Елена Ершова - Неживая вода
«Так», – улыбнулась тьма, огладила щеку бестелесной рукой. И Игнат вздрогнул, подхватил рюкзак и поспешил за Эрнестом.
– Давай помогу, – буркнул он.
Вдвоем они оттащили с прохода стол и сдвинутые друг к другу шкафы – обратная их сторона оказалась размочаленной в клочья, словно кто-то прорывался к осажденным, царапая фанеру и металл острыми, как хирургический скальпель, когтями.
Они миновали лабиринт из баррикад, обогнули причудливые железные столбы, упирающиеся макушками в самый купол, и теперь Игнат не смотрел по сторонам, хотя каждый раз вздрагивал, когда подошвы давили осколки стекла и целые куски обвалившейся побелки.
– Приехали. – Эрнест остановился и вытер взмокший лоб рукавом.
Сердце Игната ухнуло вниз. Будто тропинка, что все время бежала впереди и манила путников обещанием счастья, оборвалась бездонным провалом, так оборвался и путь Игната. Но не черная бездна отворилась перед ним, а нагромождение породы, обломков арматуры и разбитых коммуникаций.
– Завал, – устало сказал Эрнест и опустился на ближайший камень. – Дальше хода нет.
Наверное, об этом обвале говорил и автор дневника. И все четыре нижних яруса отошли нави, чтобы ни одна живая душа не проникла в подземелье.
– Можно динамитом взорвать, – продолжил Эрнест. – Только нет у нас такого добра, да и опасно – вся конструкция просядет. Видно, не зря черти обманом славятся. И над тобой насмеялись.
Игнат молчал, оглядывал осевшую породу.
«С навью у меня свой разговор…» – так сказал изгнанный из пекла черт. А значит, был и у него свой расчет. Надеялся он на Игната. Потому и ключ передал.
– Нет, – покачал головой парень. – Видать, плохо мы искали. Сердцем чую, что здесь заветная дверца.
– Ну, если чуешь, – усмехнулся Эрнест. – В такой вони, как здесь, только сердцем и можно чуять. Не ровен час, наглотаемся дряни. – Он махнул рукой и вдруг замер. Потянул носом воздух и заслонился рукавом. – Показалось, – пробормотал он. Поймал удивленный взгляд Игната и пояснил: – Почудилось, что сладостью со стороны пахну́ло. Вот как от тебя, когда за черта принял.
По коже пробежал холодок. Ведь запах гари и сладости всегда сопровождал навь. Игнат попробовал принюхаться, но резкая вонь химикатов обожгла слизистую, и парень опустил нос в ворот тулупа.
– Откуда же? – сипло проговорил он.
Эрнест привстал, потянулся вправо.
– Может, и нет… Только у меня с детства нюх, как у собаки. А ну…
Склонив набок голову, как заправская легавая, он пошел вдоль стены, попеременно закрываясь то одним рукавом, то другим, но наконец остановился возле самого края завала.
– Здесь. Подойди-ка!
Игнат подошел. Действительно, даже сквозь химическую вонь ощущался сладковатый запах.
– Как странно… Погоди.
Игнат подошел к завалу. Из-под обваленной штукатурки торчал край металлической створки, отступающий от стены на два пальца.
– Никак дверь.
От волнения сердце забилось быстро и гулко. Игнат попробовал подцепить пальцами кусок штукатурки, но мешали обломки арматуры и спрессованная порода.
– Дай попробую, – пришел на помощь Эрнест.
Он подобрал с пола плоский и твердый камень и, используя его как мастерок, принялся счищать породу. Она осыпалась целыми пластами, открыв под собой петли и двойные створки. Запах стал сильнее, и это еще больше воодушевило Игната. Он растаскивал валуны голыми руками, и дело шло на лад, и камни с грохотом осыпались вниз. Наконец Игнат остановился.
– Ну что же ты? – с придыханием произнес Эрнест. – Открывай!
– А ключ? – растерянно отозвался Игнат.
Эрнест отмахнулся. Не церемонясь больше, он ударил кулаком по перекошенным дверцам. И они скрипнули, соскочили с петель, приоткрыв наполненную пылью и прелостью утробу. Эрнест разочарованно сплюнул.
– Очередная трансформаторная будка. Было бы ради чего силы тратить.
За резными дверцами оказался цилиндрический постамент с рычагами, а сбоку постамента виднелось треугольное отверстие, показавшееся Игнату знакомым.
Сердце заколотилось так сильно, что парень прижал к боку кулак. Эрнест просунул голову в распахнутые створки, присвистнул и весело глянул на Игната.
– Ну что, парень? Получается, нашли мы заветный замочек, а? Видать, не трансформатор это.
Он рывком сорвал едва держащуюся на петлях дверцу, приоткрыв тянущиеся от постамента поршни и провода.
– А что тогда? – Игнат осторожно провел ладонью по округлому боку постамента – кожу холодило прикосновение к металлу, покрытому оледеневшими наростами: по-видимому, сюда долгое время капала вода или какая-то другая жидкость, маслянистая и перламутровая, оставившая на полу радужные разводы. Под левым крылом птицы, выгравированной на постаменте, натекла целая лужа и оледенела, глянцево поблескивая под пляшущим лучом фонарика.
«По левое крыло от нее бьет мертвой воды ключ, а по правое – воды живой…»
Игнат тронул потеки, осмотрел уходящие вверх перекрученные тросы. В некоторых местах они провисли, но не оборвались. Заржавленные механические сочленения напоминали лапы гигантского сенокосца, висящего вниз головой.
– Вот сейчас и проверим, что это, – сказал Эрнест.
Он достал ключ и приладил его к треугольному отверстию. Треснула и осыпалась корочка льда.
– Погоди, – запоздало сказал Игнат.
Защемило в груди, и навалилась тоска – Игнат сам не понял, откуда она взялась. Эта тоска шепнула: «Не ты первый. Не твоими руками открывается тайна, да и может ли кто-то другой прикоснуться к ней? Ведь известно, что только души чистые и безгрешные добудут мертвую воду…»
Ключ провернулся в закосневших пазах с таким трудом, что Эрнесту пришлось приложить усилие, и тогда раздались мучительные лязг и скрежет. Внутри постамента что-то застонало, треснуло с хрустом ломающейся кости. Высоко над головами по обвисшим жилам тросов пробежали искры. А затем рычаги дрогнули и повернулись вокруг оси, и это напомнило Игнату, как когда-то в детстве он брал с бабушкиного трюмо резную коробочку и тянул за ручку – тогда откидывалась крышка и фарфоровая балерина крутилась на одной ножке под хрустальный перезвон старинной мелодии.
Рычаги повернулись плавнее, преодолевая сопротивление ржавчины. И тогда Игнат облизал губы и сказал:
– Я не знаю, что это. Но очень похоже на старую механическую шкатулку, которая долгое время простояла без дела. А теперь ты завел ее, Эрнест.
11
Вспыхнула и заморгала слабая подсветка. Механический сенокосец под потолком заворочался, засучил лапами. Игнат вовремя отскочил в сторону – рядом упал и разлетелся крошевом кусок штукатурки. Задрав голову, парень видел, как узкая полоса транспортерной ленты покатилась назад. Ржавые пластины скрипели и грохотали, выпускали из бронированных сочленений труху и пыль.
– Началась свистопляска, – пробормотал Эрнест. Его рыжая шевелюра стала совсем седой от осыпавшейся побелки.
Сощурив воспаленные глаза, он глянул назад, за спину Игната. Тот обернулся, и в этот момент где-то в глубине заброшенной лаборатории раздался визгливый скрежет металла о металл. Транспортерная лента застопорилась, вхолостую заходили гусеничные сегменты, лязгая и повизгивая.
– Сломалась? – шепотом спросил Игнат.
Эрнест отрицательно мотнул головой.
– Не думаю…
В то же время послышался далекий болезненный стон: «Оох…» – будто клещами с силой вытянули гниющий зуб. Над самодельными баррикадами взметнулось облако, густое и сизое, будто грозовое. В груди коготками заскреблась тревога. Лязг повторился, на этот раз громче и мучительнее прежнего. Тогда гусеница транспортера возобновила движение и поползла обратно, но теперь под ее ржавым брюхом покачивалась добыча.
– Помоги, Господи, – выдохнул Эрнест и перекрестился.
Поддерживаемая трехгранными механическими когтями, над их головами проплыла колба: Игнат видел, как с толстого днища осыпается ржавчина, как в желтоватой жиже, будто пловец на волнах, качается подвешенное на тросах чудовище. В полуоткрытом акульем рту влажно поблескивали иглы зубов.
– Может, остановим? – в страхе спросил Игнат и шагнул к постаменту, где продолжали пощелкивать и крутиться рычаги.
Но дорогу преградила широкая ладонь Эрнеста.
– Погодь! Посмотрим, что нам еще эта «музыкальная шкатулка» покажет.
И вскинул наизготовку ружье.
Тем временем колба описала над головами круг, скользнула в выломанные Эрнестом двери и застыла. Механические когти зажужжали, закрутились по часовой стрелке, насаживая колбу на выскочившие из постамента винты, и сочленения «сенокосца» сомкнулись на медном куполе, надежно зафиксировав колбу. Заспиртованное внутри чудовище оказалось повернуто к Игнату боком. Бледная, никогда не знавшая солнца кожа существа блеснула, будто смазанная маслом.
