Сергей Антонов - Непогребенные

Сидя на корточках, Томский задумался. Только не хитрый карги занимал его мысли. Он размышлял не о духах, а о людях. Живых и мертвых. С одной стороны, лезть неизвестно куда в тот момент, когда Академлаг совсем близко, не очень-то разумно. С другой… Он причинил людям, которых искренне любил, слишком много боли, поэтому должен искупить свою вину, помогая тем, кто ему незнаком. Логика убийственно проста.

— Хорошо. За мной можете не лезть, сам полюбуюсь на плаксу и вернусь, — Толя достал из кармана пузырек с эликсиром, зубами сдернул пробку. — Мне очень хочется испытать твое снадобье, Шаман. Посмотрим, кто окажется сильнее: карги или Желтый?

Сделав глоток эликсира, Томский лег на спину и уперся ногами в решетку. То ли снадобье подействовало сразу, то ли ржавые болты уже не держали решетку, но она вывалилась после нескольких толчков и с лязгом упала на бетон. Томский пролез в отверстие и поспешил встать, чтобы быть готовым отразить нападение.

Однако атаковать его никто не собирался. Лишь плач зазвучал явственнее. Причем теперь Томский улавливал в нем какие-то странные нотки. Фальшивые, что ли? Толик вспомнил свою преподавательницу из музыкальной школы. Халтурить у нее на занятиях было бесполезно — седенькая старушенция моментально замечала, что ученик не готовился, и принимала соответствующие меры. Сейчас Томский чувствовал себя в роли преподавателя, которого пытаюсь обмануть фальшивой игрой. Вот только где прячется таинственный ученик?

Быстро осмотревшись, Томский составил для себя представление о месте, куда его занесло. Он стоял на узкой платформе станции метро рядом со сложенными в аккуратный штабель белыми мраморными плитами. Ими был выложен пол и часть путевой стены. На путях застыл единственный вагон. Определить, как он выглядел в молодости, было сложно — прямо над вагоном в своде зияла трещина, напоминавшая свежую рану. Только вместо крови ее края набухли водой. Длительное воздействие сочащейся из трещины влаги превратило вагон в уродливую личинку, опутанную скользкими нитями гнили и рыжими хлопьями ржавчины. Сквозь нее проглядывали остатки колосьев, обвитые красной лентой, — жалкие остатки герба.

Рассматривая окна вагона, Томский непроизвольно дернулся — ему показалось, что из них выглядывают белые, как мел, лица пассажиров. Успокоила их неподвижность. Круглые образования оказались скоплением какой-то пены, тоже гнилостного происхождения. От влаги пострадал только вагон. Все остальное отлично сохранилось.

Правда, на всем убранстве станции лежал отпечаток незаконченности. Начинался он с недоделанной путевой стены, пустых крюков для люстр на потолке и заканчивался разноцветными трубами, тянущимися вдоль всей платформы над отверстием, через которое пролез Толик. Именно трубами. Привычные кабели были спрятаны в них, словно подчеркивая особый статус станции. Из щелей между трубами торчали острые штыри, явно предназначенные для крепления фальш-панелей. Их на станцию, судя по всему, доставить так и не успели.

Привлекали внимание круглые, сантиметром двадцать диаметром отверстия в путевой стене. Он были забраны декоративными решетками, отлитыми из бронзы и изображавшим звезду в лавровом венке. Там, где решетки не установили, отверстия выглядели просто черными дырами, составляя резкий контраст с белым мрамором.

Увлекшись осмотром, Томский совсем забыл о плаче. Теперь он понял, в чем состоит фальшивость этого звука: плач носил четкий механический оттенок, обладал определенным ритмом и повторялся через равные промежутки времени. Люди так не плачут. Просто потому, что не смогут так долго выдерживать темп и не сбиться с дыхания. Люди — нет. А как рыдают духи? Им-то дышать необязательно. Карги может вообще не иметь легких и чувствовать себя прекрасно. Доносился плач из вагона — места, куда Толе входить очень не хотелось.

Подбодрило появление Аршинова. Он, покряхтывая, вылез на платформу и разрядил напряжение ворчанием о Варваре, которая из-за своего любопытства лишилась носа насильственным путем.

Предоставив прапору заниматься осмотром станции, Толя направился к вагону. Дверь в нем была только одна. Чтобы войти, пришлось отодвинуть свисающую с крыши прядь мокрого мха. На ладонях после этого осталась какая-то мерзкая слизь. Томский сунул фонарь под мышку, чтобы вытереть руки о штанины, и тут прогрохотала автоматная очередь. Одновременно с ней раздался звон разбитого стекла. Подхваченные эхом, эти звуки разнеслись по всем уголкам таинственной станции. Толик хотел обернуться, чтобы увидеть, что произошло, но некая невидимая сила втащила его в вагон. Томский выхватил фонарик, но необходимости в нем уже не было: вагон ярко освещался лампами под матовыми плафонами и плавно покачивался из стороны в сторону. За окнами, уже застекленными, проносились параллельные ряды труб и кабелей. Все места были заняты существами с лицами, слепленными из ноздреватой белой пены. Волосы привидениям заменяли жгуты зеленого мха. Были здесь и мужчины, и женщины. Первые — в смокингах, накрахмаленных до хруста сорочках с черными бабочками, в узких и блестящих от избытка ваксы штиблетах. Прекрасный пол нарядился в черные платья с таким глубоким декольте, что пенистые груди лишь чудом удерживались за вырезом. Одинаковые глаза, больше похожие на пластмассовые пуговки, уставились на Толика. Синие губы привидений синхронно растягивались в беззвучных рыданиях.

— Зелье Шамана начало действовать, — произнес Толик как можно громче. — Только и всего.

— Действовать, действовать! — хором запели пассажиры, раскачиваясь. — Только, только, только и всего-о-о-о!

Все они одновременно подняли руки так, что стали видны ржавые цепи, которыми пассажиров адского вагона приковали к сиденьям.

— Это шутки Желтого! — объявил Толик своим страшным попутчикам. — Мне они хорошо знакомы.

— Желтого, Желтого! Ну, конечно, Желтого! Желтого, Желтого! Это нам знакомо!

Мелькание серых стен за окнами замедлилось. Вагон сбавил скорость. Трубы и кабели исчезли. Вместо них со стен смотрели и кривлялись барельефы людей, знакомых Толику еще по Войковской. Подмигивал Гриша, скалился в усмешке Макс, раздувал круглые щеки толстяк Димон, вращал спрятанными за стеклами очков глазами Артур, высовывал язык Коля-каратист, поигрывал бровями Серега.

Томский понял, почему повелитель кошмаров избрал для своих издевок этих ребят. Все просто. Команда анархистов-диверсантов, ушедших вместе с ним на Красную Линию. Верные друзья, превращенные профессором Корбутом в гэмэчелов. Этим жутким концертом Желтый намекал, что такая же судьба ждет самого Томского.

— Заткнитесь! — рявкнул Толик хору призраков, передергивая затвор автомата. — Заткнитесь, уроды! А ты, Желтый, перестань прятаться за спинами своих кукол! Выходи, помериемся силами!

Теперь у Толи была возможность выбраться из кошмара в реальность, но он сам этого не хотел. Жаждал поединка. В ответ на вызов вагон дернулся, останавливаясь. От толчка призраки попадали с сидений на пол и остались лежать в позах сломанных кукол.

Центральное окно треснуло и разлетелось на осколки от удара огромного когтя. Желтый влез в вагон через дыру и остановился в проходе, с улыбкой глядя на Томского. На этот раз монстр предстал в образе карги. Скособоченный оттого, что култышки ног были разной длины, Желтый помахивал когтем, заменявшей левой руке кисть. Правую руку он прятал за спиной, словно готовясь сделать сюрприз.

— Пассажир Томский, вы проспали конечную станцию! — объявил демон, подражая голосу машиниста из поездного динамика. — А разве не знаешь, что бывает с пассажирами-сонями? Их вытаскивают из вагонов на особой станции. Заковывают цепи и заставляют работать на истинных хозяев Метро — Невидимых Наблюдателей! Когда рабы стареют, их отпускают на волю. Они приходят в себя в переполненном вагоне метро и не могут вспомнить, где провели долгие годы. Но ты будешь помнить, обещаю. Каждый день я буду отмечать этим когтем на твоей коже. Превращу тебя в сито!

— Ты никогда не работал в цирке? — поинтересовался Толя, демонстративно опуская вниз ствол автомата.

— Что-о-о?

— На фокусника ты не тянешь, — задумчиво продолжал Томский, наслаждаясь яростью Желтого. — А вот клоун из тебя получится замечательный. Этот хобот, глаза-стеклышки. Прямо человек-слон. Как насчет такого сценического имени?

— Я тебе покажу фокус! — прошипел Желтый. — Фокус, от которого у тебя закипят мозги. Ты ведь хотел знать, кто рыдает на моей станции? Так узнай, гаденыш!

Желтый выставил вперед руку, спрятанную за спиной. Как и предсказывал Шаман, вместо кисти на ней была человеческая голова. Томский не был готов лишь к тому, что это будет голова Мишки.

Мальчик плакал. Из-под закрытых век катились слезы. Собираясь на подбородке в ручеек, они падали вниз и образовывали на полу лужу багрового цвета.