Михаил Бычков - Подземка
Облако тянулось выше, чем крыша автомобиля, но, будто зная об этом, оно постепенно снижалось – понемногу, по чуть-чуть, буквально на миллиметры, но каждый из них был смертельно опасен для нас. И для гарпий тоже.
Девушка упала на сиденье, я распластался на днище кузова, обхватил голову руками. Машина влетела в красный туман. И сразу стало нечем дышать.
Сложно сказать, сколько продлилось это странное ощущение. Мы будто ехали в вязком плотном киселе. Я молился только об одном: чтобы туман не задел нас. Это было очень страшно, но еще страшнее были жалобные крики умирающих гарпий. Почти вся стая влетела в облако и теперь погибала. Немного погодя все стихло.
Только когда я снова почувствовал порывы ветра, то нашел в себе силы сесть и обнаружил, что половину кабины как языком слизало. Остался неровный косой срез металла и пластика. Я потрогал его. Он ни капельки не нагрелся.
– Лило, ты как? – опасаясь, что не услышу ответа, спросил я.
– Живая!
Девушка поднялась с переднего сидения и сразу вцепилась за руль.
Я облегченно выдохнул. Кажется, обошлось.
Но радость была преждевременной. Гарпии погибли не все, тех, что не попали в губительное облако, еще хватило на то, чтобы продолжить погоню.
Темнота повисла над крышами домов, ориентироваться становилось все труднее, и у нас оставался единственный шанс спастись – как можно быстрее найти ближайшую станцию.
Пикап резко затормозил перед темным силуэтом какого-то строения. Я не сразу понял, что это подземный переход с выходом на станцию метро. Табличка с названием была давно разбита, и определить местоположение не представлялось возможным.
Мы выскочили из машины и бросились внутрь в надежде, что на этот раз фортуна улыбнется нам своей щербатой улыбкой. Но опять просчитались: ворота были заперты, на призыв о помощи никто не откликнулся.
В голове всплыли смутные воспоминания о том, что часть станций в центре давно заброшена после эпидемии какого-то вируса, но это были лишь жалкие клочки информации, верить которой я особо не решался. Но, как говорится, надежда умирает последней, и не хотелось верить в худшее.
Каждая минута промедления могла стоить жизни, да и податься нам уже было совершенно некуда.
Я схватил Лило за руку и направился в сторону оставленной машины.
– Что у тебя на уме? – спросила девушка, но я в данный момент был не расположен к диалогу и потому промолчал.
Смерч из гарпий приближался, и нельзя было медлить ни секунды. Я запрыгнул на водительское сиденье и, дождавшись, когда девушка последует моему примеру, произнес:
– Водитель из меня никакой, так что пристегнись!
Она послушно последовала совету, догадавшись о моих намерениях.
– Ну, с богом!
Позади раздался скрипучий крик приближающихся тварей, и я, не раздумывая, нажал на педаль акселератора. Тяжелый джип рванул, сметая все на своем пути.
Звон бьющегося стекла, треск, скрежет металла – всю эту какофонию завершил мощный удар, затем наступила относительная тишина. И темнота – выбитые фары пикапа погасли.
Некоторое время мы приходили в себя: вынести гермоворота – вещь фантастическая, но выполнимая, если есть достаточно крепкая машина и решимость. У нас было и то и другое. А еще был шанс спастись, укрывшись в темных закоулках станции.
– Ты как? – спросил я.
– Ты безумец, но план сработал, – произнесла она, вглядываясь в проход, пробитый пикапом. – Будь ворота немного крепче, мы бы общались в другом месте.
Через разбитое ветровое стекло мы вылезли наружу и очутились на ступеньках лестницы, уходящей вниз. Лучи карманных фонарей, найденных в «бардачке», не доставали до ее низа.
Немного погодя мы наткнулись еще на одни ворота, но они были открыты. Механизм оказался рабочим, я с наслаждением закрыл створки. Успел как нельзя вовремя, ибо через протараненный проход сюда постепенно начинали просачиваться твари с поверхности.
Дальше нас ожидал другой сюрприз, но уже не столь приятный. Все туннели, и основные, и служебные, были завалены. Я нервно сглотнул. Мы оказались взаперти. Одни на опустевшей станции, единственный выход из которой был захвачен тварями с поверхности.
– Почему здесь никого нет? – спросила Лило, еще не успевшая осознать весь ужас нашего положения.
Я объяснил.
Это была одна из станций, расположенных близко к поверхности, и потому быстро опустевшая. Люди вымирали в таких очень быстро. Подобные станции были плохо приспособлены для нужд гражданской обороны, являясь скорее неким перевалочным пунктом между поверхностью и туннелями, залегающими глубоко под землей. Жить здесь было сложно и опасно. К тому же слабая фильтрация не спасала от вирусов и прочей гадости сверху.
И тогда, поддавшись непонятному порыву, я впервые поцеловал Лило, так как не целовал никого в жизни. И что самое странное – она ответила на поцелуй.
Мы долго бродили в темноте в поисках укромного уголка и вскоре обнаружили небольшую комнатку, расположенную в самом конце платформы, на границе с засыпанным туннелем.
Нам повезло – среди различного барахла обнаружилась пара старых керосиновых ламп, заправленных примерно наполовину. Теперь участь провести время в полной темноте нам не грозила.
Когда пламя в лампах разгорелось и на стенах заплясали зыбкие тени, мы как следует забаррикадировали дверь в комнатку и стали пережидать ночь.
Самую длинную из ночей.
Глава 24
Много ли нужно для личного рая? Красивая, влюбленная в тебя женщина и глоток жизни. Пожалуй, и все, во всяком случае для меня. На большее я не претендовал, да и не видел в том смысла.
Отрезанные от подземного и наземного миров, запертые в ловушке, мы могли только любить, надеяться на чудо и верить в него. И еще наслаждаться, что у меня есть она, а у нее я.
За заваленными проходами бушевали гарпии, пытались вломиться зомби, бухали тяжелыми кулаками йети и прочие твари. Не знаю, почему они непременно хотели добраться до нашей плоти. Было ли в этом что-то метафизическое или мы, люди, стали слишком редкой и ценной добычей, которую подземные твари не хотели упускать? Какая, собственно, разница, если сейчас я любовался глазами Лило, наслаждался ее улыбкой, стройным телом, ласковыми руками, поцелуями, возносившими меня на седьмое небо?
Любовь нахлынула на нас как последний, все сметающий вал, как огромная океанская волна, как разбушевавшаяся стихия. В наших ли силах было ей сопротивляться?
Какая-то обреченность бросила нас в объятия друг друга, заставила забыть о смерти, о том, что скоро на меня подействует подхваченная наверху отрава, что я перестану существовать как личность, превращусь в опасное чудовище. Любовь была спасением, я растворился в ней, забыл о себе. Мы стали единым целым.
Я гладил Лило, целовал, блаженствовал, пребывал в полной нирване. Она стремилась ко мне, я к ней. Повторится ли наша любовь, будет ли нас ждать что-то еще? Зачем забивать голову глупыми вопросами, когда здесь и сейчас вершится таинство, которому нет названия. Мы упивались им. Не было на свете силы, что могла оборвать эту связь.
Я ничего не знал о ней, она обо мне, но тратить время на разговоры не хотелось. Мы были выше прошлого, жили только настоящим, не думая о будущем. Этот миг мог тянуться вечно.
Сладость губ, шелковая нега прикосновений. Любые слова, кроме слов любви, были слишком грубы и ничтожны. Они не могли передать сути охвативших нас чувств. Даже будь я поэтом, все равно не нашел бы подходящих фраз. Их просто еще не придумали и вряд ли сумеют придумать.
Какими звуками можно рассказать о симфонии любви? Что может сравниться с музыкой бьющихся в такт сердец?
Мы понимали друг друга без слов. Наверно, это и есть высшее счастье. Маленький личный рай для двоих, в котором просто нет места для остального.
Мне было хорошо. Очень хорошо, как никогда в жизни.
Сколько прошло времени с того момента, как мы сюда угодили, я так никогда и не узнаю. Мои часы показывали откровенную абракадабру, работал разве что таймер обратного отсчета. Иногда, ради интереса, я ставил его на четыре часа и глядел, как стремительно бегут цифры. Очевидно, временная аномалия вывела этот непрочный прибор из строя, но главную функцию не смогла или не захотела нарушить. Но имело ли это для меня значение? Я был обречен, но отгонял прочь мысли о неизбежном. Рано или поздно сработает спусковой крючок мутаций. Когда-нибудь это произойдет. Но не сейчас, потом.
Жизнь превратилась в сон, а сон стал явью. Иногда я не мог отличить их, слишком тонкой оказалась грань. Не имело смысла тревожиться за рассудок. Он уже не принадлежал мне, как не принадлежала жизнь. А кто-то рядом сражался за мою душу. Я узнал об этом из сна-яви.
Голова Лило лежала у меня на плече. Ее глаза были закрыты, а щеки горели от поцелуев. Я боялся сделать лишнее движение, чтобы не разбудить девушку. А она платила мне доверием, самым ценным, что может быть между мужчиной и женщиной.
