Михаил Белозеров - Золотой шар
— А знаете что? — сказал Лео Гиббард, голландский коллега Яблочникова, высокий и худой, похожий на Поганелля. — Мы ведь сделали научное открытие!
— Нет, это я сделал научное открытие! — вдруг закричал Александр Ген, обращая лицо к равнодушному звездному небу. — Я! Я! Целый день просил вот этого психа, — он показал на Калиту, — поймать хотя бы одного «гемуса». А теперь вы пришли и украли у меня научное открытие!
Наступила тишина.
— Коллега, речь идет об открытии морового значения, — напомнил Лео Гиббард.
— А вы помните, что Эйнштейн сказал?
— Что?
— Надо поменьше болтать! А свои идеи держать при себе. Тогда из вас что-то получится!
Вообще-то, ты прав, — согласился Яблочников. — Идеи надо забивать в журналах и на форумах в виде статей.
— А мне как раз и не хватает материальных находок, — сказал Ген. — Я ведь теоретик. Если бы я открыл «гемуса», это прибавило бы мне веса в глазах мирового научного сообщества.
Лео Гиббард промолчал, не поняв и половины из того, что счел нужным сообщить Ген, а Яблочников осуждающе покачал головой.
— Саша, — примирительно сказал он, — на твой век открытий хватит. Здесь с тобой никто не может сравниться.
— Да, это так! — согласился Ген. — Но я!..
— Я говорю, хватит. Поверь, я знаю, о чем говорю. Зайди в любые развалины и посиди неподвижно. И ты увидишь непознанное. Кстати, некоторые феномены стали проявляться за границей Зоны.
— Твоими устами да мед пить, — не поверил Ген. — Сидел я в этих развалинах. Ну и что?! Дайте хоть сфотографировать!
— Это пожалуйста! — профессор поднялся и откинул с клеток брезент.
Всего клеток было четыре. В каждой сидело по «гемусу». Ген стал ахать, бегать вокруг клеток и щелкать фотоаппаратом. Вспышка то и дело разрезала темноту. Чем больше он фотографировал, тем тревожнее становился профессор Яблочников, а Пантыкин на всякий случай запустил сразу две ракеты.
— Хватит, — попросил Яблочников. — Днем наснимаешь еще. Сейчас опасно.
— Ладно, — подчинился Ген и уселся на место. — Подаришь мне одного?
Профессор Яблочников тяжело вздохнул:
— Понимаешь, не могу. Ну не могу, и все! Мы к этой экспедиции три года шли. Извели кучу денег. Я инфаркт получил. Один переход Зоны чего стоил. Воякам столько отстегнули! Артемьева потеряли!
Вера Григорьевна всхлипнула:
— Это я во всем виновата!
Яблочников рассказал:
— Вел нас контрабандист по имени…
— Дай я догадаюсь, — прервал его Калита, — Хемуля?!
— Да, этот тип, — кивнул профессор Яблочников. — Он же Иван Перчеклин. Довел нас, понимаешь, до городской бани и бросил, сказал, что ему нужно сходить к одному типу. Это не ты, случайно? — толкнул он локтем в бок Александра Гена.
— Каюсь, Иван ко мне пришел, — ответил Ген. — Но, клянусь, я ни сном ни духом не знал, что он ведет группу. Ведь его у меня спецназ ждал. Повязали и увели.
— Ах, вот как! — воскликнул Яблочников. — Да, не сообразил я, что дело швах. Хотя чувствовал, ведь чувствовал, что что-то не так идет, словно судьба захромала. Надо было плюнуть на все и вернуться домой. Бог с этими деньгами. В общем, бросил он нас у этой бани, и прождали мы его пять часов. А что такое пять часов в Зоне? Да через час, считай, на тебя уже охотиться начинают все, кому не лень.
— Да, это точно, — согласился Венгловский, который сам не раз бывал в подобных ситуациях.
Он поэтому и живой остался, что Калита никогда в Зоне под открытым небом не сидел. Однажды монстры загнали их в «янтарное болото» и обложили, как уток. А Калита нашел единственную протоку и всех вывел. Вот судьба! Вспомнил Венгловский об этом и сердце у него заныло. Много хороших бойцов они потеряли за эти годы.
— В Зоне оставаться на одном месте нельзя, — сказал Яблочников. — В Дыре можно, а в Зоне нельзя. Зона — это тамбур с ловушками, а Дыра — Иной мир. Тоже странный, но не такой опасный. На всякий случай, мы в этой бане прятались. Но он все равно нас нашел.
— Кто? — спросил Калита не потому что не понял, а потому что этот вопрос надо было задать.
— Я не знаю, как он называется.
— «Глушитель мыслей», — подсказал Борис Пантыкин, которому «гемус» поцарапал лицо.
— В общем, этот «глушитель мыслей» очень похож на человека, только лица нет.
— Как этот так? — удивился Жора, на мгновение отвлекшись от Юлечки, с которой он уже тихонько шептался, держа ее за руку.
Впрочем, он тут же исправился и снова принялся шептаться, не услышав, как профессор ответил:
— Когда увидишь, поймешь. Человек без лица — жуткое зрелище. Мы даже не поняли, что это монстр. Он: «Сережа, Сережа…», словно ему вот здесь больно. Артемьев подошел, ничего не подозревая. А тот его обнял так, прижал к себе. Серега затрясся, как в лихорадке, потом обмяк и ушел за монстром.
— Это я во всем виновата. Пилила Сережу, что он несамостоятельный. А он взял и пошел. Проявил характер. Мы ему кричали: «Стой!», а он пошел!
— А чего же вы не стреляли?! — спросил Чачич.
— Да вначале не поняли, а потом поздно было.
— Одним мутантом стало больше, — сказал Лыткин.
Наступила тишина. Все смотрели, как вспыхивают и с жаром горят дрова. Угли в глубине костра походили на кровавое зарево.
— Какой ты все-таки хам! — воскликнула Юлечка. — Хам и свинья!
— Я свинья?! — вскочил Лыткин. — А ты сама?! Не успел Серега монстром стать, как ты завела дружка.
— Это кто завел?! — медленно стал подниматься Жора Мамыра, снимая с плеча автомат и сжимая кулаки.
Лыткин против Жоры не тянул. Хлипковат он был против Жоры. Но хорохорился, потому что, во-первых, Жора как-никак был чудаком, а во-вторых, Лыткин сам не прочь был поухаживать за Юлечкой, а в-третьих, надеялся на помощь гибкого и сильного Пантыкина. Но Борис Пантыкин отвернулся и драку не полез.
— Так! Брек! — скомандовал Калита. — Тоже мне петухи! А то сейчас живо наряд обоим выпишу вот этой ладонью, — и Калита показал.
Ладонь действительно у него была знатная, не меньше штыковой лопаты. Если Жора за время службы не раз был лично с ней знаком, то Лыткин еще не удостоился этой чести. Но он почувствовал, что дело пахнет керосином, и сделал вид, что удовлетворен таким поворотом событий.
— Правильно, — одобрил профессор Яблочников. — Выйдем из Дыры, а потом, если повезет — из Зоны, а там разбирайтесь. Покажи, что ты наснимал? — попросил он Гена, который думал о том, что зря поперся в эту экспедицию, не найдут они никакого «шара желаний», и с тоской взирал в темноту.
— Да чепуху всякую, — отмахнулся Ген. — Чего зря смотреть?! Все равно у меня «гемуса» нет!
Он был расстроен до такого состояния, что даже общаться не хотел.
— Подарю я тебе одного «гемуса», — пообещал Яблочников. — Подарю! Но… после пресс-конференции. Извини, по-другому не получится.
— Да я понимаю… — махнул рукой Ген. — Хрен редьки не слаще. На, смотри… — и сунул ему свой фотоаппарат.
С минуту Яблочников рассматривал архив.
— А это… это где ты снял?!! — с дрожью в голосе спросил он.
Ген посмотрел:
— В старом городе.
— Это же «дзётай»!
— Какой «дзётай»?
— Не какой, а какая. Праматерь «гемусов».
— А ну-у-у! — Ген сунулся к экрану. — Точно… вот она, мама пендула.
— Ну да, ну да… А ты куда смотрел?
— Да разве здесь разберешь?
— Вот твоя еще одна нобелевка. Бери, мне не жалко!
Александр Ген возгордился до такой степени, что пустился в пляс. Он даже хотел запеть романс «Клен ты мой опавший…», но боялся привлечь к себе внимание «гемусов». Потом откуда-то возникли водка и сало.
— А селедка есть? — спросил Жора Мамыра.
Потом пели «Гудбай, Америка…», «Подлодку», и Жора добился-таки своего — сорвал жаркий и чувственный поцелуй с пухлых губ Юлечки после того, как она расчувствовалась.
В результате пьянки у профессора Яблочникова родилась следующая тирада:
— Это не пикник на обочине, как писали Стругацкие! Они ошиблись! Это просто галактическая свалка!!! И не каких-то таинственных и непонятных инопланетян, а Бездны, которая таким образом реагирует на потуги и чаяния человечества. То есть она собирает со всех галактик все, что находит, нужное и ненужное человечеству, хлам, материальный и полевой, все под гребенку — и сбрасывает в Зоны. А люди радуются и пытаются приспособить к собственной цивилизации. Что-то у них получается, что-то нет. Но, в основном — пустые хлопоты. В этот раз Бездна подарила человечеству Дыру. Никто не знает, что это такое, но питают надежду, что это именно то, что нас осчастливит. Поэтому все и лезут, и ищут, и убивают друг друга. Только какое это все имеет отношение к счастью, я не понимаю.
— Да… — подумав, согласился Александр Ген. — Наверное, ты прав. Но ты называешь Бездну Глобулой. По-твоему это нечто более конкретное, чем метафизическая Бездна.
