Ян Валетов - Ничья земля
Оставался, конечно, вариант со «стрелочниками», которых надо было обнаружить, захватить и застрелить по горячим следам, но его пока в ход не пустили. То ли пожалели кого, то ли просто посчитали, что еще не время для спектакля.
Уже были случаи, когда под грохот литавр находили «убийц», бравших на себя резонансные заказы, а потом, пока мнимые преступники давали показания при большом стечении прессы, вдруг выяснялось, что настоящие исполнители гуляют на свободе и снова совершают разные непотребства. Скандальные, надо сказать, были случаи. И летели погоны с плеч у среднего командного звена, как птицы на юг – густо и клином.
Тут же, когда второй заход на Блинчика был не то чтобы возможен, а очевиден и неизбежен, спешить не следовало. Следовало сделать паузу, обозначить действие, ничего в реальности не предпринимая, и ждать результата – кто кого. У господина Блинова есть собственная служба безопасности? Есть! Так вот, пусть она и разберется!
В общем, все складывалось плохо. Не смертельно, но плохо. Единственным светлым пятном за прошедшие полдня был визит к ним господина Титаренко с сестрой, по совместительству супругой Блинова, Маргаритой Леонидовной, в сопровождении «совести партии» Петра Виленовича Сидорчука.
Маргарита Леонидовна была удивительно похожа лицом на печальную английскую лошадь. Сергеев впервые видел ее вблизи: фотографии в газетах, где госпожа Блинова крайне редко маячила на заднем плане, как элемент пейзажа, не давали подробного представления об этой даме средних лет. Если самого Титаренко, несмотря на его поджатый рот и подбородок, похожий на дверцу сейфа, можно было посчитать внешне нормальным мужчиной, то с его сестрой природа обошлась суровее. Высокая, костлявая, угловатая, как кубик Рубика, что не мог скрыть изящно скроенный брючный костюм от Дольче и Габбано, с мочалкой из редковатых рыжих волос на голове – она влетела в палату, смешно семеня ногами по серому линолеуму пола, раньше, чем сидорчуковский ординарец, Лаврик, до конца распахнул перед ней дверь.
Очевидно, Михаил при виде жены друга детства слегка переменился в лице, во всяком случае, он поймал на себе насмешливый взгляд Вики и спешно принял совершенно индифферентный вид.
– Володя, – воскликнула Маргарита Леонидовна неожиданно густым басом, который просто не мог принадлежать столь худому и неуклюжему существу, но все-таки принадлежал. – Володя! Какое счастье, ты жив!
Сделав несколько шагов, она пересекла расстояние, отделявшее ее от распятого на тросах Блинчика, проскользнула в щель между его задранной загипсованной ногой и приподнятой рукой в лангете и припала к Блинчиковому животу, плавно переходящему в грудь, темпераментно, как княгиня Ольга на могильный холм князя Олега.
Ребра Блинова, крепко схваченные давящей повязкой, похоже, хрустнули вторично. Он закатил глаза и замычал, но этот жалобный звук был заглушен рыданиями счастливой супруги.
Плотникова насмешливо приподняла бровь и, чмокнув Сергеева в перепачканную йодом щеку, шепнула на ухо:
– Я пока выйду.
В дверях Вика столкнулась с входящими в палату столпами украинской национал-демократии. Титаренко вежливо кивнул, попытавшись изобразить улыбку своим подобием рта. Получилось похоже, но почему-то угрожающе.
А Сидорчук действительно обрадовался. Расцвел майской розой, чмокнул Плотникову в щеку, аккуратно, держа дистанцию, поддержал за локоток, шепнул что-то на ушко. Вика, скосив на Сергеева хитрый глаз, тихонько рассмеялась и, шепнув Петру Виленовичу что-то в ответ, выскользнула из палаты в коридор, едва кивнув Лаврику, все еще держащему дверь открытой.
В руках у Лаврика был пакет подозрительной формы, к тому же позвякивающий. Он, не выпуская ноши из рук, так и остался у входа, а Титаренко с Сидорчуком, пройдя чуть вперед, замерли возле кровати Блинчика, словно почетный караул у мавзолея. Оба в темных официальных костюмах, белых рубашках, однотонных галстуках и черных остроносых туфлях – ни дать ни взять мафиози, пришедшие проводить друга в последний путь.
Титаренко внимательно посмотрел на Сергеева. Взгляд у него был тяжелый, немигающий, как у ужа, но без враждебности – так рассматривают экспонаты в музее естественных наук – вершину творчества местного таксидермиста, побитую раскормленной молью.
Сергеев взгляд выдержал спокойно, улыбнулся в ответ, подумав про себя за те несколько секунд, что Титаренко сверлил его глазами, что иметь Александра Леонидовича во врагах – роскошь, доступная далеко не всем. Нехороший взгляд был у Александра Леонидовича, тяжелый. Раньше такой взгляд называли «дурным глазом». Может быть, поэтому и не любил партийный лидер появляться на фотокарточках и в телевизионном кадре. В сравнении с ним даже российский коммунистический вождь Зюганов, до того как имиджмейкеры научили его улыбаться, а не показывать коренные зубы в свирепом оскале, выглядел нежным и пушистым воспитателем младшей группы детского сада.
Для публики у национал-демократов был припасен Петр Сидорчук – воспитанный, вполне европейский, склонный к дискуссиям и, что самое главное, одним своим видом вызывающий желание немедля вступить в ряды движения. Особенно его внешность действовала на женщин в возрасте до пятидесяти лет.
Начальник партийной контрразведки, партийный идеолог, блестящий предприниматель и, как и Титаренко, достаточно известный юрист, Петр Виленович внешне был привлекателен, несмотря на ширившиеся надо лбом залысины и непропорционально маленький нос. А когда Петр Виленович улыбался, то его верные поклонницы разных возрастных категорий падали штабелями – настолько привлекательным, одухотворенным, да, что говорить, просто красивым становилось его лицо.
Как политик Сидорчук казался Михаилу гораздо интересней Титаренко. Хотя из рассказов Виктории Сергеев в целом представлял себе истинную расстановку сил.
Вообще, партия господ Титаренко – Сидорчука – Блинова, скорее, была удачным коммерческим предприятием, чем политическим образованием. Политика, естественно, играла в их жизни главную роль, но только потому, что от нее зависели успехи бизнес-деятельности. Эта позиция была выстрадана, вымучена, выношена, но не уникальна. Из всех партий только социалисты старались показать себя бессребрениками, существующими на взносы членов партии и спонсорские деньги. Но социалисты и их бессменный лидер господин Жаркий были людьми кое в чем уникальными, но далеко не все настолько бедными, какими хотели казаться. Остальные, что провластные, что оппозиционные, что условно нейтральные, понимали, что век депутата короток, вопросов, которые надо решать, много, а денег всегда не хватает.
Время энтузиастов закончилось давно, ровно в тот момент, когда первый энтузиаст-депутат понял, что сами стены Верховной Рады своими флуктуациями порождают движение денежных потоков. И, осознав это, возрадовался. И вместе с ним возрадовались все остальные, ибо поняли, что в этом их счастье!
Но, если без шуток, абсолютное большинство тех, кто шел в Верховную Раду еще в первом созыве, прекрасно понимали, зачем туда идут. Были, конечно, отдельные светлые личности, не лишенные идеализма, но среда меняет человека и через несколько лет эти светлые личности легко сливались с общим фоном. Или исчезали из кулуаров по тем или другим причинам. Причин доставало в избытке.
Вместо тех, кто проиграл в предвыборной гонке, в стены Рады приходили новые депутаты. Люди непростые, с большими состояниями и невнятным прошлым, выигравшие на выборах с помощью каких-то странных приемчиков с английскими, малопонятными названиями. А чаще с помощью крепких ребят, огромных бабок, качественных ксероксов и дорогих ризографов. В конце гонки каждого из прорвавшихся к кормилу ждали депутатская неприкосновенность, привилегии и власть. Пусть и ограниченная, в сравнении с властью президента или премьера, но настолько большая, что простым украинским гражданам должна была казаться практически безграничной. И деньги. Конечно же – деньги.
За лоббирование интересов, за противостояние лоббированию, за переход из фракции во фракцию, за поддержку чужого бизнеса, если так корректно можно назвать банальное «крышевание». На глазах у азартно голосующего народа его избранники, приходившие в Раду в старых чешских костюмах, купленных в советское время за сто сорок полновесных рублей, превращались в приверженцев «хай кутюр» и представительских автомобилей ценой в сто с лишним тысяч долларов.
Те же, кто изначально приезжал на работу в Верховную Раду на «мерседесах», тюнингованных фирмой «Брабус», и в костюмах от Бриони, сразу переходили на качественно другой уровень потребления. Для них, имевших все и до того, как войти в здание на Грушевского, интерес представляла сама власть. Не как абстракция, конечно, а как средство создания монополий и бизнес-конгломератов, не имевших аналогов по степени влияния на Украине.
