Юрий Уленгов - Метро 2033. Грань человечности
Гулкое «бум» заставило людей, стоящих напротив, дернуться. В следующую секунду произошло сразу несколько событий.
Тело «шарнирного» с развороченной головой мягко осело в снег.
Захар отпрыгнул назад, вытянув руку с обрезом и пытаясь сбросить с плеча карабин.
В толпе послышались щелчки затворов, линия сдвинулась, но пожилой остался на месте, раскинув руки, сдерживая толпу ревом: «Не сметь!».
И над всеми этими звуками раздался новый, перекрывающий шум толпы и крики пожилого. Радостный рык, услышав который Захар от неожиданности едва не вдавил спусковой крючок:
– Хирург! Лепила, твою ж через коромысло!!! Ты, что ли?
Расталкивая людей, мешавших ему рассмотреть как следует пришельца, из толпы вынырнул невысокий гибкий татарин. Даже не верилось, что рев, слышанный ранее, издавала его, совсем не богатырская с виду грудь. Татарин замер на секунду, присматриваясь к прижавшемуся к воротам Захару, а потом обернулся и весело закричал:
– Крапленый! Ложный кипиш! Сукой буду, это нормальный пацан! Я отвечаю!
И только сейчас Захар узнал его.
– Волнорез! – выдохнул бывший лесник, и широко улыбнулся.
С Волнорезом Захар познакомился, когда уже досиживал свой срок. Ну, как «познакомился». Пришлось познакомиться. Когда на работах «торпеда», проигравшая желание, воткнула заточку в бок невысокому татарину, бывшему с Захаром в одном отряде, только быстрые и умелые действия несостоявшегося хирурга смогли спасти жизнь Волнорезу – достаточно авторитетному и имеющему славу «правильного пацана» сидельцу. Волнорез продержался всю дорогу из лесу до «больнички» и не забыл потом, кого за это благодарить.
После выздоровления Волнореза Захара перевели в «привилегированный» барак, работать пришлось чуть меньше, а есть – чуть больше. Как ни странно, огромный, медведеподобный русский и маленький юркий татарин на удивление быстро сошлись. Волнорез оказался эрудированным и сообразительным собеседником, с живым умом и подвешенным языком. Захар только диву давался и гадал, за что собеседник получил срок, и, судя по всему – срок не малый. Но – не спрашивал. Когда несостоявшийся врач освобождался, Волнорезу еще накинули сверху за убийство, совершенное по приказу кого-то из авторитетов, и направили досиживать по этапу на «строгач». Захар и не думал, что им когда-нибудь доведется встретиться, да и не желал этого особо, а вот – поди ж ты. Встретились.
– Хирург, значит? Тот самый, благодаря которому ты небо до сих пор коптишь? Хм, помню. – Пожилой качнул головой. – Ну, проходи, разговаривать будем. Хирург…
В тесной печурке пощелкивали поленья, привнося какой-то домашний уют в барачное помещение. Света от тряпочных фитилей, плавающих в плошках с жиром, было немного, светильники брали тьму количеством. Посреди барака примостился стол из грубых, неструганых досок.
На столе – деревянные тарелки, с исходящей паром горячей олениной. Кружки, ложки – все тоже из дерева. Мастерство заключенных еще до Срани было широко известно. Сейчас оно стало полезным навыком.
В центре стола – большая бутыль с мутной сивухой. Над столом, напротив Захара – такие же мутные, тяжелые лица. Волнорез, отряду охотников которого лагерь обязан этой одурманивающе пахнущей олениной. Крапленый, сосредоточенный и подозрительно смотревший на Захара. Захар сам был предельно насторожен, невзирая на выпитое. Он давно отвык от людей, а те, что встречались ему после Срани, мягко говоря, доверия не вызывали.
В помещении находились еще несколько приближенных Крапленого. Их погоняла Захар даже запоминать не стал. Зачем? Если за ночь ничего не случится, он отправится дальше и никогда не увидит больше этих людей. А если случится – не увидит тем более. Оно и ночевать-то стремно, но Крапленый дал слово. Слово вора. А оно, в определенных условиях, что-то да значит.
– Зачем ты поедешь куда-то, Хирург? Оставайся у нас. Жить как-то приспособились. В тепле, сытые, выпить есть чего. А ты мужик правильный, способный. Если уж выжить умудрился, – Крапленый хмыкнул. – Вон, опять же, Волнорез за тебя ручается, а его словам я склонен доверять. – Волнорез, сидя с наполовину прикрытыми глазами, важно кивнул. – А так сгинешь по дороге, и всех делов. Как там «… и никто не узнает, где могилка твоя».
– Жить, говоришь? – протянул Захар. Язык, вроде бы не заплетается, но для себя он решил, что еще пару повторов – и хватит. – А что за жизнь у вас, Крапленый? Сидеть в бараке, оленину под самогон жрать, да ждать, пока сдохнешь? Так это вы к этому по жизни привычные. А я достаточно просидел. Хватит.
Крапленый великодушно пропустил мимо ушей слова о привычке и продолжил.
– Ну ладно. Доберешься ты, положим, до Иркутска. Если доберешься. – Слово «если» старый вор выделил отдельно. – И что дальше? Ну, полюбуешься на руины, да развалины, может, дозу схватишь. И что потом?
– А вот тогда я и воспользуюсь твоим приглашением, если позволишь. Если туда доберусь – то и назад получится. И заживем, как в сказке, – Захар хмыкнул.
Вор только покачал головой и дал отмашку Волнорезу:
– Наливай.
Вонючая сивуха снова полилась в деревянные кружки, от едкого запаха аж голова закружилась.
– Ну, давайте. За все, – произнеся короткий тост, Крапленый запрокинул голову, и острый кадык заходил туда-сюда под дрябловатой кожей.
Все последовали примеру пахана. Захар тоже резко выдохнул, и одни махом опрокинул кружку. И тут в голове будто взорвалась бомба. Он больше не сидит в бараке с бывшими зеками. Он стоит посреди ночного заснеженного леса и смотрит на небольшое скопление техники. Большой вездеход, навечно теперь замерший памятником самому себе у барака Крапленого, несколько снегоходов. Пассажирские аэросани, размером с микроавтобус, также виденные им в лагере. А поодаль… поодаль стоят тоже аэросани, только поменьше. С красной надписью «СССР. Наркомсвязь № 2» по дюралевому борту.
К саням, осторожно ступая и явно боясь наделать лишнего шума, крадутся несколько фигур. Вот они загрузились внутрь, через минуту двигатель взревел, и сани умчались в глубину ночного леса.
Опять вспышка. Двор его, Захаровой заимки. И снова эти же сани. Стоят за воротами. Возле них топчется, дымя самокруткой, человек в лагерной фуфайке. Заглядывает во двор, вытягивая шею, ждет чего-то, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Дверь избы нараспашку, на пороге лежит что-то маленькое и темное. Из распахнутых дверей доносятся женские крики и громкий мат.
Вспышка. Боль в выбитом плече. Обожженный остов аэросаней и все та же надпись по борту. «СССР. Наркомсвязь № 2». А в стороне, под деревьями, лежит плюгавенький мужичок.
Захар поперхнулся, закашлялся. Алкоголь обжег желудок, и полупрозрачная пелена спала с глаз.
– Эй, эй, ты чего? – Крапленый смотрел на него озабоченно, кто-то услужливо постучал по спине.
– Ни… Кх-кх… Ничего… – выдохнул Захар. – Крепкая, с-с-сволочь.
Зеки рассмеялись.
Захар взял кусок оленины, шмякнул на странного вида лепешку и откусил большой кусок. Прожевал. Откинулся на спинку самодельного стула и обвел взглядом помещение.
Как просто. Обрез – на бедре, пистолет – под мышкой, в кобуре. Пистолет никто не видел. Полезть за сигаретами, резко достать ствол и выстрелить в лицо Волнореза. Сразу убрать его как наиболее опасного. Одновременно под столом разрядить обрез в пах Крапленому. Отбросить стул, перестрелять остальных. Того, у печки, и еще двоих, режущихся в карты на деревянных нарах, накрытых шкурами.
Вот только Аня, показывая ему это, хотела совсем другого, наверное.
– Пойду, покурю, – Захар тяжело поднялся со стула и направился к выходу, сгорбившись, и разом постарев на десяток лет.
– Да кури здесь, че попрешься-то на холод? – крикнул кто-то в спину.
– Да воздухом подышу! – буркнул он, толкнул дверь, и с удовольствием подставил лицо холодному ветру.
Выйдя на улицу, Захар прошел немного и уселся на лавочку под навесом, устроенным возле большого барака. Повозился, устраиваясь поудобнее, пошарил по карманам в поисках курева. Достал сигарету. Чвиркнула спичка, осветив на миг лицо, пересеченное морщинами. Затянувшись, Захар откинулся на спинку лавочки и выпустил густую струю дыма.
Хлопнула дверь, заскрипел снег под унтами. Крапленый пристроился рядом, отмахнулся от предложенной сигареты, достал кисет, бумагу и стал скручивать самокрутку.
Некоторое время они сидели и молча курили.
Тишину нарушил Захар:
– Много лет назад мне казалось, что жизнь моя удалась. Квартира. Машина. Учеба. Учился резать, сшивать, с того света вытягивать. Нравилось. А потом – повернулось все. Круто повернулось. Да ты и сам знаешь. Оп – и на нарах, в СИЗО. Оп – и в поезде, на севера. Барак, лютые рыла. Ничего, прижился вроде. Нормально. Вон, Волнорез не даст соврать.
Крапленый, прищурившись, внимательно смотрел на Захара, не перебивая и попыхивая самокруткой.
