Александр Афанасьев - Отягощенные злом. Разновидности зла
Все молчали. Потом тот же офицер подал голос:
– Бойней?
– Именно! Это закончится жестокой бойней, и пришедших с королем англичан там перебьют. Есть еще возражения против отхода из Хоста?
Молчание. Потом встал генерал Васнецов.
– Но мы же поставлены… – голос его подрагивал, – поставлены Его Величеством для наведения здесь порядка.
– Господин генерал, а кто лично вам или кому-либо из присутствующих в этой комнате мешает наводить порядок? Наводите его. Вопрос – в эффективности ваших действий по наведению порядка. Доложите мне цифры по стоимости содержания базы в Хосте. По потерям там. По потерям материальных ресурсов при проводке туда колонн. Сколько мы раздали продовольствия местным. И где порядок, господа, я вас спрашиваю? То, что я видел в Хосте, назвать порядком может только очень добрый человек.
Молчание.
– Господа, я считаю, что здесь незаслуженно проигнорирован опыт, полученный нами в Персии. Местное население, пусть оно довольно темное, непросвещенное, вполне способно само осознавать свои жизненные интересы и само наводить порядок. Причем такими методами, к которым мы никогда не прибегнем в силу своего воспитания и силу закона. Поверьте, господа, ни одному человеку, сколь бы он ни был груб и темен, не нравится жить так, как он живет, в грязи и невежестве. И в своем желании вырваться из грязи и невежества он превзойдет силами и стремлением любого из нас. Афганцам надо просто дать правильные стимулы. И они наведут порядок сами. А нам, господа, надо сократить издержки. Радикально и немедленно…
– Останьтесь, сударь…
По правилам, после каждого совещания все участники проходят мимо меня, и я пожимаю им руку. Как бы напутствую для дальнейших действий. Просьбу остаться я высказал офицеру, который высказался насчет бойни. Чем-то он мне нравится… может быть, тем, что осмелился сказать.
Офицер отступил в сторону, ожидая, пока все выйдут.
– Ваше имя? – спросил я его.
– Каляев Павел Викторович, господин адмирал. Капитан третьего ранга.
– Без чинов. Давно здесь?
– Шесть лет.
Мне показалось, что я ослышался.
– И вы все еще капитан третьего ранга, сударь? В чем причина? Вы невоздержанны в спиртном?
– Никак нет.
– Угнали вертолет командующего? Потеряли всю колонну в бою? В чем дело?
– У меня в личном деле стоит отметка о запрете продвижения по службе.
– Вот как… И кто же вам ее поставил?
– Господин адмирал Пилляр фон Пильхау.
Пилляра фон Пильхау я знал. Напыщенный болван, который считает, что кораблем можно управлять из адмиральской каюты, и офицеры штаба должны справляться со всеми проблемами сами, беспокоя его только в крайнем случае.
– За что?
Было видно, что Каляеву разговор был неприятен.
– Инцидент в Персидском заливе. Бендер-Аббас, господин адмирал.
– Второй год?
– Так точно.
Пострадало тогда много людей. Не факт, что правильно. У любой аварии есть фамилия, имя и отчество – верное заключение, но из него делают неверные выводы. Надо не наказывать, а принимать решения и делать выводы. Искать способы к тому, как сделать повторение невозможным. Процедура «принятия мер», укоренившаяся благодаря бюрократическому методу управления, просто убийственна, так вы теряете носителей уникального опыта, пусть и отрицательного. Как говорил адмирал Джон Пол Джонс, успевший послужить адмиралом и русского и американского флотов, – любой командир корабля должен видеть разницу между стечением дурных обстоятельств, небрежностью и сознательным вредительством.
– Что вы заканчивали?
– Севастопольское нахимовское, господин адмирал.
То же, где начинал и я.
– Вам нравится служба в Афганистане?
– Так точно.
– Хотите продолжать?
– Так точно.
– Не покидайте Кабул в течение ближайших двух суток. Завтра явитесь за назначением.
– Есть…
– Идите. С нами Бог, господин Каляев.
– С нами Бог, за нами Россия, господин адмирал…
Вслед за Каляевым я вышел в присутствие[46].
– Найдите личное дело капитана Каляева. Немедленно.
Личное дело нашли почти сразу.
Сирота, действительно окончил Севастопольское нахимовское, одним из первых и первым на своем курсе. Как обычно и бывает с сиротами, прогрызался сам. Карьеру сломал как раз в семнадцатом оперативном соединении – эскадре адмирала Пилляр фон Пильхау, в задачу которого сходило блокирование Персидского залива и высадка оперативных десантов на побережье с целью захватить и обезопасить крупные порты, нефтяные терминалы и объекты атомной энергетики. Эскадра подверглась атаке крылатых ракет, находясь на траверзе порта Бендер-Аббас, все ракеты были сбиты, повреждений нанести не успели. За разведку отвечал Каляев, на него и обрушился адмиральский гнев. Но вне зависимости от того, насколько он был виноват в этом инциденте, накладывать запрет на продвижение было, по моему мнению, явным перебором.
Потом в Бендер-Аббасе взорвалось самодельное ядерное взрывное устройство, и никакие наказания уже перебором не казались. Так это все прошло дальше, и походя штабные сломали человеку карьеру…
Дед учил – никогда не проходи мимо несправедливости, особливо если она проявлена по отношению к твоим подчиненным. Несправедливость – как язва на теле, становится все больше и больше.
Собственноручно набросал распоряжение о внесении изменений в личное дело Каляева и снятия запрета, наложенного фон Пильхау. Я старше по званию, так что имею полное право это сделать. Отправил на контрассигнование[47], подумал, куда применить человека, шесть лет отпахавшего в Афганистане. Думаю, разведотдел будет в самый раз.
И о том, что Каляев уже связан с Черной гвардией, в которую его бросила явная несправедливость, – откуда мне было о том знать?
19 июня 2016 года
Ташкент
В свое оправдание я скажу только одно – я честно держался. Как наркоман – много лет держался без дозы. Очень много лет…
Накатило в Мазари-Шарифе. Крупный город, ближе всего к туркестанской территории, довольно спокойный – пуштуны не составляют там большинства, а этнические меньшинства в Афганистане поддерживают нас, потому что как англичане издевались над пуштунами, точно так же пуштуны издевались над узбеками, таджиками, хазарейцами. Город этот превращен в крупный транспортно-логистический центр и является «договорным» – то есть местная община сама поддерживает порядок и в городе, и в окрестностях. Места здесь хорошие, есть плодородная земля – так что разгула бандитизма и дорожного разбоя не наблюдается…
Мы остановились в губернаторском дворце. Совсем не таком шикарном, как в Кандагаре, дворец, окруженный садом из настоящих сосен, но тоже вполне приличное двухэтажное здание с садом и павлинами в саду – символом власти на Востоке[48]. Ночь спали спокойно – в городе не стреляли, а утром во время бритья я посмотрел на себя в зеркало, и мне не понравилось то, что я там увидел. Я увидел человека лет под пятьдесят, с печальными – именно печальными – глазами. Как у еврея… не смейтесь, так оно и есть. Помню… в Одессе был еврей-сапожник, который придумывал и рассказывал анекдоты… кое-кто даже записывал в блокнот, специально приходили послушать. А глаза у него были грустные-грустные…
В сущности – чем я живу? Почему я так и не создал семьи? Дети есть… а семья? Почему ничего не получается? Последний пример – та же Крис. Легко обвинить другого человека, но, если не получается три раза подряд, проблема все-таки в тебе, друг мой…
И я принял решение…
Основным аэродромом для перевозок на Афганистан был Ташкент, причем не Ташкент-международный, базовый аэропорт крайнего оплота цивилизации здесь на Востоке, а заводской аэродром Ташкента. Здесь был завод… он принадлежал «Юнкерсу» и производил военно-транспортные самолеты для нужд ВВС… когда-то здесь производились и бомбардировщики, и стратегические самолеты-разведчики. Завод был расположен в городской черте и с тех самых пор имел аэродром первого класса, способный принимать все типы самолетов и при этом не внесенный в списки ИКАО. Весьма полезное упущение, дающее возможность принимать и отправлять любые типы спецбортов и даже беспилотники…
Здесь не было гражданских таможенных постов, не было зала ожидания, не было вообще ничего. Я сошел с самолета вместе с группой направляющихся на короткий отдых парашютистов и морских пехотинцев – после двадцати трех дней нахождения в зоне боевых действий они имели право на семь или восемь дней отдыха, можно было копить эти дни, но не более чем за три раза. Самолет был военно-транспортный, просто попутный с Баграма, перелет больше напоминал перелеты в Европе – только взлетели, и уже посадка. С самого начала я надвинул на глаза позаимствованную на аэродроме широкополую панаму, тем самым дав знать, что разговаривать ни с кем не хочу – попутчики мое желание уважили, здесь вообще не принято лезть в чужие дела, тем более если человек дал понять, что не хочет этого. Полувоенная форма, небольшой рюкзак – я походил на гражданского специалиста, может быть, ремонтника, может, специалиста по системам водо– или энергоснабжения, возвращающегося из краткосрочной командировки. В Ташкенте на окраине города давно уже выросли целые кварталы неприметных, серых, разноэтажных офисных зданий совершенно без какой-либо архитектуры и многие из них – даже без таблички над дверью: кому надо, тот и так знает, куда идти. Это самые разные подрядчики, военные и гражданские, которые пришли на вкус и запах денег, обслуживают нашу экспансию на Восток и осваивают выделенные на это казной ассигнования. Ташкент – последний город, где работникам не надо умножать жалованье на «восточный коэффициент».
