Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков
Глава 15
Утром, укомплектовав рюкзак и наполнив одну из фляг вином, я отправился по лесу в юго-восточном направлении, следуя вдоль дороги. Сдаваться в Немирове я не хотел, так как понимал, что чем дальше от начальства и штабов, тем больше бардака, тут каждый лейтенант сам себе указ, а что у него в голове — только самому богу известно. Так что я решил что будет лучше сдаться где-то поближе к Львову. К четырем часам пополудни я преодолел около двадцати километров и, оборудовав в приметном месте тайник с деньгами и золотом, забрался на придорожное дерево, с которого было удобно просматривать дорогу в обе стороны. Дальше уже начиналась густонаселенная область дальних пригородов Львова, по которым пробраться незаметно днем нереально, а ночью могут сначала стрельнуть с перепугу, а уж потом с трупом разговаривать. Так что я решил, что лучше будет подождать попутный транспорт здесь. Дорога эта не имела серьёзного стратегического значения, да и то в основном войска продолжали ещё двигаться в западном направлении. За час ожидания в нужном мне юго-восточном направлении проследовал только кавалерийский полуэскадрон, но я предпочел их пропустить — свободных лошадей видно не было. И вот наконец, я увидел одиночную полуторку, двигавшуюся в нужном мне направлении. Не теряя времени, я соскочил с дерева, забросил на плечо винтовку и пошел по обочине в сторону Львова. Вскоре за спиной скрипнули тормоза и раздался грозный окрик:
— Podstawka! Ręce do góry! Broń na ziemię!
«Иш ты, выучили кое-что по польски!» — слегка удивился я и, послушно остановившись, бросил винтовку на землю и поднял руки.
— Pięć kroków do przodu!
«Во шпарит, поляк что ли? Да нет, акцент русский,» — подумал я, отсчитывая пять шагов вперед и произнес:
— Можно по-русски, я все понимаю.
— Тогда кругом!
Я развернулся и увидел пехотного лейтенанта, который стоял, наведя на меня наган, и с хмурым интересом разглядывал. Рядом с ним стоял красноармеец с нацеленной на меня винтовкой. Из кузова выглядывали трое бойцов, у одного из которых была забинтована голова, у другого — плечо. «Эге, да они, видать, сегодня с поляками повоевали! То-то они на меня с такой злостью смотрят!» — сообразил я. Тем временем боец, не спуская с меня глаз, поднял винтовку с земли и, показав лейтенанту, со злостью констатировал:
— Снайпер, мать его ети!
Командир, скосив глаза на оптический прицел, продолжил приказывать:
— Снимай сидор и бросай сюда!
Я, повинуясь, сбросил с плеч ранец, с закреплённой на нем шинелью и бросил его под ноги красноармейцу.
— Руки за спину, — и, дождавшись выполнения мной приказа, сказал, уже обращаясь к бойцу, — Пронин вяжи ему руки!
Красноармеец подскочил ко мне, выдернул из моих же штанов ремень, затем, зайдя сзади, ловко стянул запястья.
— Посмотри, что у него в сидоре!
Боец сел у моего ранца, открыл его и стал перечислять, выкладывая:
— Кинжал офицерский, тушёнка немецкая четыре банки, шоколад немецкий шесть плиток… мыло… немецкое, бритва, дорогая, тоже небось немецкая, у поляков я таких не встречал! Пачка кофе, опять немецкого… Карта топографическая немецкая… Портянки, спички, нитки.
— Понятно, складывай обратно, в НКВД сдадим, уж больно он подозрительный!
«Ну да, Штирлиц шел по центру Берлина в шапке-ушанке с красной звездой, в этот день он как никогда был близок к провалу» — вспомнил я бородатый анекдот и едва удержался от улыбки. Прямое такси до НКВД, как я и планировал. А то запихнули бы в лагерь военнопленных, доказывай потом, что у тебя в лесу танк спрятан. Боец помог мне забраться со связанными руками в кузов, и я уселся около борта, разглядывая соседей. Про двух раненных бойцов я уже упоминал, кроме них на полу лежал старлей с перебинтованной ногой, бросивший на меня злобный взгляд. Задержавший меня лейтенант сел в кабину и мы поехали. Боец с ранением в плечо сначала пялился на меня несколько минут, потом злобно спросил:
— Ну, и много ты наших подстрелил, снайпер?
— Я против русских не воевал, только против немцев, оттуда и трофеи в ранце, — как можно дружелюбнее ответил я.
— Плохо значит воевал, раз немцы вас за три недели разогнали! — со злорадством подхватил разговор раненный старлей.
— Ну да, слабо получилось, но я простой солдат и не мог один защитить всю Польшу.
— А где ты по-русски говорить научился? Из эмигрантов?
— Мои родители были русскими, но они поселились в Варшаве ещё до Мировой Войны, так что эмигрантом меня вряд ли можно назвать.
После этого вопросы ко мне у командира и бойцов кончились, а ещё через десять минут мы подъехали к вытянутому двухэтажному зданию, у входа в которое стоял пост в форме войск НКВД. Летеха выйдя из кабины с моими ранцем и винтовкой, крикнул:
— Пронин, высаживай шпиона! И езжайте в госпиталь, там ждите меня!
Боец, взяв меня за шкирку, помог подняться, после чего я спрыгнул на землю. Затем, следуя приказам командира, я вошёл в здание и остановился. Посреди просторного холла стоял массивный стол, за которым сидел сержант госбезопасности и молча слушал телефонную трубку. У стены стояла скамейка, на которой сидели три бойца войск НКВД, теперь безучастно разглядывающие меня и лейтенанта. Вскоре сержант, сказав: «Понятно!» — положил трубку и вопросительно воззрился на лейтенанта, после чего тот сразу перешёл к докладу:
— Лейтенант Тарасов, сто тридцать шестой стрелковый полк, доставил шпиона, шедшего в город!
— Так уж и шпиона? — задав вопрос ироничным тоном, сержант госбезопасности перевёл изучающий взгляд на меня.
Лейтенант поставил на стол мой ранец и открыв, стал доставать:
— Вот, смотрите! Карта немецкая, тушёнка немецкая, мыло немецкое и по-русски говорит хорошо!
— Ну раз мыло немецкое, то да, точно шпион, — не меняя ироничного тона подтвердил сержант и спросил, — А документы у него есть?
Лейтенант застыл с глупым видом — ну да, а документы то мои посмотреть и забрать не догадался! Мысленно усмехнувшись, я пришел ему на помощь:
— Солдатская книжка у меня в кармане.
Сержант хмыкнул, показывая всем своим видом, что́ он думает о пехотных борцах со шпионами и позвал бойца:
— Воробьёв, проверь карманы и дай мне его документы.
Боец расторопно охлопал карманы и отдал мою солдатскую книжку сержанту. Тот открыл лежащий на столе гроссбух и внёс туда мои данные, потом попросил документы у лейтенанта и
