Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд
Глава семнадцатая
Марину поселили или – если употребить казенный язык – дали ей квартиру в хорошем и даже престижном столичном доме – в высотке на Кудринской площади и аж на восемнадцатом этаже. Дом старый, сталинской постройки, но красивый, надежный, сделанный, как говорится, на века. Да и сейчас ему седьмой уже десяток набежал. Квартира пока казенная – от Академии наук, но скорая перспектива перевести ее в собственность – не задаром, конечно, но деньги у Марины есть, есть, – большими академическими начальниками означена веско. Вольно поверить и не унывать. Но Пастух унывающую Марину себе и не представлял.
В день вечеринки она раненько позвонила Пастуху, спросила:
– Вы не забыли?
Он не забыл.
– Гости к семи вечера начнут сходиться, – сказала Марина, – значит, как у вас в Столице положено, до восьми в основном соберутся. А то и позже… А вас очень прошу: придите пораньше. И Стрелок пораньше будет, я его упросила. А то мне как-то не по себе: новая квартира, новые люди, за окном все такое незнакомое… Мне еще и женщину в помощь отрядить посулили… И Лиза вот пока здесь… Но вы придите, придите хотя бы в полседьмого, ладно?..
Пастух пообещал.
Ему не хотелось идти в гости, сидеть за столом с очень малознакомыми людьми, краем глаза виденными в вагоне поезда, слушать застольный треп, как говорится, за жизнь. Но слово дадено, пусть даже и сгоряча, отступать Пастух не научился.
Вот, правда, костюма у него не было, не говоря уж о галстуке. А нормальные брюки были. И утюг наличествовал. Плюс – вполне приличная малоношеная куртка, в коей он запросто ходил в контору к Наставнику. И никто ни разу не упрекнул за непротокольный вид. А тут – в гости всего-то. Чай не прием на высшем уровне…
Купил в магазине две бутылки французского вина – одну красного, а другую белого. Постарался взять подороже. Сам в винах ничего не понимал, в его жизни только крепкие напитки имели место, да и то невеликое. Ну и букетом, конечно, отоварился: красные розы – эмблема любви, кино такое было…
Позвонил в дверь вовремя.
Открыла проводница Лиза.
– Здравствуйте, проходите, – заговорила быстро, – а у меня три дня отгула, а Марина приглашала, просила прийти пораньше, я здесь уже давно, и все готово, и стол накрыт, милости просим.
Да и зачем отказывать, коли так подробно просят?
А тут и Марина возникла – в кухонном передничке, раскрасневшаяся, как всегда радостная.
– Проходите-проходите, – зачастила, – у меня здесь пока очень казенно, как будто в гостинице где-то, но на это время нужно, чтоб дом ожил, а здесь хорошо, хорошо, а вид из окна – ну просто с ума сойти, всю Москву видно, и она и вправду красивая…
Марина повела Пастуха показывать новое жилье. Квартира и впрямь была большой, просторной, потолки высоченные, мебель явно сиженная-леженная, но все еще крепкая и солидная, а вид из окна просто чумовой. Хотя с этажа, скажем, двадцать четвертого, последнего, было бы круче. Но за неимением гербовой, как говорится, плюс еще одна половинка другой поговорки: дареному коню… и так далее.
Марина усадила Пастуха в гостиной перед немалой телевизионной панелью, включила ему какой-то футбол и сказала:
– Не скучайте и уж простите старую бабушку, что вытащила вас задолго до срока. Ну неуютно мне без вас, честное слово, я сама не понимаю – почему, но вот неуютно и все. И еще немножко страшно одной. Может, вы у меня поживете пока?.. Места здесь много, аж пять комнат…
Предложение было понятным, но вряд ли приемлемым. Пастух не любил Москву, а живал здесь накоротке и исключительно по службе – между командировками, на которые Наставник был не скуп.
– У меня в вашей квартире в два счета разовьется агорафобия, – сказал Пастух. – Экие пространства!.. А вся моя квартирка казенная – как одна ваша столовая. И прекрасно себя чувствую… Ну поселите у себя Лизу, пока она в отгулах. Или уговорите ее уйти с «железки». У нее там зарплата – с гулькин нос, а чаевые от пассажиров она не берет. Гордая… А я лучше к вам в гости почаще ходить стану, пока я в Столице, идет?..
Сказал и сказал. Хотя Марину жалко. Одна она в этом сумасшедшем городе.
Гости и вправду собрались к восьми вечера. Стрелок тоже пришел – с большим букетом алых роз. Да вся ванна букетами завалена была, плавали они в ней, поскольку казенных ваз в казенной квартире не полагалось.
Гуляли весело, разговоры начали с темы «железки», недавние воспоминания, вечные «А вы помните…», «А вот у нас было…», рассказы о жизни счастливой и не слишком и прочее, прочее. На исходе третьего часа гости начали расходиться. Толпились в прихожей, в который уж раз поздравляли Марину с новосельем, обещали навещать. Марина усталой не казалась, да и Лиза остаться на все свои отгульные дни согласилась. Пастух окончательно утомился в не привычной для себя обстановке, тоже собрался уходить.
Тут, кстати, и мобильник у Пастуха запиликал.
– Пастух, – сказал Пастух в телефон, выходя из гостиной в прихожую, а из телефона раздался короткий смешок и чьи-то слова пошли.
– Отдыхаешь, Пастух? – спросил из телефона до дрожи знакомый голос.
И ведь неожиданно это было, но ответил спокойно, без дурацких эмоций:
– А ты никак все работаешь, а, Слим? И никак где-то рядышком? Так подходи, я тебя подожду.
– Не спеши, Пастух. У вас там гулянье заканчивается, а я – рядышком. И букет красивых роз у меня – на новоселье-то как раз…
Пастуху весь этот телефонный политес сильно не нравился.
– На кой хрен ты здесь нужен? Если ты по мою душу, то я – вот он. Сейчас спущусь. Поговорим… Пострелять-то, правда, никак не удастся, люди кругом, Столица…
– Я уже поднялся. У двери стою. И миссия у меня нынче никак не военная, а вовсе переговорная. Я без оружия, *censored*й быть! Я к Марине с предложением от потенциального работодателя. Только расскажу предложение и уйду. Честное слово. Я звоню в дверь…
И впрямь зазвонил. Звонок у Марины какой-то истеричный был – под стать ситуации.
– Кто-то что-то забыл? – поинтересовалась Марина.
Вообще усталой не казалась – ну как новенькая была. А вечерок-то с малознакомыми и шумными людьми – вон и Пастух даже уморился с непривычки.
– Всем сидеть тихо, руки на стол, – сказал Пастух. Достал из подмышечной кобуры ствол. – Незваный гость явился. Слимом его зовут. Ничего, если я пальбой входную дверь попорчу малость?
– Не удастся. Она стальная, – спокойно сказала Марина. – Впустите его, Пастух. Незваный гость все равно – гость. И дайте мне ваш пистолет. Дайте-дайте. Я его охраню. На всякий случай…
Пастух безропотно протянул ей «глок».
Сказал:
– Я его на предохранитель поставил, видите рычажок? Сдвинете его – обижусь навсегда. Лучше на стул рядом положите, все спокойней…
– На стол, – поправила она.
– Ни в коем случае, примета плохая, держите его в руках, если хотите. А я пошел дверь открывать.
Вышел из гостиной, вытащил из-за спины, из-за брючного пояса запасной – пригодился ведь! – «вальтер», открыл дверь. Слим стоял на площадке, держал руки вверх, ладошками с растопыренными пальцами поводил, улыбался вовсю:
– Можешь обыскать, если не веришь.
– Не верю, – сказал Пастух, пропустил в прихожую, профессионально ощупал Слима. Оружия и впрямь не нашарил. – Проходи.
Вошли в гостиную, Слим шевельнул-таки задранной вверх рукой, снял смешную полотняную панамку, аномально белые его волосы чуть дыбом торчали.
– Я к вам с известием, уважаемая Марина, – сказал.
– Слушаю вас, – не вставая, сказала Марина.
И не предложила сесть. Он так и стоял посреди комнаты, задрав руки. И «глока», оставленного Пастухом, на столе уже не было. Убрала, видать, от глаз гостя незваного.
А Пастух так и остался у входа в гостиную. С пистолетом в руке. И Стрелок у окна – тоже с пистолетом. Один Слим, получается, без оружия, хотя вряд ли.
– Слушаю вас, – повторила.
– Мы с вашим другом и помощником, с Пастухом, никак помириться не можем. Стреляемся то и дело, видеть друг друга не хотим…
– Чего ж пришли тогда? – невежливо прервала его Марина. – Поворачивайтесь и – прощайте. И продолжайте не хотеть.
– Не вправе я… – куртуазно выразился Слим, чуть ли не пропел, неожиданно резко развернулся и выстрелил в Пастуха.
И попал. В грудь.
А ведь Пастух поймал его движение, ждал его и почти ушел от пули. Почти…
А боль в груди вспыхнула ярко и сильно, звенящей была боль, будто где-то под ребром сбоку включился будильник и звенел не переставая. И в те же крохотные секунды Марина ловко, как фокусник в цирке, ниоткуда вытащила явно Пастуховский «глок», заначенный на стуле под скатертью, и, не прицеливаясь, – потому что не умела! – выстрелила в стоящего перед ней гостя. И попала сразу куда-то, Пастух не видел – куда, он вообще-то за Мариной следил и краем глаза заметил, с каким ясным и немым удивлением смотрел на нее этот гость и медленно-медленно, как тесто, сползал по стене, и пистолет свой выронил, тот упал звонко и громко.
