Анна Чащина - Бог со звезды

Его стремительный уход напоминал побег.

Я молча смотрела в потолок, не решаясь дотронуться до живота. Казалось, просто сплю и вижу долгий, бессмысленный сон. Я не занималась самообманом, не тот характер. Горе пройдет, и мне снова захочется жить. Однако сейчас бытие казалось грязно-серым, тусклым. Как будто яркий огонь, горевший внутри, вмиг потух.

Когда-то, помниться, я изучала «Книгу заветов», религиозного трактата людей. Стоуш настоял. Он хотел, чтобы его ученица знала как можно больше. Там была одна притча-напутствие, которая страшно возмутила меня… но почему-то врезалась в память.

«Мы идем по дороге жизни с мешком камней на плече. В самом начале пути этот мешок пустой. Но на каждом перекрестке в него добавляется по камню. Если человек падает и камни рассыпаются, ему приходится заново собирать их, ползая на коленях в пыли. А мешок становится только тяжелее, ведь в него попадают и камни, лежащие на дороге. Но когда нам кажется, что вокруг рушится мир, только этот увесистый мешок помогает снова прийти в себя. Его материальная тяжесть возвращает нас на твердую землю, напоминая о необходимости постоянного движения вперед. Мешок нельзя оставить у обочины, поменять. Нельзя высыпать часть камней на дорогу. Нет. И такие мысли не приходят в голову праведника. Мелкие камушки заставляют его концентрировать внимание на пути, а не растрачивать впустую на разглядывание облаков или сельских пасторалей. Крупные больно бьют по ногам, напоминая о бренности плоти и необходимости смотреть, куда ступаешь. Они — наши верные помощники, учителя и пастыри.

„Но зачем, — спросит в конце пути человек, — всю свою жизнь я волок этот мешок?“

„Чтобы сейчас почувствовать разницу“, — рассмеется стражник у врат вечной обители».

Слезы горячими каплями потекли по щекам. Мешок на плече. Помнишь?

«Мы боимся бросать вызовы тем, кто кажется нам сильнее. А если речь заходит о догмах, выбор смирения кажется наилучшим. Но что руководит нами при этом? — подумала я. — Страх возмездия высших сил? А может, мы простые фишки в сложной настольной игре? Боги делают ставки, наблюдают за доской сверху. Усложняют партии, добавляя фигуркам грузы, заставляют двигаться быстрее или медленнее. А выигрыш делят меж собой. Души и долги. Смеются злорадно над соперниками, злятся при неудачах».

Не хочу тащить мешок без смысла и цели. Просто потому, что тащат остальные. Я могла бы желать смерти, но буду — жизни. Не потому, что ничего не испытываю. Просто ни сожаление, ни гнев, ни боль не смогут изменить прошлого. Настоящее ждет от меня храбрости. Силы принять свою судьбу. Найти ответы на вопросы и раздать долги.

А начну я, пожалуй, с волшебника.

Богдан никогда не задумывался над тем, что именно определяет для него серьезность отношений с женщинами. У него, как и у любого молодого и вполне уверенного в себе мужчины, были как бурные романы, так и мелкие интрижки. Но вот, пожалуй, емко сказать о большом и светлом чувстве, называемом любовью, он затруднялся. Если в плане физиологии все выглядело предельно просто — она хочет тебя, а ты ее, то сфера чувств повергала Богдана в крайнюю душевную растерянность. На заре юности, пребывая в наивном заблуждении по поводу того, как выглядит идеальная любовь, он несколько раз вляпывался так, что вообще зарекался иметь что-либо общее с девушками. Потом оттаивал, влюблялся и снова по самые уши увязал.

Богдан немного завидовал Митьке, виртуозно играющему на «минном» поле отношений. Тот умудрялся сохранять бодрость духа и веселость даже при откровенных неудачах. Из цепких женских лапок напарник выкручивался не менее изящно. А еще Богдан ни разу не видел в глазах друга мечтательного блеска и не слышал в его голосе сомнений. Митька точно знал, как поймать «добычу» и избегнуть лишних обязательств.

Богдан же долго не мог вынуть из сердца одну-единственную занозу. Иногда ему казалось, он полностью излечился, но потом выяснялось, что воспоминания лишь немного поблекли. Стоило наступить на любимую мозоль, терзания начинались заново. На самом деле, они с Лизой чувствовали себя счастливыми от силы пару недель. А потом…

Что произошло потом? Каменная тяжесть на душе, запутанные и болезненные разговоры ни о чем… Богдан не мог понять, чего же она хочет от него? Любви? Он любил со всей нежностью, на которую был способен. Заботы? Он окружал ее заботой, но ей всегда и всего было мало. Клубок перепутанных, изорванных и кое-как завязанных разноцветных ниток — так выглядели их отношения со стороны.

А потом Лиза ушла.

Богдан долго не мог понять, почему? Это был один из самых тяжелых периодов в его жизни. Отпустить того, кто так дорог… он понимал, у нее были какие-то причины, но сердцем не верил в их серьезность. Долго.

Если так и выглядит настоящая любовь, то Богдан никогда больше не желал ее испытывать и с радостью согласился бы отсечь лишние чувства. Но когда появилась Эмилия, вдруг понял, что уроки не идут впрок. Он снова оказался чертовски близок к тому, чтобы бездумно упасть в сладкие объятия, не заботясь о последствиях. Хорошо еще, вовремя протрезвел.

На Янусе у Богдана оказалось достаточно времени как для раздумий, так и для воспоминаний. С того самого момента, как застрял в Тшабэ, городе света, он напряженно работал, мысленно прогонял информацию, сравнивая и анализируя. Но порой часами вспоминал Землю и другие планеты, на которые его забрасывала судьба.

Богдан считал, что в добавочных названиях городов четко прослеживается любовь власть имущих к красивым аллегориям. Город света — бурлящий, переполненный существами разных рас, величественный и громадный. Он являлся средоточием власти, торговли, жизни, и был так прозван волшебниками, потому что именно в Тшабэ находились самые лучшие школы, крупнейшие храмы, главенствующие гильдии.

Тут мастера получали ступени. Именно здесь собирались на всевозможные переговоры и просто по делам представители кланов. Сердцевина, к которой по нитям дорог свозилась информация, ресурсы и секреты — вот чем был Тшабэ. В городе не просто находился маленький источник религии определенного рода. Здесь повсюду били фонтаны знаний. Только сумей увидеть, услышать и понять.

Меньше чем за неделю Богдан понял, что престарелый глава водит его за нос. Бережно упакованным, его держали при храме на длинном поводке и кормили пустыми обещаниями, лишь изредка подкидывая крошки незначительной информации. Местное руководство, если правильнее, мастера-волшебники, во главе со старейшим и мудрейшим, берегли Богдана для некой таинственной фигуры. Они словно придерживались одобренного заранее плана. Ни в чем не отказывали, заботливо поддерживали иллюзией сопричастности и ловко манипулировали. Но вот кто его настоящий кукловод, узнать Богдану никак не удавалось. Он рассматривал варианты. Подкупить адептов или учеников? Невозможно. Бессмысленно.

Во-первых, у него еще нет нужных знакомств или связей. Он плохо знал географию Януса и поверхностно разбирался в социальном устройстве. Теория без практики шла со скрипом, хотя Богдан и испытывал к Джерски искреннюю благодарность. Во-вторых, разговор с предателями был весьма коротким. Да и что может сказать ему ученик?

Богдан быстро понял, почему палачи имеют такой вес в любых процессах. Вторая ступень — это лишь формальное название. Практически же они стояли наравне с волшебниками. Суд вершился главными палачами города, приговор приводился в исполнение мгновенно и мог быть оспорен очень редко. Казни, как и пытки, были распространены повсеместно. Для жесткого регулирования преступности, в назидание прочим гражданам, ну и в качестве развлечения, естественно.

Келан водила Богдана смотреть на порку, отсечение руки и повешенье.

Он думал о шантийке как о «ней», потому что она сама сказала о женской фазе.

Надо отметить, почти все экзекуции в Тшабэ являлись показательными и открытыми. Грубо говоря, он присутствовал на извращенной смеси спектакля и типичного рабочего процесса. Тогда Богдан с трудом сдерживал эмоции, хотя слабаком себя не считал никогда. Его поразило равнодушие девушки, стоящей рядом. Будничность — так для нее выглядела казнь. И это ужасало.

Коктейли подобных ситуаций, что присутствовали на Янусе сплошь и рядом, поначалу вызывали дурноту. Однако уже через месяц Богдан неожиданно понял, что начинает принимать жизнь на планете как данность. Его мировоззрение вынуждено изменялось, психика подстраивалась, а желание выжить оказалось сильнее предрассудков и правил, принятых в его обществе. «Там» казалось далеким и слишком размытым. «Здесь» требовало максимум усилий, дабы не утонуть в бурных водах чужих интриг. И хотя наблюдение за казнью в первых рядах по-прежнему не казалось Богдану верхом роскоши светской жизни, а краткие поездки на поезде запомнились как нечто жуткое, он свыкся с реальностью и приспособился к ней.