Всеволод Глуховцев - Смерти нет

— Капкан! — шепнул он. — Мыло! Сюда! Те послушно втянулись в подъезд.

— Давайте под лестницу, — приказал Тощий. — Сидеть тихо! Если он пойдет сверху, кидайтесь на него, руки вяжите, в рот — кляп. И чтоб ни одной царапины! Головой отвечаете.

— Да ясно, босс, — ухмыльнулся Капкан. — Мы что, маленькие?

— Маленькие! Большой здесь один я. Понял?

Капкан смолчал. Кивнул. Затем буркнул все же:

— Чего ж не понять.

— Вот так. Вопросы есть?

— Есть.

— Слушаю.

— А если он уже шастает где-то? И пойдет не сверху, а с улицы?

— Не ваша забота! — отрезал Тощий, но тут же сообразил, что забота легко может стать не только «ихней», но и его самого. Тогда он поправился: — Будем его брать на крыльце. Как услышите шум — сразу туда. Еще вопросы?

— Больше нет, — четко сказал Капкан.

— Без моей команды — никуда! И вышел на крыльцо.

— Ну, чего столбами стоите? А если увидят? Он сорвал досаду на них — как ни старался, а упустил из виду, что Муха может находиться на улице.

— Стоим?.. — приготовился пуститься в путаные рассуждения Бред, но дальше первого слова ему продолжить не удалось.

— Быстро туда! — скомандовал Тощий и почти втолкнул Бреда и Ботву в помещение мусоропровода. — Тихо! Следить за сигналом.

Редька и Пистон, завидев объект, должны были подать условный знак — качнуть ветку рябины, возле которой они и залегли.

Тощий сам шагнул следом за Ботвой. Оттуда, из помойной комнатенки, он посмотрел, как спрятались сигнальщики. Замаскировались они хорошо — как ни старайся, не увидишь.

— Ждем, — вполголоса приказал Тощий.

Настроение у Пистона сделалось препоганое.

Еще когда шли сюда, он плелся подавленный, а когда они с новым компаньоном заняли наблюдательный пункт, он окончательно почувствовал себя паршиво.

Не в физическом смысле — в нравственном.

Ему, Пистону, тоже вдруг открылась какая-то сторона собственной души, о которой он подозревал. Как он жил раньше, что делал?.. Жрал, спал. Убивал...

Убивал, да. Чего уж тут с самим собой в прятки играть. А для чего? Да хрен знает для чего. Чтобы дальше жрать и спать.

Ему стало невыносимо горько. Он понял Жженого. Черт побери, как он его понял!..

И тут его подтолкнули в бок. Он вздрогнул.

Сосед, Редька, смотрел веселыми хитрыми глазками.

— Чего загрустил?

Пистону хотелось послать этого бодряка в такую даль, откуда уже не вернуться. Но нельзя! Опасно.

— Да так... Жрать охота.

Редька полез куда-то в недра своих одежд и, к удивлению Пистона, вынул оттуда аппетитный, поджаристый сухарь.

— На. Только не хрусти. Откуси кусок, пососи во рту, а уж потом жуй.

Пистон сказал про жратву для отмазки, но правду: жрать ему в самом деле хотелось. Поколебавшись секунду, он взял сухарь.

— А ты?

— А я не хочу. Я, брат, воздухом питаюсь.

— Чего? — Сухарь застрял у Пистона в горле.

— Вот так, — пояснил сосед: вдохнул глубоко, задержал воздух и медленно выдохнул... — И все. Сыт.

Пистон остановившимся взглядом смотрел на плутовскую рожу Редьки. А тот вдруг расплылся и беззвучно рассмеялся:

— Шучу я! Люблю, грешный, пошутить.

— А ну тебя, — сердито отмахнулся Пистон и стал жевать.

— Ты следи, следи, — посоветовал Редька. — Не прозевай. Начальничек-то у вас — ух! — строгий. Случись что, башку сымет.

— Знаю, — проворчал Пистон.

Он понял, конечно, что у Тощего был генератор. Да почему был — есть... Серьезно. Серьезно, да, но ему-то, Пистону, что делать? Жить так, как жил? Против своих?.. Позорно. Восстать? И тут же распрощаешься с жизнью.

Вот ведь выбор! От переживаний Пистон не заметил, как проглотил весь сухарь. Но как ни странно, бдительности он не утратил, смотрел во все глаза, и именно он, а не Редька заметил, как в окне подъезда на шестом этаже мелькнул силуэт человека.

От неожиданности Пистон дернулся. Редька сразу напрягся.

— Что?! — шепотом.

— Идет! — выдохнул Пистон.

В этот день Муха проснулся почему-то раньше обычного.

Было вроде бы совсем темно, однако по неуловимому оттенку неба в окне Федя догадался, что это не ночь, а утро, скоро будет светать.

Он закрыл глаза и сонно улыбнулся тому, что может еще без забот подремать часок-другой. Левой рукой он потрогал цевье карабина. На месте!

Муха не был левшой, но стрелял с левой руки I и левого плеча — так ему почему-то было удобнее.

Однако сон не шел, прямо-таки назло. Муха кряхтел, ворочался. Тьма в окне и комнате стала явно жиже. Было обидно терять предрассветные, самые сладкие часы сна... Обида перешла в раздражение. Муха осерчал — и тут, неожиданно для себя, уснул.

Вторично проснулся он, когда было уже совсем светло. Вновь ощутил досаду: проспал! Вскочил энергично, стал разминаться.

Затем долго сидел перед картиной, приставленной к стене. Странно, но теперь этот небесно-лесной пейзаж навевал какую-то грусть, объяснить и выразить которую Муха не мог. Просто сидел и грустил. И черт его знает, почему вспомнились когда-то слышанные слова: жди меня, и я вернусь... Федя и понятия не имел, что это первая строчка стихотворения. Кто-то сказал, а он услышал и запомнил. Потом забыл. А теперь вдруг вспомнил снова.

Но это казалось приятным.

После завтрака он поглядел в окно и решил, что пора топать к Гвоздю. Связался с ним.

— Ну что, как договаривались? — не преминул уточнить он.

— Ясный пень, — ответствовал Гвоздь. — Я что, когда-нибудь динамил?

— Да нет. — Муха смутился. — Это я так просто...

Гвоздь смягчился:

— Ладно, ладно... Давай, жду.

— Тогда я выхожу.

— Давай.

Федор сходил на кухню, из тайника достал табак отсыпал две пригоршни. Взял пару коробков спичек. Оделся потеплее и пошел.

Спускаясь, он ощутил морозец и мысленно похвалил себя за то, что так экипировался. На шестом этаже подошел на секунду к выбитому окну: точно, подморозило. Зима.

Повернувшись, он краем глаза уловил какое-то неясное движение во дворе, где кусты рябины возле гаражей. Наверное, ворона села на ветку, решил он и пошел дальше вниз.

Глава 14

ЗАХВАТ

Вернувшись домой из Вольной зоны, Даня придумал попить чаю. Когда он отправлялся к монахам, то хотел найти ответ на вопрос, вставший перед ним. Так и вышло. Но, получив ответ, он наткнулся на другие, новые вопросы, отвечать на которые считал себя обязанным.

Надо — сказал он. Надо вглядеться, чтоб увидеть путь. До сих пор он считал, что путь свой знает: бить нечисть поганую до тех пор, пока всю ее не выбьешь. Или пока они не убьют тебя. Второй вариант, разумеется, был совсем нежелателен, но трезво мыслящий Даня не исключал и его. И был к нему готов. Что ж! Совесть его чиста: сделал все, что мог.

А вот теперь, после разговора с отцом Никифором, стало казаться, что не все. Надо еще что-то...

Да что! Пока надо искать книгу. Вот этим и займемся. Только завтра. А сегодня по случаю начала зимы можно и отдохнуть.

Но прежде он все же соединился с уфимцами, порадовал их новой информацией. Затем — с Гвоздем. Я к тебе завтра зайду, — предупредил он. — Карту посмотрим.

— Есть, генерал, — привычно отозвался Гвоздь. — Когда?

Даня подумал.

— Ну, в полдень где-нибудь. Годится?

— Принято. Жду! Жди.

Жди меня, и я вернусь...

Опять вспомнились эти слова, пока шел по лестнице. И картина. Муха даже остановился, закрыл глаза, представил в памяти лесные дали... Ему очень захотелось туда вернуться. По наивности своей Федор и помыслить не мог о таких сложных материях, как творческое воображение и тому подобное. Еще менее могла прийти ему в голову мысль о том, что натура была найдена художником где-то за тысячи верст отсюда. Федька не то чтоб думал, просто этот мир он знал в пределах взгляда — от себя до горизонта, — а потому, естественно, и пейзаж на картине счел расположенным где-то в этих пределах. Ну, может быть, чуток подальше. Только надо его найти.

Муха вздрогнул и пошел дальше. Звук его шагов гулко зазвучал в пустом подъезде.

Мыло в темноте выпучил глаза:

— Идут!

— Тише ты! — злобно шикнул Капкан. — Придурок! Готовься.

«Придурка» Мыло съел как должное. Кто-то сказал: дурак, понявший, что он дурак, уже не дурак — с этой точки зрения Мыло дураком не был.

Оба напряглись. Глаза их привыкли к тьме и предметы различали вполне сносно.

Шаги приближались.

«Ишь топает, сволочь, — зло подумал Капкан, — хозяином!.. Ну, погоди, будет тебе щас хозяин!»

Он подтолкнул Мыло.

— А?!

— Тише, дебил!.. Слушай сюда. Как он дойдет дотуда, я — на него, сшибу и кляп в рот. А ты руки ему крути. Вот веревка.

— Ага, ага...

— Тихо! Готовься.

Мыло сглотнул. Глаза готовы были выскочить из орбит. Руки стиснули веревку.

Шаги затопали над самой головой.

Муха думал. Это оказалось на удивление здорово — раньше он и не знал, что это так. Он вспомнил, как с крыши своего дома видел края Земли — там тоже темнели леса, и где-нибудь там, конечно, и есть та самая даль...