Мария Семенова - Парадокс Ферми
А до тех пор…
Настя вновь потрогала часы, порывисто вздохнула и, взяв мобильник со стола, принялась звонить. Тому самому, кого отчаянно гнала из своих мыслей.
— Привет, сосед, — выговорила она и почувствовала, как забилось сердце. — Не против побегать? Что?.. Кого пожалеть? Какую старость?.. Ещё чего! — И соврала: — Я уже кроссовки надела!
Бегала она по утрам уже давно. Клёнов показал Ладе маршрут вокруг озера, километров на восемь, и ретриверша с удовольствием принялась водить по нему Настю. Сперва шагом, а потом и трусцой. Потом в полузаброшенном доме за забором поменялся хозяин и… как-то они встретились на тропинке. Оказалось, новый сосед тоже бегал по утрам, по тому же восьмикилометровому кругу…
Настя быстро натянула спортивные штаны, топик, хорошие беговые кроссовки, пристегнула на пояс сумочку для мобильника и ключей… И вдруг поймала себя на том, что прихорашивается, будто на свидание. «Фу ты!..» И, пробкой вылетая из дому, потрепала по загривку подскочившую собаку:
— Ладка, бди, остаёшься за старшего. Никого не впускать и не выпускать!
Уже некоторое время она брала собаку с собой больше по привычке и для того, чтобы доставить той удовольствие. И не потому, что отец снабдил её специальным GPS-навигатором для слепых и выучил пользоваться ультразвуковым сонаром. Нет, за её нынешнюю самостоятельность следовало благодарить матушку Умай. Небесная странница подсказала ей упражнения, позволявшие в совершенстве развить все органы чувств. Годы тренировок сделали своё дело: теперь Настя за пятнадцать шагов слышала, как бьётся сердце человека, улавливала запахи едва ли не лучше Ладки, ощущала самые незначительные изменения давления и температуры. Звуки обрели для неё цвет, запахи — осязаемую плотность, психологическое состояние людей — вкус, а вибрации — направление и протяжённость.[53]
Впрочем, об этом она рассказывала только отцу. Матушка Умай пожелала, чтобы это был их маленький секрет. А матушка Умай ничего не говорила просто так…
— Ну всё, будь хорошей девочкой, — виновато отстранила Настя Ладу, щёлкнула замком калитки… и с улыбкой повернула голову — услышала, как спускался с крыльца сосед.
Двигался он несуетно, ступал твёрдо. Воплощённое спокойствие и железобетонная надёжность. А ещё было в нем что-то тёмное, неопределяемое, будоражащее воображение, что-то очень опасное и неудержимое. В целом сосед напоминал Насте бульдозер. Мощный, безотказный, способный расчистить улицу от снега и… снести до основания всё, что встанет у него на пути. И пахло от него замечательно — здоровьем, уверенной силой, достоинством. Так-так-так, а это ещё что? Коньяк, шампанское, женские духи?.. Вот, оказывается, почему вчера он приехал хорошо за полночь, а сегодня никак встать не может. Ну ладно, будет тебе сейчас «старость уважить»…
— Привет, молодое дарование. — Сосед широко улыбнулся и без церемоний пожал Насте руку. — Давай, может, сегодня сачканём? По малому кругу, а?
Рука у него была тёплая и сильная, а малый круг измерялся тремя километрами. И молодым дарованием он Настю называл вовсе не на пустом месте. Она в самом деле написала роман. Фантастический. Вложила в него, как умела, всё то, что узнала от матушки Умай. Рассказала о Творцах Вселенной, о пространстве Тонких Миров и о том, что в этом Пространстве имелись Тёмная и Светлая стороны. Издательского интереса Настин опус не вызвал. Сейчас он висел в Интернете с минимальным рейтингом и добрыми комментариями типа: «Позор. Бредятина. Параша. Эта овца живого дальнобойщика хоть издали видела?»
«Этим комментаторам антиматерию и бластеры подавай, — утешал Настю сосед, которому роман, напротив, понравился. — И чтобы девицы с во-от такими ногами на фотонных звездолётах летали…»
— Сачкануть? Как говорил академик Уголев, двигаться необходимо. Особенно если невмоготу, — фыркнула Настя и задорно тряхнула головой так, что за спиной метнулись чёрные волосы. — Ты как хочешь, а я сачковать не собираюсь! Вперёд!
«Я тебе покажу прогулки по девочкам. Я тебе покажу, гад, женские духи…»
Сосед пожал плечами, вздохнул, и они взяли старт по песчаной улице, между высоченными ёлками, освещёнными утренним солнцем. Бежали молча, только Настя время от времени отрывисто щёлкала языком, упражняясь в звуковидении.[54] Одолев горку, бегуны миновали круглое озеро и выбрались на лесную дорогу. К этому времени Настя чуть не плакала от обиды — сосед не жаловался и не отставал. Правда, коньяком, шампанским и проклятой «Шанелью» от него разило уже так, что хоть святых выноси.
У границы посёлка дорога была здорово разбита колёсами грузовиков, но постепенно колдобины прекратились. Настя перестала щёлкать, пристроилась рядом и, простив разложенца, убавила шаг.
— Ну что, живой?
В её голосе слышалось участие, маскировавшее ревность и обиду. А ещё — злость на саму себя, недалёкую самку и замшелую дуру, не желающую понимать очевидных вещей. Вернее, принимать.
— Живой, — усмехнулся сосед. — Слушай, дарование, а в чернильнице у тебя что? Новое сочиняешь? Расскажи, если не в лом, а я вечером ирисок подгоню. Твоих любимых.
— Ореховых, — серьёзно кивнула Настя. — Хочу ещё роман написать, называться будет «Парадокс Ферми». Слышал, наверное? Звучит как-то так: если в космосе столько высокоразвитых цивилизаций… а это вытекает из бесконечности Вселенной… то где они? Почему до сих пор не вышли на нас? А не вышли… это уже мой роман… потому, — Настя подняла палец и усмехнулась как-то очень веско, со знанием дела, — что Земля находится в карантине как объект потенциально опасный для себя и других. Находится уже давно, ибо прежние контакты просвещённого космоса с землянами ни к чему хорошему не привели. Вот они и заперли дверь: никого не впускать и не выпускать. Никаких контактов. Пусть земляне и дальше мнят себя венцами творения, упиваются вседозволенностью и с песнями катятся на Тёмную сторону…
— Этот Ферми. — В голосе соседа послышались незнакомые, злые нотки. — Он свой парадокс придумал до участия в Манхэттенском проекте[55] или потом? Умник, блин… А про то, что спички дефективным деткам не игрушка, забыл? Или вспоминать не захотел? — Он развернулся, не сбавляя хода, и побежал спиной вперёд, контролируя дорогу периферическим зрением. — А в плане запертой двери, это ты хорошо придумала. Психи должны сидеть под замком. Особенно буйные и заразные. Вот только как этот галактический карантин тебе на практике представляется? В смысле, технически? Шарик ведь забором не обнесёшь…
Настю неизменно подкупала его манера вести разговор — так, словно ему было действительно интересно. «А что, если его занимает не только сюжет? Может, ему и рассказчица небезразлична?..»
— На высокой орбите над нами висит звездолёт Галактического Заслона, — принялась объяснять Настя. — Он очень большой, где-то с Луну, но мы его не можем засечь. Он… Ну… Если бы нам был виден центр Галактики, он бы отбрасывал тени, но его перекрывают облака космической пыли. Никто о нём и не знал, пока не изобрели радиотелескопы. Вот и звездолёт карантина окутан особым полем, сквозь которое нашими средствами не пробиться. А он себе потихоньку занимается своим делом: устраивает Солнечной системе электромагнитную блокаду, заворачивает назад любителей покопаться в нашей помойке… Он вообще много чего может. Рвёт пространство, трансформирует время, может вывернуть наизнанку звезду или в чёрную дыру её превратить…
Казалось, она не свои фантазии пересказывала, а вспоминала когда-то услышанное или прочитанное.
— А летает на этой Звезде Смерти[56] кто? — спросил сосед, ловко ныряя под еловую лапу. — Зелёные человечки?
— Да ну тебя, — рассмеялась Настя. — В основном они гуманоиды, хотя вопрос формы для них не принципиален. Просто человеческое тело в наших условиях наиболее функционально, вот они и берут его за образец… Даже если они по жизни инсектоиды. Им же дело делать надо, причём правильно. Для этого они и торчат в нашей глуши…
— В глуши, — повторил сосед, повернулся лицом по ходу движения, сделал резкий выдох и сорвал на ходу веточку вереска.
Знала бы Настя, что его тянуло к ней словно магнитом: румяная от быстрого бега, с растрепавшимися длинными волосами, она выглядела так, что сердце щемило, а пахло от неё и вовсе божественно — разгорячённой женщиной. И только взгляд зелёных глаз, невидящий, безжизненный, позволял держать дистанцию, которую он с самого начала себе определил.
«Нет, нет, нет, нет! Она совсем девочка, беспомощная, наивная и слепая. Бедный ребёнок. Поговорить с ней за литературу, ирисок привезти, по умной головёнке потрепать… А чего другого — боже упаси, и так грехов — пробу негде ставить…»
На орбите. Поединок
