Война Кланов. Медведь 2 - Алексей Владимирович Калинин
Из живых лишь я и Людмила. Неизвестно – жив ли Вячеслав.
Везение? Вряд ли. Что же тогда?
Сквозь адскую боль во всем теле я начинаю перебираться через тела погибших перевертней. Руки скользят на разводах крови, кожа мертвецов холодная и какая-то липкая. Кажется, что глаза, напоминающие перегоревшие предохранители, следят за моими движениями. Глаза на искаженных болью лицах…
– Он жив? – спустя вечность я подползаю к сидящей Людмиле.
Голова Вячеслава лежит у девушки на коленях… Не отделенная от тела.
– Он ды-дышит, – всхлипывает Людмила. – Ульяну унесли-и-и.
Перед внутренним взором мелькнула черная туча, убегающая с розовым комочком в лес. Юля всё-таки добралась до своей цели. Я пытаюсь приподнять тяжелое тело Вячеслава, но только падаю рядом. Меня скручивает в очередной попытке выжать воду. Ужин вырывается наружу желтоватой смердящей струей. Хорошо ещё, что успеваю отвернуться.
Чуть-чуть легчает. Так может ощущать себя человек с зубной болью, когда от резких выстрелов в нервах на несколько минут наступает затишье. Надо этим воспользоваться!
– Давай, взяли! – говорю я и Людмила берет Вячеслава за другое предплечье.
Много раз я видел в фильмах, как медсестры тащили раненных солдат с поля боя. Теперь же сам оказываюсь на месте такой медсестры. Переваливаясь через трупы, отшвыривая с пути оторванные головы, мы спустя час дотаскиваем Вячеслава до домика. Людмила сама взваливает его на кровать, я же падаю на пороге, не в силах сдвинуться с места. Только сейчас, я обращаю внимание, что на ней нет никакой одежды. Но отмечаю это как-то вяло – нет и нет, значит, так нужно. Девушка подтаскивает меня внутрь дома и захлопывает дверь.
Зачем она так сделала – я понял позже, когда услышал волчий вой. К нашему полю битвы собираются на пиршество санитары леса.
Людмила хлопочет возле Вячеслава, а я терпеливо жду ухода боли. Жду, надеюсь и верю. То проваливаюсь в дремоту, то выныриваю из неё под вой и утробное урчание пиршества снаружи. Один раз я ощущаю, как меня трясут твердые руки, и открываю глаза. Людмила что-то спрашивает, кажется о том, буду ли я есть. Утвердительно киваю и показываю глазами на место рядом с собой. Она хочет поднять меня, но очередная судорога вырывает из её рук, и я хорошо прикладываюсь о деревянный пол. Думал, что проломлю, но доски выдержали. Перемещение Вячеслава отняло все силы.
Людмила кладет рядом со мной кусок лосятины. Кровь собралась на каёмочке тарелки и я, как пёс, лакаю её. Затем впиваюсь в волокнистый кусок. Снова проваливаюсь в небытие…
Не знаю, сколько проходит времени, но когда я открываю глаза, то солнце заглядывает сквозь заляпанное окошко внутрь нашего пристанища. Людмила успевает надеть какой-то халат и теперь сидит на скамейке, положив голову на руки. Она спит. Даже сквозь сон, её плечи вздрагивают, словно она продолжает плакать.
Я смотрю по сторонам. Боль отступает, не полностью, но двигаться можно. Я лежу на второй кровати, укрытый лоскутным одеялом. Людмила перетащила? Бедная девчонка, сколько же ей досталось. Сколько же нам всем досталось. Першит в горле, и кашель вырывается с небольшим кусочком мокроты. Он шлепается на грудь, я поспешно стираю его.
– Хорошо, что ты очнулся, – слышится от стола. – Нам нужно собираться.
На меня смотрит припухшее от слез лицо Людмилы. Я перевожу взгляд на соседнюю койку, там шевельнулся Вячеслав. Весь замотанный в серые бинты, он напоминает египетского фараона. Из-под бинтов доносится неразборчивое бурчание.
– Вставай, скоро и Слава поднимется.
Голос её звучит как-то надтреснуто, устало, будто она уже несколько дней не спала. Вячеслав шевельнулся ещё раз, и раздался такой звук, словно захрустела хлебная корочка. Снаружи дома раздается карканье и хриплое урчание.
– Волки всё ещё там?
– Да, медведи тоже приходили. Мертвые оборотни превращаются обратно в людей. Когда же ещё звери полакомятся человечиной?
Они всего лишь пища…
Хруст со стороны Вячеслава продолжает доноситься. Корка бинтов трещит, по ней змеятся прорехи, словно по первому тонкому льду лужи, когда на него наступает нога первоклассника. Из-под зеленой корки показывается розовая кожа. Словно бабочка выбирается из кокона…
Вячеслав садится на кровати, и корка бинтов слетает осенними листьями. Он оглядывает нас мутным взглядом.
– Как долго я валялся?
– Прошли сутки, Слава, – мягко говорит Людмила.
Он встает, пошатывается и садится обратно. Я тоже поднимаюсь на кровати. Людмила бросает нам какие-то застиранные штаны. Маловаты, но выбирать не приходится – комары ничего не понимают в моде.
Марина снимает полотенце с трех холмиков на столе. Под ним приютились куски мяса, на белом стекле тарелок краснеет вытекшая кровь. Жилистое, с желтыми ниточками сухожилий.
– Что это? – киваю я на «пиршество».
– Крупный бирюк очень близко подошел к дверям, – Людмила показывает на лежащую в тазу лохматую волчью голову. Белые клыки ощерились в последней ухмылке.
– Давно я собачатину не ел, – морщится Вячеслав, однако садится за стол.
– Ешьте и выдвигаемся, – командует Людмила и придвигает к себе тарелку.
Мы молча присоединяемся. Жесткие волокна с трудом отделяются друг от друга. Сквозь хруст костей слышатся подвывания стаи на улице. Санитары леса убирают за нами. Мы же убираем санитара леса… Круговорот пищи в природе…
– Ты изучал Зов? – спрашивает Вячеслав, когда на тарелках остались лишь разгрызенные кости.
Я киваю, перед глазами встают наши с Александром прятки в ночном лесу. Стишки про Крюгера… Деревья, белка и ещё живой Александр.
Я изучал Зов.
Людмила поднимается, приносит розовую распашенку. От ткани пахнет молоком и слюной. Пока я вдыхаю запах, девушка успевает убрать со стола и теперь пихает в рюкзак консервы. Вячеслав проверяет ружья.
Тишина.
Лишь за дверью хруст и урчание.
– Что произошло перед домом? – спрашивает Вячеслав. Ружье в его руках кажется игрушечным, детским.
– Я думала, что ты помнишь, – выдыхает Людмила. – Я помню, что рванулась к той черной твари. Потом на меня навалились, и дальше я очнулась среди трупов. Женя, это сделал ты?
Я покачиваю головой. Последнее, что запомнилось – летящая со скоростью «Сапсана» волосатая лапа. И темнота…
– Так мы это в беспамятстве столько положили? – Вячеслав подходит к окошечку.
Я знаю, что он там увидит – около сорока мертвых тел, животных с мордами, испачканными в крови, наглых ворон. Побоище… и только нескольких можно записать на наш счет, а кто же расправился с остальными?
– Остался всего один старый перевертень? – спрашиваю я, вдыхая запах детской распашонки. Людмила киваю, наблюдая, как я
