Олег Верещагин - Очищение

В большинстве кабинетов на этаже было тихо. Но ниже этажами работа не прекращалась ни днем ни ночью. Сейчас, быстро шагая по коридорам и лестницам, Романов понял то, чего не замечал раньше, — на «его» этаже работа как-то сама собой прекращалась, когда он ложился спать.

Видимо, чтобы не мешать ему.

На площадке между вторым и первым этажами стоящие на лесах люди крепили по указаниям молодого и обозленного их неловкими, по его мнению, действиями парня большую картину. На Романова парень только оглянулся и, кажется, не заметил. А Романов его вспомнил. Конкурс. Конкурс только недавно закончился, общегородской — на восемь больших картин для лестничных площадок Думы. К удивлению Романова, который вообще на этот конкурс согласился только по настоянию Лютового, на конкурс подали чуть ли не полсотни самых разных работ. Этот парень был одним из победителей, хотя его фамилию Романов не вспомнил бы даже под расстрелом.

Он задержался. И чуть не упал с лестницы.

Он узнал серый берег под серым небом. Узнал туши китов. Узнал неожиданно белую, почти сияющую лестницу, словно бы спускавшуюся откуда-то из-за туч.

И себя. Идущего по этой лестнице сверху вниз, на серый берег. Очень обычного себя. Художник не польстил, не преувеличил, не приукрасил.

Но…

— У-ухх… — выдохнул рядом Женька. И еще что-то мыкнул восхищенно.

Парень оглянулся, рявкнул:

— Не готово еще! Не повесили! Специально затемно пришел, чтоб не мешали! Ночью пришел! Все равно шляются! И вы… товарищ Романов — шли бы тоже! — И заорал на рабочих, воспринимавших его ругань крайне флегматично: — Левый край выше! Да что ж за уроды такие, что за косорукость…

— Ух, — повторил Женька. Романов отвесил ему подзатыльник. Но Женька только посмотрел с восхищением… А на художника Романов ничуть не обиделся. Он видел, что тот волнуется и что тот совсем молодой. Потому и кричит…

Снаружи неохотно, еле-еле начало светать. Перед Думой шли какие-то дела, не имевшие отношения ни к Романову непосредственно, ни к возвращению Муромцева — группы людей разговаривали, кто-то куда-то торопился, кто-то кому-то что-то доказывал… Подъехало такси городской службы. В городе осталось не очень много людей, три четверти населения выселилось во временный город-лагерь и по окрестным деревушкам и поселкам. Но все-таки люди были, во Владивостоке оставалось управление, и на этих машинах по заказам доставляли разные срочные грузы. Что из него выгрузили, Романов смотреть не стал, потому что навстречу от колонны машин, стоявших вдоль аллеи, уже шел Муромцев.

— Рад тебя видеть, — искренне сказал Романов, пожимая предплечье бывшего сослуживца, а ныне — одного из самых надежных «витязей», командиров-поисковиков. — Сколько человек привез?

Муромцев выглядел усталым. Очень. Под глазами лежали черные круги. Ответив таким же пожатием — этот жест все больше и больше входил в моду, — он покачал головой:

— Я никого не вывез. Так… сотни две. Разместили в бывшей пятой школе. Тебе доложат потом…

— То есть как сотни две? — Романов чуть отстранился. — Я рассчитывал, что не меньше пятнадцати тысяч… или больше… Не поехали, что ли? Там достаточно крепкая власть? Ты установил контакты? — Романов понимал, что слишком быстро сыплет вопросами, но ему надо, необходимо было знать все, сейчас и сразу.

— Да нет, — Муромцев опять помотал головой. — Там… там просто некого вывозить. Китайцы еще с месяц назад почти всех перерезали по этому берегу Амура до самого Благовещенска. Местные китайцы. «Наши»… — Муромцев тихо выругался.

Романов буквально обомлел. Ощутил, как холодный комок сам собой возник в желудке и начал расти.

— Черт! — вырвалось у него. Он постарался заставить себя успокоиться. — Они на этом берегу?! Наступают?!

— Да не волнуйся ты так, командир… — Муромцев вздохнул, в третий раз качнул головой, и Романов понял неожиданно, что это не жест отрицания — Муромцев выгоняет какие-то мысли. — Никого там больше нет. Китайцев тоже.

— Что это значит-то все? — допытывался Романов… хотя вовсе не желал слышать ответ.

— Амур кипит, — пояснил коротко Муромцев.

— Что ты имеешь в виду? — Голос сел. Муромцев посмотрел спокойными, наполнившимися прозрачным ужасом воспоминания глазами — у Романова волосы шевельнулись на голове под этим взглядом:

— Я точно выразился. Амур кипит. От дельты и дальше вверх. Весь. Как минимум до Хабаровска — дальше мы не прошли… и на левобережье не сунешься тоже. Вся долина реки в пару. Живых там нет ни с нашей, ни с их стороны километров на десять вглубь. И трясет сильно. Очень сильно. И постоянно. На ногах стоять невозможно. Это здесь не ощущается почему-то. Не знаю почему. А там рельеф поменялся. Даже местные не узнают. Я спрашивал, кого подобрали — как будто другая страна вокруг, говорят.

— Отдохните, — сказал Романов. — Вы все сделали, что могли, все правильно сделали… Распусти людей и сам ступай отдыхать. Игорь, слышишь, что я говорю?

— А? — Муромцев вздрогнул, словно просыпаясь. — Коль… как такое возможно?

— Может быть, это и к лучшему, — жестко сказал Романов. — Амур сейчас со всеми тектоническими фокусами — как барьер от Китая… А как возможно? Поезжай к нашим умным головам, спроси у них. Только потом. Когда отдохнешь. Твои ребятишки уже обнылись — где папа?

Муромцев устало улыбнулся, отсалютовал.

— Да… я и правда пойду, отдохну часов шесть, если позволишь…

Мимо них потерянно прошел от машин конвоя пожилой мужчина с диким взглядом, не выпускавший из рук красного флага на обломке древка. Потыкался от одной кучки людей к другой, снова прошел мимо… Остатки пиджака развевались на ходу, как живописные нищенские лохмотья.

— А это кто? — насторожился Романов.

— А, это… — Муромцев махнул рукой. — Это ты просто сейчас не поверишь. Первый секретарь крайкома КПРФ. Когда китайцы шум подняли, он решил, что это, типа, как интернациональная помощь пошла. Долой буржуев, мировая революция, русский с китайцем братья навек… Ну и вывел им навстречу ребятишек из какой-то уцелевшей после бомбежки хабаровской школы. С цветами и прочее. Его не тронули. А их в подвал школьный отвели, заперли и через окно воду из водонапорной башни туда пустили. Тут он и тронулся. Тихо и плавно — ту-тууу… Я и не знал, что он с нами. Он там все бегал, лозунги кричал, я думал, там и остался… гляди-ка, тихий стал… Ладно. Поедем мы.

Он отсалютовал. Романов кивнул и долго смотрел вслед Муромцеву, потом обернулся на Женьку. Тот стоял все это время рядом и теперь, увидев, что Романов на него смотрит, мучительно задергал губами.