Максим Сабайтис - Битва за небо
Дмитрий с сожалением вздохнул, бросил последний взгляд на ту официантку, у которой в памяти нашлись следы Стрелкового Стиля, затем пробормотал что-то неразборчивое, очевидно сообщение для Островского.
Бравый капитан нехотя оторвался от обсуждения охотничьих ружей, повернул голову в нашу сторону и незаметно подмигнул нам правым глазом.
– Сейчас он разговорит девушку, и та без малейшей психотехники расскажет ему все, что помнит о Стрелке, – излюбленным чревовещательским способом сообщил Дмитрий. – А ты смотри внимательно, вдруг след Стиля станет более четким.
Пришлось смотреть внимательно, причем не только психотехнически, но и глазами, как наш товарищ ловко ухватил официантку за край юбки, сделал ей какой-то комплимент, явно непристойного характера. Девушка резко повела плечами, бросила в ответ еще большую непристойность, однако остановилась перед Алексеем, несмотря на то, что секунду назад еще спешила по каким-то своим делам.
– Вот потому я и считаю себя мизантропом, – тихо пробормотал Дмитрий так, чтобы я его слышал. – Люди в большинстве своем лживы и неискренни даже перед самими собой. Вглядись в эту девушку: по всем правилам приличия ей полагалось немедленно продемонстрировать нам благородное женское искусство нанесения пощечин. Вместо этого она улыбается, оскверняет себя бранью, намекает на то, что дальнейшие непристойные отношения тоже возможны. Ложь? И да и нет. Она лжет только самой себе, утверждая, что это только игра, способ выжить в страшном большом городе. Но это не игра. Ей нужна эта ложь только потому, что на самом-то деле она боится стать собой, настоящей. Той, которую еще можно различить за всем этим. Знаешь, Колька, я иногда задумываюсь, для чего Бог дал человечеству психотехнику. Не для того ведь, чтобы мы плодили искусственные торнадо! Ловушка тьфу по сравнению с Намерением, стилевидением и футуроскопией, поскольку они показывают нам мир без лжи.
Мой напарник говорил все тише и быстрее. Теперь я слышал его только потому, что прислушивался. Оказалось, что можно делать сразу два дела без видимой потери качества. Я слушал Дмитрия, но одновременно следил за тем, как продвигаются дела у Алексея. В моем сознании творилось что-то странное. Оно расщеплялось, но не до конца, становилось похожим на фасеточное зрение насекомых.
Островский тем временем достал бумажник и продемонстрировал девушке банкноту. При виде денежных знаков предъявленного номинала официантка изо всех сил напрягла свою память. Вспомнить того, кто сидел рядом со Стрелком, ей не удалось. Зато я, следивший за ней что есть сил, на пару секунд даже позабывший о странном монологе напарника, отловил в ее Намерении тонкий спектр чужого Стиля. Разыскиваемый был важной фигурой – он возглавлял калифорнийское объединение рационалистов, секту, почитающую разум важнейшим человеческим началом, порицающую всяческую психотехнику и предвещающую царство свободы, сущий технологический рай в неопределенном будущем. В России рационалисты тоже потихоньку пускали свои корни, хотя до Британии или Германии родине было еще далеко. А вот, например, Япония не желала терпеть этих фанатиков, объявила их преступниками, запретила – короче говоря, сделала практически все возможное, чтобы возложить на головы рационалистов терновый венец мучеников за истину.
– …Не нравится. Ты заметил, Колька, что наши Намерения ведут себя несколько странно? Все вокруг так ясно, так ясно – голова кружится, в ногах слабость, а оно все четче и четче, – бубнил себе под нос Ледянников, а я с каждой следующей секундой понимал: из этого места следовало бежать как можно скорее.
– Мы проветримся, – предупредил я подошедшего к нашему столику Островского. – Дмитрию стало нехорошо, ему надо подышать свежим воздухом…
Насчет свежего воздуха я, конечно, преувеличил. В таком большом городе, как Сан-Франциско, свежим воздухом – прошу прощения за невольный каламбур – и не пахло. Пахло креозотом, Тихим океаном, экзотической восточной пищей, которую хотелось найти тут же и съесть.
Чтобы вытащить Дмитрия наружу, потребовалась помощь Алексея. Психотехника психотехникой, но напарник неожиданно для меня обмяк и стал неподъемным. То есть, собрав силы, я бы смог дотащить его до выхода, но какое-то чувство говорило о том, что остатки подаренной Сугимото энергии еще пригодятся.
– Я знаю, что это было, – авторитетно заявил Островский после того, как я описал симптомы. – Где-то в этом кафе курили кальяны с наркотиками. Подозреваю, что в подвале, поскольку прятать нелегальную курильню там логичнее всего. Вы просто надышались паров и получили классический «колумбийский эффект».
Про «колумбийский эффект» Поликарп Матвеевич рассказывал неохотно. Некоторые виды наркотиков могли быть использованы для резкого скачкообразного роста психотехнических способностей. Колумбийские «психи» могли творить чудеса, но очень быстро сходили с ума или становились обыкновенными наркоманами. Психотехнические способности вырывались из-под контроля, зачастую убивая одурманенного «психа» или превращая его в идиота.
Значит, в одном нелегальном притоне сошлись воедино глава рационалистов и некий профессиональный стрелок. Сошлись, договорились о чем-то и разошлись в разные стороны. Если бы не случайность, о причастности рационалистов к покушению на комиссаров мы бы так и не узнали. Вот почему мы зашли в соседнее заведение – более пристойное, чем «Старая дорога», и выпили по бокалу за то, чтобы фортуна улыбалась нам, а не тем, кто стоит за нашими спинами.
Полицейская служба в Сан-Франциско либо не умела работать, либо предпочитала взятки премиям за усердие. Способствовала такому состоянию, как сообщил нам между делом Островский, царящая в местной экономике организованная преступность. Здешняя мафия, организованная сицилийскими эмигрантами, таинственным образом примирилась с якудзой, а может, даже и вступила с ней в союз – во всяком случае, конфликты между отдельными преступными бандами уже лет двадцать как не сопровождались перестрелками. Неписаный закон преступного мира мирно паразитировал на официальных законах протектората, и это положение дел устраивало, похоже, всех.
– Протекторат, в сущности, поступает мудро, – заявил Алексей, поделившись с нами знаниями о Калифорнии. – Когда идет война с внешним противником, разбираться с преступностью, способной устроить войну на улицах, никто не будет. Лучше смириться и делать заметки на будущее, чтобы в мирное время подвести армию и разобраться с мафией как положено.
Побочным эффектом этого молчаливого соглашения между властями и преступностью явилось полнейшее наплевательство на императорский указ о преследовании рационалистов на подвластных Японии территориях. Военное время диктовало свои законы и порядки, а потому всем приходилось смотреть на секту сквозь пальцы – не лишаться же ценнейших технических специалистов, в то время как от них зависит судьба Калифорнии. Рационалисты, разумеется, чувствовали свою безнаказанность и прятались от посторонних крайне лениво. На мой предвзятый взгляд, вся их маскировка состояла в отсутствии вывески над домом их каждодневных собраний. Найти этот дом тоже не составляло труда. Мы спрятали наши мечи, а затем пошли вслед за первой же компанией из трех молодых американских инженеров.
Прислушиваясь к беседе о перспективах механических счетных устройств и отказа от использования дизельного двигателя исключительно в промышленных целях, мы выяснили все необходимое.
– Тесты Яблочкова в каждой комнате, – специально для капитана сообщил Дмитрий. – Представляешь, они с его помощью освещают помещения. Побочный эффект, а сколько от него пользы. Кроме того, на входе прибор, обнаруживающий металлические предметы, и четыре охранника, обыскивающие входящих. Они параноики, не иначе.
– Поживешь бок о бок с «психами», – задумчиво возразил Островский, вычисляя что-то в уме. – Если рассматривать Мастерство как враждебное иррациональное начало, все становится понятно. Внутрь могут попасть только те, кто к психотехнике не имеет никакого отношения.
Надо было видеть лицо Дмитрия, когда он услышал эти слова. Волна негодования была столь ощутима, что шедшие перед нами инженеры, неоднократно проверенные на отсутствие способностей к Мастерству, на всякий случай оглянулись.
– Придется прорываться с боем, – проскрипел зубами напарник, вырисовывая в своем воображении сладостную картину. – Если на входе только четыре охранника, а посетители оставляют оружие в гардеробе, у них нет шансов. Обойдется даже без убийств.
Пришлось вступить в беседу и осадить Ледянникова. Свою ценность как бойца я оценивал довольно адекватно. Произошедшее этим утром возле дворца не считалось, ведь тогда мне помогала сила Сугимото, практически выветрившаяся к настоящему моменту.
