Михаил Ахманов - Путь на Юг
— Не та ли это Мэлини, что живет недалеко от площади Согласия? — осведомился Ахар, подцепив кинжалом последнюю сливу.
— Та! — рявкнул бар Гайт, отступил на шаг, покачнулся и тоже стиснул пальцами рукоять меча. — Та самая! М-моя нар… нар… нареченная! Которую я с-собираюсь вести в храм, чтобы с-сочетаться… достойно с-сочетаться…
Ахар прожевал сливу и подмигнул Одинцову.
— Если та, то Рахи был не первым, кто ее обесчестил. Даже не вторым и не третьим.
— Не уверен, что можно говорить о бесчестье, когда речь идет о Мэлини, дочери бар Ти, — с задумчивым видом произнес Аттакар. — Слышал я, что ее окошко всегда открыто.
— А к окошку приставлена лестница, — добавил Ас, поигрывая мускулами.
Шрам на лице бар Гайта побагровел. Он обвел всех пятерых яростным взглядом, сделал жест рукой, и от дальнего стола, оттолкнув девушек-танцовщиц, двинулись шестеро его приятелей.
— Я б-буду драться! С к-каждым из вас, м-молокососы! С к-каждым, проклятые Шебрет! Завтра, п-послезав-тра и еще два дня! П-по одному на вечер, чтобы успели заготовить дров на п-погребальный костер! Но с-сегодня я хочу этого!
Он ткнул пальцем в грудь Одинцова и вытащил меч из ножен на ладонь. Одинцов вытянул клинок на две ладони.
— Тебе, бар Гайт, южный бальзам ударил в голову, — насмешливо произнес Аттакар. — Ты на ногах еле стоишь, а хочешь драться с гвардейцем. Пресветлый Айден! Что за глупость!
— Я с-стою крепко! Я, с-сардар с-сорок третьей орды, с-справлюсь с тремя такими с-сопляками, как этот!
Приятели бар Гайта поддержали это заявление дружным ревом. Бар Гайт попытался снова ткнуть Одинцова, но промазал и попал рукой в блюдо с обглоданным удавом. Впрочем, это его не смутило; с лязгом загнав меч в ножны, он выкрикнул:
— К Морской школе! На пустырь! Немедленно! И нас рассудят Айден и Ирасса!
Все как на Земле, подумал Одинцов, все в славных воинских традициях: сначала пьянка, а за ней ссора и мордобой. Потом, надо думать, девицы… Ну, если разделаться с этим забиякой, то от девиц можно ускользнуть. Ему же хотелось вернуться в свой замок, к Лидор, Ильтару и бар Занкору.
Пошатываясь, бар Гайт направился к выходу вместе со своей компанией. Шагая следом за ним, Одинцов склонился к уху Абрада бар Хантра и тихо прошептал:
— Что этот остолоп ко мне привязался? Я его в самом деле сильно обидел?
— Не больше, чем Ас, Ахар и Аттакар, — с тонкой улыбкой ответил Абрад. — Эта Мэлини бар Ти, которую он считает своей нареченной, переспала с половиной гвардейцев.
— С тобой тоже?
— Я отношусь к другой половине. К тем, кто еще стоит в очереди.
Они вышли во двор, где приятели бар Гайта сажали его на лошадь. Получалось это плохо — ноги всадника никак не попадали в стремена. Подбежал Чос, ведя за уздцы жеребца и свою кобылу, приблизились другие слуги, но бар Гайт, устроившись наконец в седле, замахал руками:
— Н-не по правилам! Я в-вас вызвал… в-всех вызвал… Н-ни один из вас не годится в с-судьи и свидетели!
— Мы не отпустим Арраха одного, — твердо сказал Ахар. — С тобой шесть человек! Это тоже не по правилам.
Одинцов поднялся в седло. Золотистый жеребец заплясал под ним, звонко цокая копытами по каменной дорожке.
— Я возьму с собой Чоса — он хоть не благородного звания, но парень надежный и востроглазый. И ты, бар Гайт, возьми кого-нибудь из своих. А остальные… За остальными вы, ребята, последите. — Он повернулся к гвардейцам. — Чтобы никто из них со двора ни ногой!
Его неприятель, призвав проклятье на голову Одинцова, дал шпоры лошади и выскочил на площадь. Народа там значительно поубавилось — час был поздний, и только у святилища Ирассы еще толпились попрошайки и дюжина-другая знатных господ, расходившиеся после вечерней молитвы. Баст и быстрый маленький Кром ярко сияли в небесах, пробираясь к зениту в густом хаосе созвездий. Лавки и ссудные конторы были уже закрыты, но со стороны увеселительных балаганов еще доносились шум, ругань и громкие выкрики.
Бар Гайт с сопровождавшим его секундантом двинулись вдоль стены Оконто на север, к морскому берегу. Одинцов ехал следом, прислушиваясь, как за спиной скрипит и звякает — Чос вытаскивал дротики из ременных петель у седла. «Предусмотрительный парень этот Чос!» — мелькнула мысль. Не видом своим, но нравом он напоминал Одинцову сержанта Крамаренко, хитроватого украинца, бабника и сквернослова, но бойца умелого и надежного. Погиб Крамаренко в Анголе, прикрывая отступление взвода кубинцев.
Обернувшись, он знаком велел Чосу приблизиться.
— Этот, — Одинцов показал глазами в спину бар Гайта, — про какой-то пустырь толковал у Морской школы. Что за место?
— Не помнишь, хозяин? — Чос сочувственно поцокал языком. — Я думаю, ты там не раз бывал и многим кровушку пустил… На берегу то место, подальше заведения, где навигаторов учат. Глушь… Горы песка, камни да волны, а боле ничего… Там благородные счеты сводят. Еще на парадном плацу дерутся, что за Скат Локом. Но там не из-за баб, там если чести урон нанесен. Скажем, если кто-то усомнился в твоей отваге да еще вина в рожу плеснул… А для бабы и пустыря довольно.
Оживленная улица осталась позади, началась тропа, петлявшая в зарослях бамбука или похожего на него растения. Тут было темновато, но лошади двигались уверенным шагом. Одинцов заметил, что бар Гайт уже не сползает с седла, а держится прямо и, время от времени оборачиваясь назад, щерит зубы в мрачной ухмылке. То ли протрезвел, то ли вовсе не был пьян… А если не пьян, чего привязался? Из-за девицы, обожающей гвардейцев? Но почему к Арраху, а не к Ахару, Асу или Аттакару? Темное подозрение стало тревожить Одинцова. Он пощупал голенища сапог и убедился, что в каждом лежит по кинжалу.
Двигаясь цепочкой, всадники обогнули угол огромного здания, чья крыша и башни возносились над зарослями на добрых двадцать метров. Огни в Морской школе были погашены, ни звука не доносилось от угрюмых стен, только поскрипывал в вышине колеблемый ветром флюгер. За этим строением, сложенным из массивных блоков известняка, виднелась залитая лунным светом хорошо утоптанная площадка. Дальше торчали песчаные дюны, белели пески, а у самой воды, между обросших водорослями камней, сновали полчища огромных крабов. В самом деле, место — глуше не придумаешь, решил Одинцов и спрыгнул наземь.
Его противник уже стоял в боевой позиции и, разминая кисти, попеременно вращал клинок то правой, то левой рукой. Движения бар Гайта были быстрыми, уверенными, и никаких следов близкого знакомства с горячительным в них не ощущалось. Одинцов уже не сомневался, что красотка Мэлини здесь ни при чем и что этот тип к нему подослан. Вот только кто подослал? Конечно, не бар Савалт, который мог сгноить его в темнице или подвесить в пыточной на крюк без всяких хитростей. Какой-то тайный недоброжелатель? Или?..
— Сходитесь! — выкрикнул приятель бар Гайта и отступил подальше, придерживая за уздечки лошадей. — Шебрет глядит на вас! Посмотрим, чья печень ей достается!
— Шебрет тухлятины не любит, — проворчал Чос за спиной Одинцова. — Сегодня печень благородного бар Гайта сожрут крабы.
Он добавил витиеватое ругательство, но звон клинков заглушил его слова. Пару минут противники обменивались ударами, а когда истекло это время, Одинцов уже знал, что Акрам бар Гайт, сардар сорок третьей орды, ему не соперник. Его мастерство фехтовальщика не выходило за рамки армейской выучки, и грозного челя, подобно Ольмеру, он не имел, а потому вопрос об ужине для крабов решался однозначно. Само собой, если у бар Гайта не заготовлен какой-то подвох.
Одинцов теснил его, угрожая выпадом то в грудь, то в шею, то в живот и удивляясь, что лицо противника остается спокойным. Тяжело дыша и обороняясь из последних сил, бар Гайт отступал к дюнам и краю утоптанной площадки, словно не в силах понять, что шансы его в вязком песке падают до нуля. Одинцов был выше, сильнее и быстрее, не говоря уж об искусстве владения клинком — таких приемов в Айдене не знали и, вероятно, не узнают в ближайшие лет пятьсот-семьсот. Тем не менее враг не казался испуганным, словно верил в колдовство, что защитит его от смерти. Физиономия бар Гайта окаменела, глаза метались туда-сюда, и делал он только одно: уловив движение противника, старался отступить или подставить меч. Было ясно, что в таком напряжении он продержится считаные минуты. Скорее всего, до ближайшей дюны не доживет.
За песчаным холмом вдруг взметнулась чья-то тень, за ней вторая, третья… «Хозяин, берегись!» — заорал Чос, и Одинцов, скорей инстинктивно, чем по велению рассудка, пал на землю. Над ним просвистели дротики, затем раздался хриплый голос бар Гайта, с усилием выталкивавшего слова:
— В копья его, молодцы! Коли! Кончай!
Первая тень метнулась к нему, вздымая копье, и рухнула с дротиком Чоса в горле. Отложив меч, Одинцов привстал на колено, вытащил кинжалы из сапог и метнул их одновременно левой и правой рукой. Клинки были отличные, в меру тяжелые, хорошо сбалансированные и острые как бритва. Нож Ильтара воткнулся точно в грудину, второй пробил нападавшему висок. Из-за дюн, ругаясь и увязая в песке, набегали новые бойцы, четверо или пятеро, но двигались они не с той скоростью, чтобы спасти главаря. Одинцов уже был на ногах и при оружии. Его меч сверкнул в серебряном лунном свете, обманным выпадом отвел клинок бар Гайта, затем ужалил между ребер, прямо в сердце. Удар был смертельный, и запоздавшая мысль — взять живым, допросить!.. — его не остановила.
