Русская война. 1854 - Антон Дмитриевич Емельянов
— Григорий Дмитриевич, а вот и вы, — меня приметил Тотлебен и тут же взял в оборот.
Я поздоровался, а потом решил уточнить, что же случилось с контр-адмиралом. Еще днем ведь был совершенно другим человеком. Очень хотелось верить, что все это не из-за каких-то неприятностей с нашей задумкой.
— А это все из-за газет, — на ухо ответил мне Эдуард Иванович.
— А что с ними?
— Помните Синоп? Тогда во время обстрела порта пострадали жилые дома, а вместе с ними несколько гражданских. И вот до сих пор недели не обходится, чтобы не вышла статья со смакованием тех событий. Адмирала называют мясником, убийцей, а он это тяжело переживает…
Я невольно вспомнил нашу историю. Как описывали безбашенную храбрость Нахимова, гуляющего по передним позициям наших войск. Да, в какой-то мере это было в духе времени, но, с другой стороны, даже некоторым современникам казалось, будто он искал смерти. Может ли это быть следствием травли, развязанной иностранными журналистами и поддержанной своими? Герой считает себя убийцей просто потому, что никто не сумел или не захотел его поддержать.
— Новые газеты, — Ядовитая Стерва первой заметила адъютанта Меншикова, который приехал со стопкой зарубежной и нашей прессы.
Я поблагодарил Тотлебена за рассказ и двинулся к Нахимову.
— Так, «Северную пчелу» мы, пожалуй, оставим для Санкт-Петербурга и подхалимов с Литейной[22], — Стерва продолжала весело болтать.
Газета, издаваемая Фадеем Булгариным и считающаяся рупором третьего отделения, отправилась в сторону. В какой-то мере ее связи с правительством были правдой. После восстания декабристов бывшее либеральное издание оказалось взято под контроль Бенкендорфом, а потом и новым главой охранки Орловым, но столь пренебрежительное отношение все равно вызывало отторжение. Особенно вкупе с восторженным преклонением, которое появилось на лице девушки при виде разворота «Колокола» Герцена и передовиц «Нью-Йорк Трибьюн» с «Таймс».
— Павел Степанович, — я подошел к побледневшему Нахимову.
— Григорий Дмитриевич, — он посмотрел на меня. — Не думаю, что вам стоит оставаться рядом со мной. Вас, уверен, ждет блестящая карьера, а моя репутация, увы, отравлена и может сказаться на вас не лучшим образом.
— Павел Степанович, — я остался на месте, — можно задать вам вопрос? — спросил и тут же продолжил, не дожидаясь разрешения. — Как вы думаете, что будет, когда союзники окончательно окопаются в Балаклаве, а потом подтянут свои траншеи поближе к городу?
— Бомбардировка, — адмирал еще не понимал, к чему я веду.
— Согласен. А с учетом известных вам возможностей орудий противника, как считаете, насколько она будет точной?
Нахимов побледнел еще больше, хотя недавно это казалось невозможным.
— Они будут разносить город.
— Да, причем не один день, как было с Синопом. Севастополь будут обстреливать несколько месяцев, пока мы не сможем отбросить врага подальше от его стен. Так вот у меня вопрос, Павел Степанович: как вы думаете, хоть одна сволочь из тех, что сейчас обзывает вас чудовищем, напишет об этом? Хоть кто-то пожалеет мирных жителей, которые будут гибнуть от случайных ядер, пожаров, голода и болезней, что принесли нам незваные гости?
— Думаете, нет?
— Сами по себе ни за что. А наши газеты… Даже если и напишут, то такие вот дамы, — я кивнул на Стерву, — отложат их в сторону. А если и прочитают, то только посмеются над сказками царского режима.
Кулаки Нахимова сжались.
— Прошу прощения, отвлекся, — я продолжил. — Так вот я хотел сказать, что сами по себе враги об этом не расскажут, но я постараюсь использовать свои связи, чтобы пропихнуть правду. И тогда… Все, что они писали о вас, о Синопе, обернется против них самих. Те обиды и та ложь, через которые вам приходится проходить сейчас, будут не просто так. Они помогут остановить беспорядочные обстрелы города и спасти тысячи мирных жизней.
Нахимов долго молчал, думая над моими словами, а потом грустно улыбнулся. Он еще не верил, что я действительно смогу что-то подобное, но даже так слова поддержки позволили ему взять себя в руки. Иногда ведь для этого не хватает совсем немного, просто шанса, надежды, чтобы поверить в себя.
В это время вокруг Стервы шло обсуждение статьи некоего Маркса об ужасном положении простых английских солдат. Как им не хватает еды, снарядов, но как они при этом мужественно сражаются с восточными варварами. А потом пришло время «Таймс»…
— Не может быть! — удивилась Стерва, и я подошел поближе в числе прочих заинтригованных гостей.
На первой полосе красовался материал о победном сражении при Альме. Англичане смаковали этот успех уже несколько номеров подряд, но на этот раз к фамилиям героев прибавились и печальные новости. Главный редактор Джон Делэйн написал о смерти французского генерала Сент-Арно и о переходе командования полностью в руки лорда Раглана. А потом… Целый разворот был посвящен рассказу Говарда Рассела о встрече с русским поручиком, захватившим обоз в тылу союзной армии.
Я выдохнул и постарался успокоиться. Конечно, какой-нибудь журналист на моем месте сделал бы все гораздо лучше. Но я жил в двадцать первом веке, я примерно представлял, как и куда нужно бить, так что для предков, неискушенных информационными противостояниями, может хватить и моего опыта.
— Позвольте, я прочитаю, — незнакомая девушка подошла к Стерве и подхватила газету из ее ослабевших рук.
Я всмотрелся в нее повнимательнее. И почему я не замечал эту даму раньше? Платье, прическа и весь внешний вид у нее были очень простыми, но вот манеры!.. Когда она стояла, то напоминала серую мышку, однако стоило этой мышке начать двигаться, как к ней невольно притягивались взгляды всех, кто оказывался рядом.
— Анна Алексеевна, просим, — тут же поддержали девушку морские офицеры.
Та мило улыбнулась им и начала выразительно читать вслух описание нашей с Расселом встречи.
— Русский, пришедший принимать мою сдачу в плен, выглядел вполне типично для своей страны, — я прямо представил, как ирландский журналист усмехается, прописывая эти строки. — Было видно, что он недавно пытался бриться, но всего за полдня щетина прорвалась наружу неровными колючими пятнами.
Мне показалось, что половина собрания, уже зная, о ком идет речь, попыталась искоса осмотреть мое лицо. И как назло, сегодня к вечеру щетина снова успела показаться.
— Он представился Щербачевым Григорием Дмитриевичем, — Анна словно пропела мое имя, заставив беспокойство исчезнуть без следа. — И вместо того, чтобы отправить
