Дмитрий Манасыпов - Питерская Зона. Запас удачи
Правильно. Стратегически верно выбранное отступление в тот самый момент, когда кислотница выдала себя, задев чем-то за стену, и когда Блед первым открыл огонь. Мир вашему праху, подонки и негодяи. А я попытаюсь найти другой путь. И да помогут мне в этом удача и Раздва, уже очухавшаяся и скакавшая впереди. Из-за спины били по ушам грохот выстрелов и вопли. И хлесткое, пару раз повторившееся шипение. Такое, знаете, как когда мясо кидают на раскаленную сковороду в чересчур разогретое масло.
Бегом, бегом, хотя этого в Зоне делать нельзя. Надо успеть добежать до тоннеля и искать другой проход. Слишком серьезная сволочь выпала на долю сволочного Бледа. Такого даже ему не пожелаешь. Слишком много слышал про кислотницу от серьезных ребят. Умный в гору не пойдет. Умный гору обойдет.
Раздва остановилась метрах в двадцати от выхода в основной тоннель. Закрутилась на месте, остановилась у стены. И уставилась на меня. Что такое? А? Так, посветим, постукаем. Вот оно чего…
Дверь просто так и не заметишь. Старенькая, но надежная, хотя и сколочена из фанеры и не особо толстых досок. Сверху разве что жестью обита. А вот это дверка точно обычная, техническая, ведущая в метрополитеновское хозяйство. И Раздва ею прямо интересуется. А почему? А-а-а, вот как, значит.
Что нас с ней вело не так давно, а? Вот же самый настоящий след. Тут не надо быть ирокезом или команчем, чтобы понять нужное. Вот следы, отпечатавшиеся в сыром от потеков сверху раскрошенном цементе. Вот вороний череп, выкрашенный в красный цвет. Вот сюда нам и было нужно сразу. Так, а если мы ее, дверь то есть, ударим ногой, да как следует. Ага, с первого раза не вышло. А со второго?
Что это? А это шум из-за спины. И движется он в нашу сторону. Твою мать. А поднажмем-ка, ударим всей массой. Твою мать!..
Я влетел в крохотную комнатенку, с грохотом впечатавшись в шкаф прямо напротив двери. И чуть было его не развалил. А этого мне совершенно не хотелось. Шкафу я придумал применение. Потому как непонятный шум в коридоре стал еще ближе. Дверь – ногой назад, так, чтобы со стуком вошла в коробку. Шкаф, заваливая вперед, упереть ножками в стену. Вот так, да!
В дверь сильно и нетерпеливо ударили с той стороны. Дверь хрустнула, но не поддалась. Распорка в виде шкафа держала крепко. И славно. А теперь вперед, за Раздва. Надеюсь, что время еще есть. Очень надеюсь.
Здесь оказалось суше. И паутины меньше. Разве что мокрицы стали куда крупнее. И крысы, наглые и жирные, нахально бегали по другой стороне прохода, наплевав на меня. Ну а как еще, они ж не знают, что перед ними жутко крутой сталкер Хэт.
Раздва шла легко, не напрягаясь. Не боясь и даже не нервничая. Хм, интересно. Моя подружка так себя обычно ведет во время сложнейшего похода от матраса до плошек с едой на кухоньке. А тут, в самом сердце смертельного ужаса и мрачнейшего страха, наполненного непередаваемыми опасностями, прямо променад совершает. Чего это за дела такие?
Стоять! Хотя кому это я? Раздва, радостно и гордо задрав хвост, уже тыкала мордашкой в увиденное. Блестела глазками, чуть поднимая и опуская голову. Мол, вот, исправилась, все верно делаю. Радуйся, аплодируй и не забудь потом купить мне свежего цыпленка. Умница моя, я тебе индюка целого притащу. Когда мы вернемся.
Отчего такая бурная радость вперемешку с девчачьим восторгом? Из-за валявшегося у стены подсумка, набитого батарейками. Аккумуляторами к электронике Мары. Я его прекрасно помню, сам недавно помогал сдвинуть чуть дальше по ремню. И раз он тут лежит, то идем мы верно. Остается только дойти до конца. Жаль, ПБС нет. На ТТ глушак не накрутишь, а вот с АК все ж таки сойдет. Приглушить выстрелы бы поначалу, мало ли, сколько тут местных.
Раздва остановилась. Выгнула спину и повернула ко мне голову. Вы видели, как скалятся хорьки? Смешно вам? Это вы Раздва в злости не видели. Богом клянусь, можно полные штаны стройматериалов наложить. Ну, работаем? А то, еще как работаем.
Ствол к плечу. Приклад выдвинуть, прижаться щекой к холодящей даже через маску ствольной коробке. Флажок на стрельбу одиночными. Мару зацепить нельзя. Фонарь уже закреплен на нижней планке. И вперед, тихо и медленно. Некуда больше торопиться.
Шаг. Поворот все ближе. Превратиться в слух. Ловить ушами все вокруг.
Шаг. Фонарь пока не включаем. Глаза уже привыкли к темноте.
Шаг. Дышать тише. Еще тише. Поворот на следующем шаге.
Шаг. Замереть. Вслушаться. Что трещит? Чем тянет? Фильтр висит на креплении.
Полшага. Тянет горящей солярой и мясом. Жареным мясом. Или нет?
Полшага. За поворот. Тихо и осторожно. Слушаем тишину. Так, что это?
Замереть, всмотреться. Угрозы нет. Раздва расслабилась. А пахнет сосисками. Точно вам говорю. И свет. Рыжий, неровный, падающий из-за неплотно закрытой двери. Прямо сестры выбитой мною недавно. А почему неплотно закрыта? Потому что кто-то лежит в проходе. Почему кто-то? Местный. Голова расколота.
Местный… мертвый. Раздва спокойная. Пахнет сосисками. Из пайка, что был у меня с Марой в рюкзаках. Поджаривающимися на открытом огне. Что за хрень?! Тихо, просто идем к двери. Ждем подлянки. И идем. Очень тихо.
Мне даже стало обидно. Идиллическая, мать ее, картина. Что тут было? Бойлерная, не иначе. И она, значится, вся в крови и живописно разбросанных трупах местных. С теми самыми красными вороньими черепами на поясах. И Мара.
Мара, сидящая по-турецки лицом к двери. Мара, жарящая в жаровне сосиски на шомполе и уже жующая одну, наколов ее на нож. На меня она смотрела задумчиво и немного расстроенно… разочарованно? Ствол, лежащий на коленях, смотрел так же, как и его хозяйка.
– А я тут это… вот, – брошенный подсумок валькирия поймала на лету, убрав руку с автомата и не глядя, – батарейки твои нашел.
Она прожевала, глотнула воды из фляги, положила подсумок на пол. Погладила любопытно ткнувшуюся ей в ладонь Раздва. И только потом ответила:
– Ну и хули ты так долго?
Дела прошлые-4
Вырваться из пасти, раскрытой лепестками, удалось почти чудом. Или везением. Или упорством. Скорее всего, что всем вместе.
Мелкие острые зубы, мотылявшие меня по коридору, соскользнули с ботинка. Дальше оставалось дело техники. Поднять АК, поменять магазин так быстро, как никогда в жизни, вставив с трассерами. И влупить несколько коротких очередей в хищное щупальце, снова устремившееся ко мне.
Фукс не соврал. Память ему и все такое. Мурену трассеры вязли так, что оставалось только охать. Что там у нее внутри? У него? Какая, хрен, разница.
Как наяву… или как в хорошем ИД-фильме пули оставляли трассы. Такие ощутимые, разрезающие воздух, алыми росчерками пронзающие полумрак. Чпок-чпок-чок… пули обманчиво мягко впивались в серо-желтоватую мертвую шкуру. Темные брызги, заметные даже в темноте, разлетались в стороны. И тут же, ну, разве что с секундным запозданием, из сокращающихся мускулов, перекатывающихся под шелестящими чешуйками, распускались всполохи огненных цветов. Один, второй, третий… На, гнида, получи букет гвоздик, растущих в тебе, как в клумбе!
Мурена, вспучиваемая изнутри комочками кратеров, уже явно не думала о моем чахлом теле. Черт ее знает, что там внутри, но сейчас она билась о стены, разнося в хлам все возможное. А мне стоило подумать о пока еще живом Баркасе.
Да подумать как можно быстрее. Хотя… помог случай. И гипотеза.
Гипотезу даванул один из пьяных «научников», как-то забредших в «Солянку». Такое случалось редко, и грех было не воспользоваться. Сдобный и воспользовался. Бродяги, собравшиеся вокруг трех изрядно пьяненьких ученых, разве что конспекты не строчили, мотая услышанное на усы, бороды и бакенбарды. Некоторые, то есть один-единственный Давид Шалвович Кобалава, гордо мотал не только на усы, но и на брови.
Мол, и такое вполне возможно, мурены не самостоятельные организмы, сбивающиеся в колонию. Они, вот ведь, щупальца огромного существа, или нескольких, обитающих под питерской Зоной. Ученый к моменту высказывания гипотезы упоролся не то чтобы в грибы или в сопли. Гордый лаборант, ни на кого другого он не тянул, ухрюкался в зюзю. Так что верилось ему с трудом.
Только вот какое дело – сейчас ему верилось. И от Баркаса мне пришлось отбивать одну самую назойливую мурену, тянувшуюся из дальнего выбитого окна. Остальные быстро нашли себе занятие.
Рвали свою полыхающую изнутри товарку. Грызли, разрывая где-то за метр от первых язычков пламени, крадущихся к основной массе мускулистого бревна. Сопротивлялась ли она? Ну, как сказать? Пыталась. Во всяком случае, одну прихватила, рванув кусок плоти. Разрыв тут же вспенился почти черной, бурлящей и пенящейся дрянью, на кровь не смахивающей даже издали.
– Валим, – Баркас, хрипя, упал на колено, – быстрее!
Еще бы, только вот куда валить-то?
