Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд
– Вы знаете, что мы в саму Столицу не летаем? Не положено. Мы обычно приземляемся в Жуковском, у нашей компании с ихними договор. Но там всего двадцать два километра до Столицы, таксишников в Жуковском полно.
– Годится, – сказал Пастух. – А какой у нас борт?
– Вон он. Камовский. Двадцать шестой…
А девица потребовала:
– Ваш паспорт, пожалуйста.
– А паспорт-то зачем?
– Всяко бывает… – туманно сказала девица, – авиация ведь…
Пастух протянул ей свой паспорт и Маринин, заграничный, который он у нее еще в поезде забрал для порядка. Она не сопротивлялась.
Билеты выписали быстро.
– Счастливого полета, – традиционно сказала девица.
Молчаливый пилот по имени Витя отвез их к вертолету на махонькой открытой машинке на электрическом ходу. Первым в кабину вертолета забрался, усадил пассажиров, сказал:
– Вот шкафчик. Там посуда, салфетки, а еще конфеты и печенье. А в холодильничке минеральная вода. Угощайтесь, чувствуйте себя как дома. Пристегнитесь…
Сам сел на место пилота, пощелкал тумблерами на панели, завел движок, погонял его малость, винт крутился по максимуму, можно было стартовать.
Что и сделали легко и красиво.
Марина выглядела так, будто у нее как раз случился день рождения и ей подарили на него нечто офигительное, такое, чего ни у кого нет, не было и не будет никогда. В ней жили одновременно ребенок и ученая дама, немало пожившая, насмотревшаяся за жизнь всякого-разного, да вот только детства у нее толком не получилось, война его отобрала. Ну и пусть нынче наверстывает без зазрения. А Пастух тому поспособствует.
Как и в прошлый, первый свой полет, она уткнулась в стекло и смотрела вниз. А Пастух, довольный, сидел в казенном креслице и думал о том, что жизнь разноцветна и взбалмошна по характеру своему и жить в ней поэтому всегда любопытно. Ну, жил-был в этой жизни некий Пастух, шел по ней, и путь его никогда не был ровным и гладким. А был, наоборот, извилистым и бугристым, но все-таки радостным. У каждого она своя, радость по жизни – ожиданная или нежданная, большая или крохотная, нужная или просто так – все эти радости его. Даже этот полет на вертолете от Владимира до подмосковного Жуковского – какая-никакая, а радость. В первую очередь – Марине, а уж во вторую – ему, да и не от полета, летал он на этих машинках сотни раз, а от того, что Марине – хорошо и необычно.
Да и поезд этот неторопливый, тесный, а нынче еще и опасный – из-за внимания к нему людей Слима поезд этот, честно говоря, заманал сильно. Ну не любил Пастух по земле долго ездить, а нравилось ему летать над ней быстро. Как сейчас. И Марине – радость, и ему – успокоение. Хорошо он это придумал. А и верно говорится: сам себя не похвалишь, ходишь как обосранный.
И целый час летали. Как и планировалось.
Марина за этот час слова не произнесла, смотрела в иллюминатор, не отрываясь, как зачарованная, а когда принялись садиться на аэродром в Жуковском, когда все же потряхивать стало, ухватилась за ручки сиденья, чуть ли нос к стеклу не приклеила, а земля была – вот она, совсем рядышком, большая, покачивающаяся, неровная. Но это не пугало. А когда появился аэродром, так и Пастуху интересно стало смотреть. Бортов на бетоне стояло немало, а уж выбор был – глаза разбежались. Да и титул-то, помнил Пастух, у этого порта был соответствующим: аэродром экспериментальной авиации…
Сели славно.
Вертолет встал и без того недалеко от здания вокзала, так еще и мужик подъехал на микроавтобусе, его пилот вызвал. А такси перед вокзалом и впрямь было много. Сели и поехали.
Марина сказала:
– Спасибо вам, очень большое спасибо… А теперь мы куда?
– На вокзал вообще-то, – объяснил Пастух. – Путешествие закончено. Встретим поезд, друзей по путешествию… ну, полагаю, номерами телефонов вы со всеми уже обменялись… Вашу поклажу заберем, ее Стрелок караулит. А враги… Да Бог бы с ними… – сказал так и осекся.
Бога никакого с ними, конечно, нет, а вот дьявол…
Дьявол – да, все еще мог иметь незаконное место, и списывать его со счетов рановато было. Слим жив и здоров, а также и памятлив, и найти ему концы к Пастуху, а уж тем более к Марине – ну не ребус. Бессмысленно гадать: жив ли он остался, помер ли в страшных судорогах? Старое правило: если ты не видел собственными глазами труп своего врага, считай оного врага живым. А Пастух всю эту словесную шелупонь мог бы малость скорректировать: если ты лично не сжег труп своего врага, считай оного живым. И это по жизни правильно.
– Сейчас заскочим на вокзал, встретим наш поезд, он как раз минут через тридцать – сорок к перрону причалит, заберем чемодан, еще раз со всеми попрощаемся и – домой…
– Еще раз всех увидим? – заулыбалась, заулыбалась. – Я им расскажу, как мы опять летали.
– Они же спешить станут, – пояснил Пастух, – после такой-то дороги… Вы всех к себе в гости пригласили. Причем на завтра. Полагаю, все и согласились?.. Там и расскажете…
Так все и получилось. Хотя прощались по второму разу куда как споро. Народ по домам торопился, многих встречали родные и знакомые, путешествие завершилось, на сопли и вопли – ни времени, ни желания. Обычная российская дорожная история: милые недлинные – по железнодорожному расписанию – добрые отношения в пути и – его финал. Точка. Да уж и некогда в самом деле сопли развешивать. Домой, труба зовет!..
Марину, как оказалось, встречали. В начале перрона перед вокзальным зданием стояла группа – ну аж пять человек, – трое мужчин, две женщины, мужики держали огромные и неудобные букеты цветов, а одна из тетенек подбежала к Марине, поздоровалась по-русски и еще по-японски, в две своих ладошки руку Марины взяла, сказала:
– Я – ваш переводчик с японского.
Господи, что за бред она несет, машинально подумал Пастух, а Марина засмеялась и сказала:
– Спасибо вам, конечно, я японский худо-бедно знаю, но предпочитаю по-русски.
И тут всех встречающих как прорвало, все бросились к Марине, окружили, что-то наперебой говорили – тоже по-русски и преотлично, а кто-то отобрал ее чемодан у Стрелка, и пошли к вокзалу…
Марина обернулась, крикнула:
– Пастух, я жду вас у себя завтра, не обманите только…
Что было, то было, машинально подумал Пастух, вспомнив песню: закат заалел… сама полюбила, никто не велел… А и то верно! Приехали, проехали, переехали, выехали. Пора думать о насущном. Его наверняка, как всегда, много. «А Марину он не обманет. Придет в гости».
Со Стрелком попрощался, обнялись, обещали, как водится, созвониться, встретиться, не забывать друга-друга. Пустое… Хотя на вечеринке у Марины наверняка увидятся.
И тут Пастух заметил, что к нему целенаправленно движется милиционер в звании аж лейтенанта. Стоило притормозить, да и не бежать же.
– Здравствуйте, – сказал лейтенант, отдавая параллельно честь, которую всегда имел. – Вы, наверно, Пастух? Мне на вас показали…
– Ну, так, – кратко ответил Пастух, – а что случилось-то?
– Письмо вам женщина передала, красивая и молодая… – протянул нарядный, с золотом, конверт, плотно заклеенный.
– От кого? – спросил Пастух, принимая конверт. – Какая женщина?
– Она не представилась. Но очень просила. Говорила: вы очень ждете письма…
А и что милицейскому лейтенанту письмо не передать от некой дамы? Тем более за деньги. Дала лейтенанту полтинник, а то и по доброте своей и целый стольник – это за десяток-то всего шагов по асфальту. Деньги для кого-то смешные, а дело позарез надо сделать. Знакомых, склонных к графомании, у Пастуха не водилось. У него вообще в Столице знакомых толком и нет, разве что Наставник. И коли уж сортировать догадки – откуда письмо? – то отгадка сама банально и с хрустом вылезает на свет Божий: это сделал кто-то, кому зачем-то и очень нужен Пастух. А кому он так нужен?..
Вообще-то теперь пока никому. Вроде бы как…
И все же точку на этом поставим, решил Пастух. Что впереди, то само придвинется. А Марине, если захочется, он позвонит. Или она ему. Да, кстати, он же тоже приглашен на общую – повагонную! – вечерину у нее дома.
А и что такого? Придет он на вечерину, придет непременно…
Отошел малость от дома, вскрыл конверт, вытащил открыточку, туда уложенную. Красивую. С цветком белого нарцисса на обороте. Цветок этот, где-то читал Пастух, является символом смерти. Может, вранье, а может, и нет. Пастух в приметы не верил и другим не советовал. Ан отметил факт. А кто открыточку придумал передать, так того и угадывать незачем. Слим! Который жив, здоров, здесь и, не исключено, сейчас, и уж конечно – завтра, послезавтра, потом, со временем. Точней – во времени. В этом. В нынешнем… Бессмертный он! Как Кощей. С яйцом, в котором – его смерть.
А на открыточке – надпись шариковой ручкой: «Не пропадай, позвоню…»
Значит, нужен ему опять Пастух. До смерти нужен. Буквально. Вон даже телефонный номер Пастуха знает, а его, номера, ни в каких справочных нет. Что ж, будем ждать…
