NeuroSoul Том 2. - Данила Скит
Нэнсис держала крепко. Так крепко, что могла сломать ему ребра. Люди такие хрупкие… они созданы такими, чтобы попасть в рай. Свой она потеряла только что. Та красная черта, что переступил Андрей — была ее чертой, за которой уже нет возврата. Нэнсис сжимала в стальных тисках собственного сына, стремительно превращающегося в мумию и чувствовала, как окончательно лишается рая. Андрей больше никогда не заплачет, не сотрет с пухлых щек слезы маленькими ладошками и не убежит от нее. Он останется здесь. Навсегда.
Глава 11. Навсегда
Когда его обступили тени, он снова попытался бежать. Поднять бы камень с земли и бросить, да руки не слушались. Особенно правая, с зияющей раной от локтя и запястья, которую он не чувствовал вместе с рукой. У левой руки не двигались только пальцы, на плечах околела шея, а на голове — уши. Все остальное худо-бедно работало, только убежать все равно не было шансов. Он топчется на месте и не может сделать ни шага. Тени же стремительны, как дым, который они накурили невидимыми ртами. То, что у них не было ртов еще совсем ничего не значило. Они точно высасывают жизнь у всех, к кому прикасаются. Дэвид хорошо помнил, как в прошлый так погибла красивая разноцветная рыбешка. У нее блестела чешуя и пестрели большие круги на скользких от рыбьей слизи боках. Он поднял ее из воды и бросил в тень. Самую большую, самую злющую и самую наглую. Ту, которая молчала все время, а потом начала угрожать и гнаться за ним по пятам. Она-то и высосала из рыбы всю жизнь, сделав мертвой и серой. У бедной рыбехи даже бока стали блеклыми и неприметными — вот насколько они умеют лишать жизни.
А могут ли Тени высосать жизнь из камня? Наверное, в камнях не очень-то много вкусного. Только этим Теням все равно, им только и подавай, чтобы что-нибудь из кого-нибудь высосать. Оттого становится жалко даже камни.
Только Дэвид ничего не успел — над его головой уже разверзлась глотка Полета Миражей. Та самая, от которой он спрятался в выемку огромного валуна. Как же так? Ему же удалось добежать, он же забился в маленькую щель, став похожим на оловянного солдатика…
Небо казалось еще более бездонным, чем до этого, и начало засасывать в себя Тени. Они трепыхались, пытались хвататься за пыль под черными туманными покровами своих полупрозрачных тел, хотели схватить Дэвида, чтобы зацепиться за него, но у них ничего не получалось. Полету было все равно. Он проглотил их одну за другой. Хоп — и нет той, от которой так отвратительно пахло коноплей. Травянистый запах жжёных полей тоже скоро исчез. А за ним и табачный. Когда самая большая Тень уходила вверх, она сверкнула красными глазами, а потом и острыми зубами, желая укусить Дэвида. Только он не поддался. Он увернулся от нее — упал на землю, потеряв равновесие.
Повезло, подумал он, глядя на небо лежа на спине. И вдруг он осознал, что спит. И под ним не каменная земля, а мягкая подушка и матрас. А в небе не зияющая глотка. Это его веки мешают увидеть, что на самом деле находится наверху. Потому что он спит, и они закрыты. Дэвид открыл глаза.
Сердце колотило, по лбу струился холодный пот. Вместо зияющей небесной глотки наверху находился обшарпанный потолок. Как хорошо. Даже красиво. Если над тобой гладкий потолок с дождевыми потеками, и ты лежишь на чем-то мягком, стало быть, это хороший знак. Дэвид не чувствовал холода. Не чувствовал он и лихорадки, разве что знакомую панику после кошмара. Тело чувствовало окружающее тепло. Примерно двадцать пять градусов или около того. Значит, он и вовсе в безопасности.
— Ты жив, — послышался знакомый шепот Кубика. Он казался счастливым. Неужели откорректировал логические привязки эмоции-интонации? — Жив, жив! Я боялся, что сны не отпустят тебя. Они были такими глубокими.
Дэвид повернул голову. Рядом с ним стояла тумба, а на ней уместился Кубик на подставке. Грани у него светились бордово-алыми.
— Ты красный, — удивился Дэвид. — Почему?
— Когда я волнуюсь, становлюсь таким. Это началось совсем недавно. А когда я питаюсь, окрашиваюсь в синий. Радость имеет желтый цвет. Индикатор цветов постоянно меняется, недавно произошла корреляция по ментальным связям. Это случилось само собой, я ничего не делал.
— Понял, — Дэвид ничего не понял. — То есть ты сейчас красный, потому что волнуешься?
— Ты жив…
— Да ты чего это? А ну-ка перестань, — Дэвид попробовал приподняться, и, на удивление, у него получилось. Даже и не болело ничего. — Сейчас впору пожелтеть. Давно я так себя хорошо не чувствовал, только тело онемело немного. Сколько я спал?
— Ты грезил неделю.
— Ооо…
По ходу его руки, от плеча и до запястья, мерцали датчики. Рана почти зажила, на ее месте осталась только нежная бугристая кожа уродливого шрама. Дэвиду очень понравился этот шрам — из него ничего не текло и не торчало. Ни разодранной плоти, ни крови, и костей он не видел. Зажившая рана — самый лучший шрам, что он видел.
Он лежал на обычной больничной кровати в простоватой комнатке с небольшим окошком с солнечной стороны. На медицинском столике-каталке стройным рядом уместились лечебные растворы, рядом с кроватью находилась система автоматическая система внутривенных вливаний. Рядом — пара экранов его текущего состояния. Кто-то лечил его. Не похоже, что это было государство. Если это было оно, Дэвид лежал бы в гораздо более аккуратном помещении, кровати на три или четыре, но медицинская помощь надеялась бы на их собственную регенерацию. Индивидуальные экраны… где это видано? В первый раз Дэвиду выделили что-то индивидуальное.
— Ты покушал? — первое, что спросил Дэвид, и только потом: — Где я?
— Меня переносили на подоконник каждое утро, — Кубик отвечал последовательно. — Ты у Нэнсис.
В груди екнуло. У Нэнсис…
Дэвид не успел обеспокоиться, как дверь в помещение отворилась. В узкий проем еле протиснулся высокий амбал. Чтобы проникнуть внутрь, ему пришлось отклонить корпус и войти боком.
Одет он был совершенно обычно, Дэвиду даже знакомо: широкие армейские штаны, футболка с кобурой от импульсника на плече, и, собственно, сам импульсник у него под ребрами. Конструкция выглядела небольшой, однако Дэвид знал, что подобные экземпляры могли разнести половину стены, если
