Владислав Морозов - Война 2020. На западном направлении
– Как написано в том же справочнике, – ответил Сирс. – У местной национальной гвардии может оставаться полтора десятка таких машин и кое-какой нестандартный автотранспорт. Предположительно сохранившийся со времен советской оккупации.
– Ладно, это понятно. А все-таки – нельзя поточнее установить, кто это такие? Чтобы больше не было никаких сомнений. Пленные что-нибудь говорят?
– Нет пленных, сэр. Они наших специально добивали, ну и мы их.
– Лейтенант, быстро мне сюда хоть одного пленного! Живьем! Кто там в лесу стреляет?
– Когда танкисты расстреляли их колонну, некоторые сумели отойти, рассеялись по лесу и продолжают оказывать сопротивление…
– Понятно, лейтенант. Нам надо окончательно разобраться, в чем наконец дело! И у нас нет времени на прочесывание этого чертова леса! Поэтому какого-нибудь пленного мне сюда! Быстро! Только чтобы он был в состоянии разговаривать! И соберите документы вражеских убитых! А после этого отзовите наших людей оттуда, не хватало чтобы еще кто-нибудь из наших получил пулю!
– Есть, сэр! – ответил Сирс и добавил: – Только документы я уже смотрел, они все на эстонском языке и решительно ничего не проясняют!
– Хорошо, тогда сбор документов отставить! Но пленный нужен срочно!
Сирс откозырял и, взяв автомат наперевес, убежал за шоссе в сторону леса, туда, где за горящими грузовиками просматривались несколько целящихся в сторону деревьев фигур в американском камуфляже.
А Спейд в задумчивости побрел обратно к своей броне. Ему было хреново от осознания того, что сегодня он впустую положил своих людей, и при этом он даже не может привычно доложить об этом наверх и получить дежурную порцию хоть каких-нибудь советов. Электронный век высоких технологий давно убил в американских военных всякую инициативу и потребность думать хоть о чем-то своей собственной головой, не вызывал в мозгах у типичного американского офицера капитана Спейда ничего, кроме смятения и меланхолии. Надо признать, что такого с капитаном еще никогда не случалось.
Возле командирского «Страйкера» его уже дожидался сержант Моралес, рослый то ли кубинец, то ли пуэрториканец по происхождению, с фигурой качка-любителя и квадратной челюстью. Глядя на него, Спейд всегда ловил себя на мысли, что именно так в Голливуде обычно изображают представителей латиноамериканского криминалитета.
– Разрешите доложить, сэр? – спросил сержант Моралес, дисциплинированно вскинув руку к танкошлему в армейском приветствии.
– Да, докладывайте, сержант, – разрешил Спейд, не очень понимая, о чем именно тот будет докладывать.
– У нас восемнадцать убитых, сэр, в том числе шестеро танкистов. И ранен еще двадцать один человек. При этом, как только что доложили медики, несколько человек в критическом состоянии. Уничтожено три «Хамви», два М1126 и два танка. Еще один танк поврежден настолько, что может быть отремонтирован только в заводских условиях. Что мне с ним делать, сэр?
Вот же святая простота, подумал Спейд. А что он мог по этому поводу сказать? Это в русской армии любой танкист первым делом постарается отремонтировать повреждения своего танка собственными силами, благо танки там всегда были соответствующие. А у американцев уже очень давно принято по любому поводу, пусть это будет даже заглохший двигатель у гарнизонной дерьмовозки или водовозки, вызывать целую бригаду ремонтников с трейлером, БРЭМ и прочими причиндалами, вплоть до вертолетов прикрытия. Но здесь вызывать было некого, неоткуда да и нечем – связи по-прежнему не было.
– Вы спрашиваете меня, что делать, сержант? Позвольте уточнить – вы видите где-нибудь на расстоянии прямого доступа хоть какие-то наши ремонтные подразделения?
– Никак нет, сэр! Не вижу!
– А зачем тогда спрашиваете? В таких условиях решение может быть только одно – снять с танка что возможно и вывести его из строя. Например, подорвать.
– Есть, сэр, но у нас нет взрывчатки!
– Тогда приведите танк в негодность любыми другими способами! Вам надо объяснить, какими именно?
– Нет, сэр! Но это еще не все.
– Что там у вас еще?
– Повреждения имеет еще один танк – М1А2.
– Какие?
– Заклинена башня, разбиты вся наблюдательная оптика и прицел. А сменных комплектов нет.
– Двигаться этот танк сможет?
– Да, но.
– Никаких «но»! Раз может двигаться, значит, будет двигаться! А стрелять для него – уже не самое важное. Поставьте этот танк замыкающим, и всех делов. Да, кстати, сержант, – в радиомашине сержанта Вегнера с ним ехала женщина-офицер в штатском. Вы случайно не заметили, что с ней случилось?
– По-моему, сэр, медики уже увезли ее вместе с остальными ранеными к главным силам.
– То есть она жива?
– Не знаю, сэр, не обратил внимания. Но ее трупа я точно не видел!
– Тогда я немедленно возвращаюсь к нашим главным силам. Готовьтесь к продолжению движения, сержант. И как появится лейтенант Сирс со своими людьми – пусть немедленно явится ко мне!
– Есть, сэр!
С этими словами Спейд запрыгнул обратно в свой командирский люк и скомандовал мехводу:
– Все, давай назад!
«Страйкер» тронулся, развернулся и уже минут через десять остановился среди боевых и транспортных машин основной колонны. Там, похоже, царило некоторое смятение, вызванное появлением многочисленных раненых. Бегали туда-сюда санитары, пулеметчики с БТРов с тревогой всматривались в лес по сторонам шоссе и с опаской косились на пожар впереди.
Едва Спейд спрыгнул с брони, как рядом с его М1126 появился толстый и очкастый интеллигентного вида мастер-сержант Крассорт, старший медик роты «А», который до недавнего времени очень не любил работать, но упорно пытался изображать из себя очень важную персону. На его камуфляже темнела полевая эмблема в виде жезла Меркурия с двумя змеями и буквой N, какую в армии США носят медсестры и медбратья – по своей нынешней квалификации Крассорт не тянул даже на зубного техника.
– Все знаю, сержант, – отмахнулся Спейд, не дав Крассорту открыть рот. – У нас двадцать один раненый.
– Да, сэр. Но шестеро из них точно умрут в ближайшие пару часов, если их срочно не отправить в госпиталь! Я могу оказывать только первую помощь, а тут очень тяжелые ранения!
Что-что, а нести полную фигню с чрезвычайно умным видом Крассорт умел.
– Не смешите меня, сержант! Куда отправить и на чем?
– Как куда? В ближайший мало-мальски оборудованный госпиталь или больницу с хирургическим отделением на медицинском вертолете или другом транспорте.
– Сержант, вы же знаете – у нас нет никакой связи. А крупных больниц здесь раз-два и обчелся, для этого, скорее всего, надо добираться в Таллин, за сотню миль. И как я предполагаю, если в этой стране сейчас и есть какие-то больницы, то большая часть их персонала давно разбежалась вместе со всеми. Вы же сами видите, что вокруг происходит – все только и делают, что бегут от этих русских куда глаза глядят. И наконец, я огорчу вас еще раз: как вы уже должны были и сами заметить, здесь нет вертолетов. Ни медицинских, никаких.
– Но ведь тогда они умрут!
– Сержант, вы оказали им необходимую первую помощь?
– Так точно, сэр!
– Больше вы с вашими людьми на месте ничего сделать не способны?
– Нет, сэр.
– Тогда поддерживайте жизнь этих тяжелораненых настолько, насколько это возможно. Теми средствами, которые у вас есть. А если умрут – значит, умрут. Это вина не ваша и не моя, а тех, кто, не подумав, послал всех нас в это дерьмо. Вы мне лучше вот что скажите, та женщина в штатском из машины сержанта Вегнера – она сейчас где?
– У нас.
– И на том спасибо.
– Да, сэр. Только, собственно… Короче – она требует вас к себе. Но…
– Что «но», сержант?
– Похоже, сэр, мы ее теряем, ранение очень тяжелое.
– Ну тогда веди, пока она еще жива.
Честно говоря, капитан Спейд сам не знал, чего именно он ждет от этой встречи.
Через несколько минут он следом за Крассортом подошел к санитарному «Хамви» с открытыми задними дверями. Это была обычная перекрашенная из песочного в серо-зеленый цвет, не оборудованная даже на уровне обычной «Скорой помощи» «перевозка» с большими красными крестами на крыше и бортах. Сейчас в кузове, рассчитанном на транспортировку четырех лежачих раненых, было почти пусто. Только на одной из нижних металлических полок на ядовито-зеленой медицинской клеенке, прислонившись спиной к борту кузова, полусидела-полулежала в бессильной позе, вытянув ноги на пол, искомая Мадам. Кисти ее рук упирались в полку, колени были судорожно сведены вместе, а острые носки туфель смотрели внутрь. Лицо и тело «полковника Э. Клингман» были мокры от пота, прическа растрепалась, и влажные волосы падали на глаза, жакет, густо запачканная кровью блузка была расстегнута, узкая юбка слегка надрезана по шву и спущена на бедра. На ее живот кем-то была налеплена пластырем обширная марлевая повязка довольно неряшливого вида, уже вся темная от коричневатой крови.
