Антон Кравин - Наемники смерти
– Ну раз так, – Кондрат шагнул к Доценту, – то эта штуковина тебе точно без надобности.
Уголовник отобрал у Прянина «кедр» и засунул его себе за ремень. Прянин не возражал.
– Идите за мной, – сказал он. – И, что бы ни случилось, не делайте резких движений.
Прянин уверенным шагом пересек проезжую часть набережной, перелез через шлагбаум КПП и направился к плотине. Данила отправил автомат за спину, взял у Кондрата наган и спрятал его за пазухой, так, чтобы в случае чего достать одним движением. Момент и Марина замыкали колонну.
На плотине было холодно. Дул сырой ветер, и воздух насыщала влага. Дамба была перекрыта, но в бетонной стене темнело несколько отверстий, из которых водопадами хлестала вода.
Над морщинистой, как скомканная простыня, поверхностью Московского моря занимался бледно-розовый рассвет.
– Смотри! – вдруг сказал Момент. – Собака…
Здоровенный пес стоял посреди плотины, неподвижный, как статуя. Пес был совершенно лысый, с деформированной нижней челюстью и красными отечными глазами. Шкуру его покрывали пятна различной формы и окраски – совсем как у чупакабры.
Момент сглотнул.
– У Эльзы точно такие же щенки были… – пробормотал он себе под нос.
Прянин присел на корточки и протянул руку псу. Тот его игнорировал.
«Не удивлюсь, если пес сейчас заговорит», – подумал Данила.
– Ты вернулся, – раздался странный, не мужской и не женский, голос у них за спиной.
Данила едва не подскочил, с трудом подавил желание выхватить револьвер и резко обернуться. Плавно и медленно, как советовал Доцент, он глянул за спину.
Непонятно откуда у них за спиной возник… да, пожалуй, подросток. Высокий, болезненно худой, с парочкой прыщей на лице и копной жирных свалявшихся волос. Одет в мешковатые камуфляжные штаны, драные кеды и футболку на пару размеров больше, чем нужно. В правой руке он держал копье (ручку от швабры с десятисантиметровым гвоздем, прикрученным к ней проволокой, – оружие, скорее, смехотворное, чем опасное, если бы не засохшая кровь на гвозде), а левой указывал на Доцента.
– Ты вернулся, – повторил он своим высоким, ломающимся голосом.
– Да, – сказал Прянин с отеческой теплотой в голосе. – Я вернулся.
– Говорящий вернулся! – Подросток потряс копьем.
Вопль его разнесся над плотиной, и за долю секунды из ниоткуда появились еще две дюжины таких же худых, грязных и странно одетых детей. Нет, не из ниоткуда – из-под плотины. Они были там все время. С того момента, как путники ступили на дамбу, эти создания их окружали. Дети, подростки. С копьями, дубинками и молотками в руках…
– Йи-и-и-и-ха! – заверещал первый подросток и от избытка чувств запрыгнул на парапет плотины, отплясывая дикарский танец. – Говорящий вернулся! Будут новые истории!!!
На лице Прянина проступила странная смесь эмоций: ужаса, тоски… и радости.
– Да, – сказал он. – Будет много новых историй!
И тут тощий паренек сиганул с парапета вниз.
– Чего это он? – офигел Момент. – Убьется же!
Остальные дети, окружавшие их плотным кольцом, не обратили внимания на прыжок копьеносца. Они радовались возвращению Прянина и разве что на руках его не несли. Данилу же, равно как и Момента, Кондрата и Марину, стали подгонять тычками в спину.
– Не волнуйтесь, – успокоил Прянин, на ходу пожимая руки, похлопывая по плечам, ероша волосы и оказывая прочие знаки внимания детям. – Он не утонет. Они все плавают как рыбы…
– Ихтиандры, вот кто это такие… – проворчал Момент. – Ну точно. Я-то думал, ихтиандр – разумный скат, слышал про них легенду, а тут…
– Смотрите, – одними губами прошептал Данила и взглядом показал на руки детей.
Руки были пятнистые, как тот лысый пес, уже давно убежавший…
Их заставили нырнуть в технический люк. Потом была лестница из ржавого железа, дверца с табличкой «Не влезай – убьет!», темный коридор, где пахло плесенью, огромный зал с мертвыми машинами, еще коридор, опять лестница, дребезжащая под ногами… В окружении жизнерадостной детворы они спускались все глубже и глубже в нутро плотины – механическое, сырое, мертвое.
Наконец оказались в сумрачном помещении, где когда-то была, наверное, раздевалка для рабочих, или каптерка, а теперь тут устроили подобие языческого капища. Тут был трон – самый натуральный трон, сделанный из ржавых металлических прутьев и костей животных; алтарь – несколько старых компьютерных корпусов, сложенных пирамидой, с десяток ноутбуков с разбитыми экранами, и все это покрывал застывший парафин сгоревших свечей.
Факелы, развешанные вдоль стен, чадили нещадно, потолок затянуло копотью.
– Старший придет! – сказал один из подростков, моментально притихших в тронном зале. – Ждать здесь!
Взрослые остались одни.
Астрахан спросил у Доцента:
– Может, пора рассказать, где мы и что, черт возьми, происходит? А, Владислав Илларионович?
Доцент вздохнул, вытер пот со лба и устало присел на пол у алтаря.
– Это долгая история…
– Колись, Доцент, а то пасть порву! – рявкнул Кондрат.
– Ой, что вы, Кондрат, в самом деле – бросьте эти свои уголовные замашки, я к ним в Секторе привык, они на меня не действуют. Так вот, господа, я – этнограф. Изучаю первобытные племена. Их культуру, верования, образ жизни. Когда до меня дошли слухи, что за эти годы в Секторе появились свои, уникальные микросообщества людей, я приложил все усилия, задействовал все связи, чтобы организовать экспедицию в Сектор. Не за артефактами или железами хамелеонов, а за знаниями…
– Точно, было, – подтвердил Момент. – Какие-то высоколобые собирались изучать культуру Сектора. Где-то с полгода назад. Еще меня в проводники вербовали…
– Да, мы искали проводников, но с нами никто не хотел связываться. Понятное дело: прямой прибыли – ноль, бюджет у кафедры сами знаете какой, работали мы с коллегами больше за идею… MAC, конечно, помогло. Выделило проводника, охрану из числа штрафников. Охрана сбежала со всеми пожитками на первой же стоянке, проводник сломал ногу и, подозреваю, только поэтому не убежал вместе с ними. Так мы, четверо ученых, по очереди тащили проводника на волокуше до самой Дубны. Проводник знал про общину отца Андрония, поэтому мы благоразумно обошли ее стороной. И вышли к водохранилищу. Это оказалось ошибкой. Все побережье Московского моря контролируют эти… как вы их назвали?., ах да, ихтиандры. Очень метко, кстати, им подходит. Плавают они действительно как рыбы…
– Кто они такие? – спросил Данила.
– Терпение, Данила Тарасович, я как раз к этому веду… Проводника они убили сразу. Одного из моих коллег – чуть погодя. Меня и еще одного лингвиста, величайшего ума был ученый, земля ему пухом, заперли на дамбе. В затоке сразу за дамбой живет существо, похожее на того самого ската, о котором вы упоминали. Говорит оно или нет – не знаю. Но людей ест с удовольствием. Существо у них что-то типа бога или, вернее, демона, потому что бог для них – сам Сектор, Глубь. Но ската они тоже почитают, хотя чем с ним связаны, откуда такая любовь – не знаю.
Заинтересованный историей Кондрат спросил:
– А дальше?
– А дальше все было как в сказке. «Тысяча и одна ночь», слыхали про нее, мой уголовный друг? Охранял тот парнишка, что встретил нас на плотине – ну, который сиганул вниз, помните? Я назвал его Маугли, и от отчаяния, ведь не каждую ночь ложишься спать с перспективой быть съеденным неведомой науке, возможно, разумной тварью, попытался завязать беседу. Он почти не разговаривал. Они все большие молчуны, словарный запас на уровне пяти– или шестилетнего ребенка… Но он слушал. А я стал рассказывать ему про Маугли. Потом про Тарзана. Потом почему-то про Аллана Квотермейна… А потом настало утро, и моего коллегу увели. Меня оставили. И даже принесли свежего жареного мяса. Я отдал порцию Маугли, и тот вечером привел остальных… ихтиандров. Так я стал Шахерезадой.
– В смысле? – не понял Кондрат.
– Понимаете, они ведь все – с точки зрения современной медицины – с задержками в развитии. Потому что их никто не развивал. Это дети, воспитанные другими детьми. Полудикари, выросшие в состоянии перманентного сенсорного голодания. За полгода, что я с ними провел, я пересказал им всего Уэллса и Жюля Верна, сказки братьев Гримм, Толкиена и Фенимора Купера… Я, понимаете, любил читать с детства, предпочитал классику приключений и фантастики. Когда я начал иссякать, переключился на Шекспира, вот уж где кладезь-то… Конечно, приходилось адаптировать, искажать, делать понятным и доступным для их неразвитых мозгов. И они меня за это боготворили. Ну, или, по крайней мере, не принесли в жертву. Можно сказать, полюбили. Они ведь дети и нуждаются в человеческом тепле, в одобрении взрослого, я это им давал.
– У них пятна, бро, – сказал Момент. – Как у того пса. Как у щенков Эльзы. Как у чупакабр.
– Да, – кивнул Прянин. – Это какая-то местная мутация. Они, строго говоря, уже не люди. Например, они чуют искажения. Причем некоторые на них просто не действуют. Могут задерживать дыхание до десяти минут. Бегают и плавают со скоростью, значительно превосходящей достижения даже выдающихся спортсменов. А самое странное – их реакция на Всплеск. Тут, возле самой Глуби, Всплески бывают настолько сильные, что могут убить человека. Я, по крайней мере, пару раз был на грани смерти. А они… Они радуются Всплеску. Испытывают что-то вроде эйфории.
