Александр Афанасьев - Законы войны
— На, глотни…
Добивают такие допросы. Кто-то говорит, что многочасовые допросы — это пытка. Смех. Любой допрос — это пытка, если не проводится для галочки. Это противоборство ума, хитрости, воли. Я, например, себя чувствую, как будто на мне воду возили…
— Макнуть пару раз в ведро и посмотреть, как запоет, — предложил Араб, допив бутылку.
— Ты тоже это слышал?
— Что — меж собой разобраться? А как же. Курчаво сказанул. И непонятно.
— Да нет, как раз таки понятно.
— Да бросьте, Ваше Благородие. Должен же он был хоть что-то сказать.
— Кому — должен? Мне? Тебе? Сам себе? До этого он молчал как рыба, а тут решил ни с того ни с сего чушь сказать? Да нет, я его все-таки раскрутил. Не выдержал он. И сказал то, что накипело. Как думаешь, почему в самый разгар операции нас от канала связи отрубили.
— Первый раз, что ли?
— При таких обстоятельствах — первый. Кто-то что-то знал. А кто мог знать про все про это…
— Господин адмирал…
— Не надо, не надо. Ты в каждом уверен?
— Да как в себе!
— Ты забожись еще. Время такое сейчас — доверять никому нельзя. Совсем никому.
Араб утер пот с лица.
— Если так, то звиняйте покорно, но я обратно поеду, Ваше Высокопревосходительство. Потому как нельзя так. Лучше я в станице сидеть буду, землю пахать, оженюсь мабуть, чем пулю в спину от своих же ждать.
— Ожениться — это дело хорошее, это хорошо. Да ты не вставай на редан [60], не вставай. Если бы кто-то из наших сдал — они бы по-другому сделали. Просто за деньгами никто бы не пришел. Или послали бы туда смертника. Когда вы за этим козлом погнались — он успел кому-то по телефону брякнуть. Те и отрубили беспилотник над зоной. Возможно, даже не конкретно нас, а всех пользователей отрубили. Но ты прикидывай, какого калибра эти фигуры. И какие приказы имеют право издавать. И за своими присматривай. Они не обязательно предатели. Возможно, кому-то приказали тихо следить и доводить.
— Я уверен в каждом.
— Ну-ну. Этот твой архаровец, который в больницу не захотел.
— Этот? Да он самоход первостатейный, вот я его встречу. Но вы не думайте, я его сам учил. Нет в нем гнили.
— Тебе видней. Пошли на воздух. Небо здесь какое…
— Небо Божье, а на земле сущий ад.
— Оно так…
Они вышли один за другим из затхлого мрака подземных коридоров на свежий воздух. Навстречу кто-то шагнул, Араб схватился за пистолет, накрученный тяжелым разговором. Но тут же расслабился, опознав человека.
— Что случилось?
— Аскер сбежал…
Это был подъесаул.
— Сбежал? — недоуменно спросил Араб.
— Так точно. Из больницы. Я ожидать остался…
— Может, его положили?
— Никак нет, у врачей спрашивал…
— Вот же с…нок! — вызверился Араб, — машина на месте?
— Так точно.
— Гаденыш. Ничего, придет — поговорим. За мной…
— Полковник…
Араб недоуменно остановился — адмирал очень редко называл его так.
— Полегче. Если бы он был врагом — уверен, он бы придумал что-нибудь поумнее, чем тупо сбегать из больницы. Но его могут использовать вслепую по молодости лет, такое очень даже возможно. Если это так, нам надо понять — кто. Начинайте с утра, сейчас не надо, в ночь по городу рыскать. Ясно?
— Ясно… — раздосадованно поговорил Араб, — все равно уши оборву… П…ец!
С психа — Араб использовал выражения, которое давно уже забыл, которое он помнил еще по срочке. Ведь для Араба, хоть он и сам себе не признавался — Аскер уже был как сын, которого у него не было и, наверное, уже не будет. Вот такая вот веселая жизнь…
Афганистан, близ Кабула
Международный аэропорт, госпиталь Вечер
2 ноября 2016 года
Несколькими часами ранее
Небольшой, неприметный «Морозовец» остановился около главного корпуса госпиталя, развернутого в пределах видимости Кабульского международного. Два человека — молодой и постарше — прошли в приемный покой, показав на входе военные карточки — удостоверения личности…
— Дальше сам я… — Аскер сделал знак рукой, — дорогу знаю…
Молчаливый подъесаул прошел к кофейному аппарату, в приемном покое одной из лучших в мире больниц, специализирующихся на пулевых ранениях и минно-взрывных травмах. Эта больница примыкала к Кабульскому международному аэропорту для быстроты доставки раненых, и принимали здесь всех, в том числе и афганцев…
Сашка прошел по первому этажу, огляделся — тихо. Нырнул под лестницу, достал швейцарский офицерский нож с набором инструментов.
Замок открылся меньше чем через минуту…
Вот и хоккей…
Аккуратно закрыл за собой дверь. Был вечер, но было еще светло — лето, однако. Солнце не так сильно жарило.
На полпути — подкатил внедорожник, ствол крупнокалиберного пулемета был нацелен прямо на него.
— Дреш [61]!
Аэропорт охраняли казаки на последних четырех месяцах ходки, волки из волков, и шутить они не любили и не умели.
Сашка послушно опустился на колени, подняв руки
— Свой я! Русский!
Двое казаков, страхуя друг друга, приблизились. Один стянул руки пластиковыми наручниками, хвосты которых болтались на поясе у каждого, по несколько штук зараз, потом начал обыск. Второй сместился и постоянно держал его на прицеле. Вроде все нормально, но косяки есть: внедорожник приблизился слишком близко, гранату кинуть или пояс шахида подорвать — запросто и их заденет. Пулеметчик не отвел ствол в безопасное положение, так и целится. Но Сашка-Аскер этого говорить не стал, чтобы не заработать по башке. А она и так болела…
— Пистолет! — резко сказал казак.
— Его тут каждый первый носит, — резонно возразил Аскер, — удостоверение в нагрудном кармане, справа.
Несмотря на то что они числились в действующем резерве, документы прикрытия были выправлены им в полном объеме, включая и отметку — «вездеход» в офицерскую карточку. Аскер по документам прикрытия числился штабс-капитаном.
Казак прочитал удостоверение, принюхался.
— Свой своему завсегда брат… — сказал он, — ты, военный, охренел совсем или как, по запретке как по асфальту. Наш снайпер дважды разрешение запрашивал, пожалели тебя. Из госпиталя, что ли, смотался?
— Оттуда…
— А пьяный чего?
— Не пьяный я.
Казак перерезал пластиковую ленту наручников, вернул документы и пистолет:
— Ну-ну… Счастливо оставаться.
— До главного здания не подбросите?
Казак хмыкнул:
— Дяденька, дай закурить, а то так жрать хочется, что переночевать негде? Ладно, садись… ортодокс.
Слово «ортодокс» казак вычитал из книжки, которая каким-то чудом попала на горную базу, — и оно ему понравилось…
В главном зале аэропорта Кабул Сашке нужна была камера хранения. В любом аэровокзале есть камера хранения, верно? И стоянка для машин, которые остаются здесь надолго, тоже есть. Все это очень нужно…
В туалете он переоделся и немного привел себя в порядок. Побрызгался концентрированным одеколоном «Шакал» — это тебе не хухры-мухры, тридцать рубчиков за флакон извольте. В кармане был ключ от небольшого «Датсуна», стоящего на стоянке. Машина была неприметной и дешевой, для него, получающего примерно три казенных жалованья с боевыми надбавками, — и вовсе пустяки.
Из здания аэропорта он вышел уже совсем не таким, как был в грязном, пропахшем потом контейнере. Журналист, молодой врач… да кто угодно. Только синяки под глазами — то ли от сотрясения, то ли от чего.
По тщательно охраняемой еще с британских блокпостов дороге доехал до Кабула. Свернул направо, выкатил на сияющий огнями витрин Майванд. Заметил полицейские посты… как всегда, запирают конюшню, когда лошади давно смотались. У него и на лобовом стекле была карточка — вездеход, которую он раздобыл окольными путями…
Если свернуть в самом конце Майванда налево, за русским посольством — то там будет район новостроек, обычных по меркам Востока, но достаточно дорогих по местным меркам. Там жили русские, жили и афганцы, разделения не было, главное, чтобы были деньги. Пятиэтажки, панельные, типового, восточного проекта с балконом, таким широченным, что он размером с настоящую комнату. Она жила там…
Оставил машину у подъезда, набрал нехитрый код домофона, скользнул в подъезд, привычно прислушался — тихо. Поднялся на четвертый этаж, протянул руку к звонку, но дверь открылась, прежде чем он позвонил. Она стояла на пороге и смотрела на него своими глазищами, огромными и загадочными, цвета изумруда, который добывают в ущелье Пандшер, севернее…
Он не говоря ни слова, шагнул вперед. Она — не отступилась…
— Эмма…
Она повернулась, чтобы было удобнее смотреть на него.
— Что?
— Выходи за меня, а?
Он сказал это в первый раз, первой женщине. И с замиранием сердца ждал ответа.
