Юрий Брайдер - Дисбат
— Я пошутил, — слукавил Синяков.
— Хороши шуточки… Слезь пока и отойди подальше. Так это дело оставлять нельзя.
Когда Синяков исполнил эту просьбу, Дарий вплотную подъехал к гостеприимно распахнутым воротам усадьбы. За забором сразу наступила тишина — умолкла домашняя живность, перестал стучать молот и даже дозорная вышка, похоже, перестала поскрипывать на ветру.
— Кого караулишь? — обращаясь неизвестно к кому, строго поинтересовался Дарий. — Не меня ли?
Гробовое молчание было ему ответом. Тогда он достал из кармана брюк что-то, похожее на пригоршню шелухи от семечек.
— Знаешь, что это такое? — Он продемонстрировал свои сомнительные сокровища воротам. — Чешуя ядовитой змеи, которую сначала вскормили мясом черных котят, а потом живьем сварили в уксусе, смешанном с укропной водой. Хочешь попробовать?
— Жри сам, — ответил кто-то голосом глухим и низким, но вполне человеческим.
— Это с моей стороны будет свинством. Разве можно оставить без угощения такого любезного типа, как ты? — Дарий смачно плюнул в ладонь, а затем облепил мелкими черными чешуйками притворный столб ворот, приговаривая: — Мрет, гниет, рассыпается, как этот гад ползучий в прах превращается…
— Слабо тебе, — сказал невидимый оппонент Дария. — Зря стараешься. Иди отсюда подобру-поздорову, пока цел.
Один из выставленных для просушки горшков сорвался со своего места и угодил Дарию прямо в голову, слава богу, защищенную мотоциклетным шлемом. В усадьбе раздался взрыв хохота. Похоже, ликовали все — и свиньи, и коровы, и даже куры.
Дарий с достоинством отступил и, оказавшись на безопасном расстоянии, заглушил мотоцикл (что случилось впервые с того момента, как они расстались с Дашкой).
— Ладно, — сказал он с угрозой. — Ладно. Сейчас ты, тварь кромешная, узнаешь, на что я способен в гневе. Уж если меня вынудили спешиться, беды не миновать…
Шаткой кавалерийской походкой Дарий вернулся к усадьбе и трижды обошел ее вокруг — дважды спиной к забору и один раз лицом. Дело это было не такое уж и легкое, что Синяков знал по себе, однако Дарий справился с ним шутя. Вдобавок он все время делал руками какие-то странные пассы и бормотал: «Будешь тлеть, будешь гореть, будешь дымом лететь, будешь искрой светить, будешь углем чадить…»
— Подожди. — Нельзя было даже определить, откуда именно доносится этот бестелесный голос: из ворот, из-под крыши терема или со сторожевой вышки. — Что ты сразу в бутылку лезешь? Нервы шалят? Или перед залетным фраером рисуешься? Давай разойдемся по-хорошему. Не держи обиду.
Но Дарий, как говорится, уже завелся. Его бормотание становилось все более бессвязным, а движения все более резкими. Сначала он ходил вразвалочку, потом вприпрыжку, а вскоре вообще перешел на бег, сопровождаемый весьма замысловатыми телодвижениями.
— «Тлеть, гореть… светить, чадить…» — доносилось до Синякова. Это было бы смешно, если бы не было так жутко.
Уже явственно пахло гарью, и в усадьбе тревожно ударил колокол, то ли возвещая о нежданной беде, то ли призывая подмогу.
Дарий носился как угорелый, и Синякову стало казаться, что это уже не человек с руками, ногами и головой, а клубок тусклого пламени, огненный шмель, выискивающий свою жертву, факел, которым размахивает неведомый поджигатель.
Ему вдруг стало жалко обитателей усадьбы, кем бы они там ни были — людьми или духами. Ведь они и в самом деле не трогали Дария, а горшком по голове он получил за дело — сам напросился. И вообще, что это за манеры — жечь первых встречных только за то, что они перед тобой не лебезят.
— Кончай ты это представление! — крикнул Синяков. — И так уже всех напугал. Даже у меня поджилки трясутся.
Но человеческие слова скорее всего не могли дойти до сознания Дария, находившегося сейчас совсем на другом уровне существования. Точно с таким же успехом Синяков мог взывать к любой другой слепой стихии — к урагану, например.
Хотя в том, что Дарий добьется своего, сомнений не оставалось. Вспышка пламени, охватившая усадьбу от комлей частокола до маковки сторожевой вышки, заставила Синякова отшатнуться. Впечатление было такое, что это горит не дерево, а бумага, вдобавок еще и пропитанная жиром.
Со стороны все случившееся должно было походить на взрыв, только взрыв этот сопровождался не грохотом рвущихся молекулярных связей, а воплем отчаяния и боли, который, казалось, достигал самых дальних границ этого мира.
Все закончилось в считанные минуты. От усадьбы осталась только груда пепла, по площади примерно равная половине футбольного поля.
Дарий, уже в обычном своем облике, благополучно вернулся назад, однако к мотоциклу подходить не спешил — наверное, еще таилось в нем что-то зажигательное, в самом худшем смысле этого слова.
— Вот вы как тут свои дела делаете, — хмуро пробормотал Синяков. — Огнем и мечом…
— Думаешь, они с нами цацкаются? — Дарий тщательно осматривал свою куртку, стряхивая осевшие на ней жирные хлопья пепла. — Здесь тебе не поляна для пикников и даже не африканские джунгли. Зевать не рекомендуется. Если ты кого заранее не спалишь, он тебя потом сожрет.
— Так это и в самом деле война?
— Я тебя предупреждал.
— Неужели нельзя договориться?
— С кем? — возмутился Дарий. — Есть тут среди нас один умник, ты его, возможно, и встретишь… Знаешь, как он это место называет? Пандемоний. То есть мир, где обитают демоны.
— Демоны? — переспросил Синяков.
— Демоны, бесы, духи, какая разница! Называй как хочешь. Но не наши это твари! Улитки и осы нам по природе ближе, чем они. Нечистая сила, короче говоря. Ты, конечно, человек воспитанный на густопсовом материализме, но поверь, и я раньше таким был. А теперь под влиянием обстоятельств полностью сменил мировоззрение.
— Заметно, — Синяков покосился на еще дымящееся пепелище.
— На это внимания не обращай. Такое любому колдуну под силу. Врага надо бить его же оружием. Они на нас свою порчу наводят, а мы на них — свою. Пусть думают, прежде чем на человека хайло разевать.
Синяков, заранее решивший не раскрывать перед Дарием своих не совсем обычных способностей, а тем более своей осведомленности о делах потустороннего мира, прикинулся простачком.
— Это тоже были духи? — спросил он, ловя кружащиеся в воздухе пушинки пепла.
— Не трогай! — Дарий хлопнул его по руке. — Как бы тебе доходчивей объяснить… Избу эту со всем подсобным хозяйством духи здесь не зря поставили, а с каким-то коварным умыслом. Строители они еще те! У них камни сами собой двигаются, а бревна куда надо катятся. Посмотришь потом, какой они город отгрохали… Ну, конечно, кто-то из этих тварей здесь был. Ты сам их наглые речи слышал. Дух кем хочешь может обернуться. Хоть крестом церковным, хоть столбом в воротах. Вся хитрость в том и состоит, как их распознать. Это со временем приходит, да и дар свыше надо иметь.
— Все это очень интересно, но при чем здесь солдаты срочной службы, которых вы ни за что ни про что под трибунал подводите?
— А кто еще сюда пойдет? Ты пойдешь? Никогда! Тебя сюда злая судьба загнала. Как и меня, между прочим. Контрактников послать, добровольцев? Так ведь им платить надо. Из каких средств? Да и раззвонят они все потом. А тут строжайшая тайна требуется. Чтоб паника не возникла. На этот счет секретный приказ Воеводы имеется.
— А он, стало быть, в курсе дела?
— Еще бы! Воевода в курсе всех дел. Попробуй только ляпни что-нибудь против власти, и он в тот же день знать будет. С этим у нас строго. Никакой смуты быть не должно. Хватит, что она здесь зреет.
— Мистика какая-то… — Синяков вспомнил слова Грошева.
— Вот именно, — охотно подтвердил Дарий, человек в мистике поднаторевший.
— А откуда эти духи, в конце концов, взялись? — Синяков счел за лучшее и дальше притворяться «шлангом» (так незабвенный Стрекопытов называл умственно отсталых людей). — Что-то в других местах о них ничего не слышно.
— Сие нам, простым смертным, неизвестно, — Дарий картинно развел руками. — Тайна, как говорится, за семью печатями. Но если верить слухам, существует такое хитрое местечко, где духи живут и плодятся, как комары в гнилом болоте. Это и есть так называемая преисподняя. Не путать со сказочным адом. Людям в преисподнюю — по причинам опять же мистическим — доступа нет. Выражаясь по-научному: не та сетка пространственных координат. Я так понимаю, что духов их жизнь вполне устраивает. Есть там у них свои дела, свои заботы. Но и свои напасти тоже есть. Вроде нашего голода и мора. Так и получается, что духи из преисподней сюда лезут. Это же беженцы, люмпены, шваль! Маются дурью от безделья, да еще по природе такие вредные… Назад им дороги нет, вот и рвутся в тот мир, где мы с тобой родились. А здесь для них так… — Он сплюнул, оглянувшись по сторонам. — Проходной двор… Ночлежка… Пандемоний, короче говоря.
