Сергей Кусков - Игрушки для императоров: лестница в небо
Хочу ли я возвращаться? Не знаю. Честно, не знаю. Не могу понять. Слишком противоречивые одолевают чувства. Катарину ненавижу, да, но она отнюдь не самая главная в этом заведении. «Я с ними, но я там ничего не решаю» – ее слова. А есть еще ее величество, и мама права, ее непременно заинтересует этот проект.
Бэль…
С ней и моим к ней отношением тоже надо определиться. Хочу я ее найти или все-таки боюсь. На самом деле это гораздо более сложное решение, чем проблемы в школе, в корпусе и прочие, вместе взятые. Там я смел и бесстрашен, могу выйти против превосходящего противника, уверенный в себе и своих силах, но, когда дело касается ее, у меня будто колени подкашиваются. Я просто боюсь принимать решение – искать ее или выбросить из сердца.
– Синьоль! Синьоль! Купи! Коёсо, да!
Я обернулся. «Лицо узкоглазой национальности» неопределенного возраста (они все неопределенного возраста после пятнадцати и до пятидесяти) ходило вокруг лотка с сувенирами и нудно приставало к каждому прохожему, чтобы у него что-нибудь взяли, хотя бы из желания поскорее от его занудства избавиться. Китайский маркетинг, тудыть его…
– Ты вначале испанский выучи! – наехал я на узкоглазого, приглушая музыку в берушах.
Он меня не понял. Вообще. Посмотрел тупым взглядом мимо, ни один мускул на лице не дрогнул, и тут же продолжил:
– Нидояга! Исклюзиф! Коёсо купи! Пятьтисят ипелиал!
И указал мне на футболку с портретом Фиделя Кастро.
– Евоюсия! Исклюзиф!
Я обреченно вздохнул. Что с него взять? Как с таким разговаривать? И как их вообще в страну пускают, без знания языка?
– Евоюсия! Сьвобода! Купи! Нидояга!
Да, слово «купи» – единственное в их лексиконе, что они знают по-испански, сходя с трапа лайнера.
– Свобода? Ты это мне рассказываешь? – усмехнулся я, указывая на футболку.
Он меня вновь не понял.
– Пийтисят импелиал. Нидолага! За свабода низарка!
– Не жалко… – поправил я и вымученно вздохнул. – Двадцать.
Последнюю фразу он понял. И я бы удивился, будь иначе.
– Нон твасать! Пийтисят! – Узкоглазый замотал головой и показал оттопыренную пятерню.
Я точно знал, что в другом месте такая стоит не больше десяти. Пять концов чистой прибыли только за то, что здесь – Гавана, столько тут переплачивают земляне. Я, конечно, не землянин, но вот футболку купить отчего-то захотелось: как символ некой абстрактной свободы, которую я обрел за последние дни, финальной точкой которой стал вчерашний вечер. Но ехать за нею в другое место, где дешевле, – муторно, потому решил поторговаться.
– Давдцать пять! – Я показал ему два пальца, затем пять. – Или я пошел!
И задвигал теми же пальцами, будто это человеческие ноги, указывая другой рукой в противоположный конец аллеи.
– Нон посол. Посол плоха! Нинада ходить! Солок.
– Тридцать!
– Солок!
– Я такую в другом месте куплю за десять! Тридцать, и по рукам!
– По юкам? Трисать пять, и по юкам!
Я был неумолим. Гость с Дальнего Востока долго жался, но в итоге согласился:
– Трисать. Коросо! По лукам. – И когда я расплатился, тут же протянул мне другую фигню.
– Ета купи!
Почему фигню? Потому, что путного у них ничего не бывает, так, хлам, поставить на комод в память о поездке на другую планету или прилепить магнит на кухонную панель.
Эта же вещь меня заинтересовала. Большие шарики, которые нужно катать в ладони.
– Двасать импелиал!
Я взял шары у него из рук. Каменные. Как раз по размеру руки. Я слышал о таких, их надо вертеть так, чтобы они не соприкасались, это влияет на какую-то там энергетику, а заодно расслабляет, успокаивает. Как раз то, что мне сейчас необходимо. Я кивнул.
– Десять.
– Питнасить! – расплылся в улыбке узкоглазый.
Но не только музыка помогла мне расслабиться и прий ти в себя. Я ведь не просто так поехал именно сюда, подышать воздухом можно было и в Центральном парке. Я приехал сюда смотреть на людей, изучать, анализировать. И я смотрел.
Людей здесь много, сотни, тысячи, самых разных национальностей, полов и возрастов. И каждый – собственный мир, неповторимый, непохожий на все остальные. У каждого радости, проблемы, горе и счастье. Я смотрел на их лица, пытался понять, о чем они думают, что чувствуют, сравнить с собой. Ты не поймешь себя, свое горе и свои проблемы, пока не осознаешь их глубину, а как можно осознать глубину, если не с чем сравнивать?
«Все познается в сравнении». Тот, кто это сказал, очень мудрый человек. Например, вот семейная пара из Юго-Восточной Азии, сеньор и сеньора лет пятидесяти. Важные, одеты хорошо, респектабельно. Они смотрят на окружающий мир стеклянными глазами, как бывает, когда тебе неинтересно, но посмотреть нужно для галочки.
Так положено. Кто видел «это» – тот молодец, а кто нет – неудачник. Эйфелева башня – одна штука. Золотая пагода – одна штука. Иисус Корковадосский – одна штука. Водопад Игуасу – одна штука. Я могу посмеиваться над ними про себя, но таких, как они, – миллионы. У подобных людей особый настрой, особый мир, и он имеет такое же право на существование, как мой и любой другой.
Идут под ручку, улыбаются, но при этом не разговаривают друг с другом. Они не любят друг друга, но зато уважают. Вообще, в Азии мало практикуются браки по любви, выдавать замуж по договоренности – обычное дело, но договоренность не гарантирует автоматическое уважение, и в этом они молодцы. Хотя, скорее всего, дело в другом. «Жена – одна штука, муж – одна штука»… Уважение в семье для таких людей – показатель респектабельности, и, как бы они ни относились друг к другу, их семья будет крепкой, так положено. Иначе они не будут считаться состоятельными и важными, а это дискомфорт. Кто любит дискомфорт?
Традиции, не всегда они плохие, не всегда хорошие, но они рулят, особенно на Востоке. Мы можем не понимать таких людей, но пытаться это сделать обязаны.
А вот иная картина. Парень с девушкой, наверняка молодожены. Эти любят, видно издалека, по глазам, хотя и кричат друг на друга, на всю аллею, оживленно жестикулируя. Горячие латинские корни! Эти договорятся, общий язык найдут, но им плевать на респектабельность, когда речь заходит о взаимоотношениях. Будут ли они счастливы, как та пара? Вряд ли. Но с другой стороны, кто сказал, что критерии счастья унифицированы? Может быть, сейчас, доказывая что-то на пол-улицы, оскорбляя друг друга, они и находятся в состоянии счастья? А в разлуке, в самых тепличных респектабельных условиях, почувствуют себя обманутыми и ущербными?
Все в мире относительно, даже счастье. Зависит от точек зрения, а последние могут быть самыми разными. Это главная мысль, которую подарила мне сегодня Гавана. Пожалуй, стоит вернуться и вновь окунуться в жизненный процесс, попытаться найти свою точку зрения. Точку зрения на себя самого.
Я прибавил звук и, катая в руке купленные шары, направился в сторону метрополитена. Группа с мерзким названием убаюкивала и подтверждала, что понял я сегодня все верно.
White doveFly with the windTake our hope under your wingsFor the world to knowThat hope will not dieWhere the children cry.
Глава 10
Финальный аргумент
– Шевелимся, девочки, шевелимся! Подтягиваемся! Шагом марш! Стой, раз-два! Нале-во, раз-два!
«Сержант» прошелся перед строем с довольной тупой рожей. Как я понял, у сержантов только такая и должна быть – довольная и очень тупая, без тени интеллекта. Хотя на самом деле он мужик неглупый, но только за пределами спортивного зала.
– Значит, так, девочки, – рявкнул он, дойдя до середины строя, – сегодня вы сдаете один из контрольных тестов, которые будут у вас в конце семестра! И та из вас, неженок, кто не сдаст сейчас, будет иметь представление, насколько она неженка и над чем работать оставшиеся три месяца! А три месяца это мало, поверьте моему авторитетному заявлению!
А если кто-то из вас, вислоухих жирафов… Ромеро, я говорю что-то несерьезное? Упор лежа! Пятьдесят отжиманий, счет вслух, пошел!
Так вот, если вдруг случится что-то невероятное, Солнце потухнет, Венера сойдет с орбиты, а кто-то из вас, жопорожих гамадрилов, сегодня все же сдаст его, в конце полугодия будет сдавать не пять, а всего лишь четыре теста! И поверьте, это очень большая скидка! Вопросы? Нет вопросов? Замечательно!
«Сержант» на самом деле сержант. Он, как и «Командор», ветеран Североафриканской войны. К слову, это последняя крупномасштабная война королевства, но и она больше велась силами флота да базирующимися на авианосцах атмосферными бомбардировщиками. Пехота лишь проводила зачистку на поверхности, выкуривая из укрытий, превращенных в руины, остатки «краснобородых». Как и на любой войне, там тоже были потери. Дон Ривейро выжил, хотя его ранение оказалось несовместимо с дальнейшей службой. «Сержант» же службу продолжил, причем в подразделении, куда принимают самых-самых, для выполнения щекотливых заданий, к которым вооруженные силы королевства вроде как непричастны.
