Михаил Белозеров - Золотой шар
«Кудзу» смолкли — все сразу, как одна. Должно быть, они переводили дыхание.
— Костя, ты где?! — спохватился Бараско.
— Я здесь! — ответил Костя и пополз назад, как верный пес.
— Держи! — Бараско бросил на землю оружие и разгрузку с рожками. — Уходим!
— А как же?.. — Костя, покачиваясь, встал на четвереньки.
Спина отваливалась. Руки не слушались. В голове царил бардак.
— Все уже!
Костя не понял, что значит «все уже». Он распрямился и, едва переставляя ноги, подошел к телеге. Невдалеке стояли усталые лошади и с укором смотрели на людей.
— Кыш! Кыш! — сказал Костя и заглянул в телегу. Контейнер с «дровосеком» был вскрыт, и сквозь испаряющийся азот Костя разглядел металлические шары. «Вихри» даже не распаковали. Не сочли нужным. Достаточно было одного «дровосека». А их было не меньше сотни.
— Идем же! — потянул его за собой Березин и с каким-то сладострастием добавил: — Сейчас рванет!
Зачем? — тупо подумал Костя. Зачем? Уничтожаем туземцев только потому что у них вождь-ренегат, только потому что сюда приперлись американцы. Надо им объяснить, что это не их территория, и они уйдут. Что они, не люди?
Вдруг сено в телеге заполыхало. Капитан, от которого пахнуло бензином, кинулся прочь, и Костя с Бараско — следом. Лошади шарахнулись в темноту.
— Горим! — истошным голосом закричал кто-то.
— Куды?! Куды?!
— Держи, гадов!
Капитан, который бежал впереди, развернулся так резко, что Костя едва уклонился. Пули просвистели совсем рядом. Взорвалась граната, и крики раздались громче — и справа, и слева. Капитан стрелял на звук. Окружают, сообразил Костя и тоже кинул две гранаты РГО. «Бах!» Хлопок! «Бах!» Хлопок! Завоняло так, что невозможно было вздохнуть. Костя закашлялся. На мгновение все стихло. Потом там, где горела телега, рвануло — раз, другой, и исподволь поднялся такой страшный и животный вой, которого Костя в жизни не слышал.
«Дровосеков» разглядеть было невозможно — слишком быстро они орудовали своими ковшами, зато «вихри» всасывали туземцев, как воронка в ванной всасывает пену и грязь. Они их нагоняли, мечущихся в панике, и выпивали соки за счет разницы давления. После каждого человека вихри только увеличивались в диаметре. Потом они стали сливаться друг с другом, и над Припятью повис один огромный торнадо.
«Анцитаур», понял Костя, «анцитаур» нас оборонил. Слава судьбе. Слава Зоне!
* * *— Разговорчики! — одернул всех Калита и замер.
На перекрестке в развалинах горел костер. А вокруг сидели люди.
— К бою! — успел крикнуть он.
Они плюхнулись в пыль прежде, чем над ними повисла, как лампа, ракета на парашюте. Она долго плыла, заливая все окрест мертвенным светом, и еле заметный ветерок тянул ее в сторону кварталов, обращенных к сухой реке.
Им было страшно. Они были как на ладони — со своими рюкзаками и ковриками, притороченными у кого сверху, у кого снизу. Но пока горела эта лампа, никто даже не шевельнулся.
Как только на улицу пала черная тень, Калита что-то увидел в оптику АК-74М и скомандовал:
— Отбой, свои, кажись. Ученые, что ли? Хер поймешь!
— А я уже чуть было не полоснул, — с облегчением признался Венгловский, садясь и клацая затвором пулемета. — Вот была бы каша.
— Я тоже, — нервно сказал Жора Мамыра. — Я уже собрался выстрелить из подствольника. Вот была бы хохма!
— Хохма, не хохма, — устало сказал Калита, — а глядеть надо в оба! Повезло кому-то.
— Не пойму я этих ученых, — подытожил Дубасов. — Шляются там, где нормальный человек того и гляди загнется.
— Э-э-э, — осуждающе произнес вертолетчик Чачич. — Что ты понимаешь в колбасных обрезках? Кто науку-то будет двигать? Только чокнутые! — и почему-то посмотрел на профессора Гена.
Сам же Александр Ген молчал и возился с рюкзаком — у него отстегнулся коврик. Но через секунду он словно проснулся и спросил:
— Так это что, наши, что ли?
— Ну… — не очень дружелюбно ответил кто-то. Жора даже, кажется, хихикнул. Но Ген не обращал внимания на такие мелочи. Он был выше житейских дрязг.
Группа «Бета» во главе с Калитой пошла в костру, рядом с которым случился маленький переполох: часть людей разбежалась по развалинам. Остался сидеть один здоровенный бородач. Ген, как только его увидел, с воплями: «Яблочников, ты или не ты?!» бросился к нему обниматься.
— Я! Я! — отвечал остолбеневший Яблочников, и с его лица медленно сходила маска страха. — Фу ты ну ты!.. — смахнул он холодный пот со лба.
— А я гляжу, ты или не ты?!
— Эй, товарищи, выходите, это свои! — сипло крикнул Яблочников, правда, покосившись на Венгловского, боксерская морда которого не внушала доверия.
Из развалин и из-за куч мусора стали вылезать люди, стряхивая с себя пыль и добродушно переругиваясь. Среди них были две женщины: постарше и помоложе. Одну звали Вера Григорьевна, вторую — Юлечкой. Последняя так и представилась:
— Юлечка!
У Жоры екнуло сердце. Сказать, что у него екало сердце при виде каждой юбки, значило, ничего не сказать. Он еще и вспотел больше, чем другие, а ладони стали просто мокрыми, хоть вытирай их об штаны.
— А я думал, вы нас заметили, — с укоризной сказал Калита.
Ему стало стыдно оттого, что он едва не приказал стрелять.
— Ничего мы не заметили, — признался Борис Пантыкин, первый ассистент профессора Яблочникова. — У нас дискуссия была о вреде Зоны на экологию Земли.
— Ну и что? — спросил, кажется, Чачич. — А Дыру вы не рассматривали в качестве первопричины? У нас у всех грязные мысли, как бы побыстрее разбогатеть.
Борис Пантыкин только махнул рукой, мол, не о том речь.
— А зачем ракеты пускаете? — спросил Дубасов, вытягивая из темноты ржавую канистру и усаживаясь на нее столь основательно, словно тем самым подтверждая важность своего вопроса.
— «Гемусов» отпугиваем, — ответил Слава Лыткин, второй ассистент профессора, и подбросил в костер кусок рамы с торчащими гвоздями и навесом.
Огонь присмирел, а потом вспыхнул ярче, жадно и с треском обгладывая старую краску.
— А они что, ночью летают? — удивился Александр Ген, покосившись в темноту.
В подтверждении своих слов Лыткин сунул в свет костра палец, перевязанный бинтом со следами то ли крови, то ли йода.
— Вот! — сказал он горделиво.
— И чему радуется человек? — так нежно вздохнула Юлечка, что Жоре захотелось обнять ее и защитить. — Они наверняка являются переносчиками бешенства.
— Не волнуйтесь, мы вас не дадим в обиду, — счел нужным сообщить ей Жора и словно ненароком прижался к ее теплому, мягкому боку.
Кожа у нее было очень гладкой. Жора считал себя крупным специалистом по этой части и, как специалист, поставил ей девять баллов. Десятый балл он приберег для девушки, которую еще не встретил.
Юлечка пристально посмотрела на него и улыбнулась. Ей нравились все молодые люди старше восемнадцати лет, потому что ей самой было восемнадцать с половиной и она считала ниже своего достоинства связываться с малолетками. Жора выглядел как раз уже не малолеткой, но и не очень зрелым мужчиной. Как раз то, что нужно, подумала она и поставила ему пять баллов за свернутый нос. Шрам на роже, шрам на роже для мужчин всего дороже, подумала она.
Столь близкое знакомство с ее глазами произвело на Жору ошеломительное действие. Ему захотелось совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы ее удивить. Но он не знал, что именно. Может, пальнуть в небо? — подумал он, сжимая автомат. Нет, лучше кинуть гранату! И потянулся к карману.
— Хочу напомнить, — сказала Вера Григорьевна, — несмотря на то, что нам всем сделали комплексные прививки. Надо вести себя максимально осторожно и не совать пальцы куда не надо!
— А также носы и морды! — добавил Пантыкин, демонстрируя на лице явные следы когтей «гемусов».
— А я и не совал, — с раздражением ответил Лыткин.
— Совал, совал, — мстительно заметила Юлечка. — Выделывался!
— А тебе какое дело? — начал злиться Лыткин.
В этот момент Борис Пантыкин пустил ракету, и все долго наблюдали, как она умирает в черном небе. Где-то со стороны сухой реки послушался звук крыльев, а потом раздался короткий звериный крик, аналога которому не было в человеческом языке. Что-то близкое: «Иа-иа-а-а…»
Профессор Александр Ген от испуга надел шлем, которым до этого пренебрегал. А Венгловский с подозрением стал приглядываться к клеткам, накрытым брезентом, внутри которых кто-то тревожно завозился и запищал.
— А знаете что? — сказал Лео Гиббард, голландский коллега Яблочникова, высокий и худой, похожий на Поганелля. — Мы ведь сделали научное открытие!
— Нет, это я сделал научное открытие! — вдруг закричал Александр Ген, обращая лицо к равнодушному звездному небу. — Я! Я! Целый день просил вот этого психа, — он показал на Калиту, — поймать хотя бы одного «гемуса». А теперь вы пришли и украли у меня научное открытие!
