Николай Берг - Остров живых
Я запинаюсь, вспоминая свой конфуз, когда японец искренне удивился преподнесенному ему теплому сакэ и даже предложил мне денег. Оказалось, что, как все нормальные люди, японцы пьют охлажденный сакэ. А вот теплый – или когда очень холодно и надо быстро согреться, или по бедности, когда денег мало и надо меньшей дозой добиться большего.
А японскую саблю я видал у старушки, которая меня английскому языку учила. Из трофеев американской армии. Она переводчицей была в посольстве в США, там подарили. Боевая такая саблюка, вся в зазубринах, ага. Но в руке не сидит, это есть такое. Неудобная.
– Вот! Потому я лично предпочту нюрнбергский или толедский клинок! Алебарду я себе подобрал – загляденье. Всегда мечтал попробовать себя в такой средневековой зарубе, чтоб глаза в глаза и с хрустом – у кого хребет крепче…
– И, похоже, ничего в тебе не екнет! – грустно как-то замечает лелеющий маслом и тряпочками новоприобретенный пулемет Серега.
Дункан аж подпрыгивает повторно, словно его оса ужалила:
– А что во мне должно екать? Враг есть враг, его надо уничтожать – и без соплей. Развели антимонии на ровном месте. Сопли-вопли. Ты еще про тварь дрожащую вспомни и пристыди меня.
– Это ты о чем?
– Если человек всерьез считает, что он тварь дрожащая, если не убил себе подобного, то это уже и не человек вовсе.
– А кто?
– Дык тварь! Он же себя сам так посчитал. И всей разницы – дрожащая он тварь, или если убьет кого – так уже недрожащая. Но по-любому не человек.
– Странно от тебя слышать.
– Убийца, типа, рассуждать не должен?
– Нет, просто кто сейчас Достоевского читает… А что касается убийцы, так ты ж себя до того тварью дрожащей не считал? Не считал, так что говорить…
– Классику читать надо. Она не зря классика. До нас люди жили в бытовом смысле по-другому, а вот проблемы-то те же были. И мне стрелять приходилось не по старушкам, а по отморозкам – с автоматами и гранатометами. Те еще твари были. Именно твари. И не дрожащие, такое они «право имели» – закачаешься. И завтра враг будет что надо, загляденье, без всяких соплей и компромиссов. Либо мы их вынесем. Либо они нас. И никак иначе.
– Ты просто раб системы. Клеврет! – уже откровенно глумясь и лыбясь во весь рот, заявляет Вовка.
– Рабы системы, борцы с системой… Бла-бла-бла! Или точнее – бля – бля-бля! Никогда, бараньи головы, никогда человеческое общество не будет внесистемно! Такая или другая, но система управления будет! Будут у власти анархисты или еще кто, все равно они выстроят свою систему управления. И не факт, что она будет лучше. Но что будет – стопудово! Чего ухмыляешься? – злобно смотрит омоновец на ехидного Вовку.
– Зря кипятишься. Мне вообще-то, когда всякие такие вопли о рабах системы слышу, думается, что это точно сказано. Все мы рабы системы. Канализационной системы, например, водопроводной системы, отопительной и так далее. Вот сейчас все эти системы гавкаются, и мы будем рабами других систем – вместо отопительной системы будет печная, вместо канализационной – люфтклозетная и так далее… Но рабами придется оставаться, потому как полностью свободный человек замерзнет, если до этого в своем дерьме не утонет…
Я вижу, что тут сейчас начнется балаган. Хочется влезть почесать язык, заметив, что заодно человек является рабом еще кучи систем – мочеполовой, дыхательной, кровеносной, пищеварительной, но понимаю, что не стоит умничать излишне. Вспоминаю одну непонятную для меня вещь и тихо спрашиваю Сашу:
– Слушай, а что это за ругательства были? Испанские? Ну эти – раха пелуда и прочие саммордюк?
– Ага, испанские. Раха пелуда – это волосатая жопа, педасо де идиота – кусок идиота, полудурок.
– Ну а третье? Про онаниста что-то?
Саша смущается. Потом говорит:
– Не, Энано Нарис – это по-испански Карлик Нос. Сказка была такая, мы ее по-испански и читали. Просто вспомнил к месту.
А что, неплохо прозвучало…
Холмик амазонки искали долго. Только через четверть часа до сметливой Ирки доперло, что холмик – это убогое возвышение над ровным, как стол, полем, по которому наискосок проходила дорога. Треща сухим бурьяном, Ирка и ее напарница расстелили коврики, установили пулемет. Ирка легла, примерилась, как оно получается, получилось неудобно, приклад как-то не вставал как надо и пулемет на сошках ерзал. Потом она пресекла попытку напарницы расстелить вытащенные из рюкзачка простыни на коврики и показала, что их надо накинуть на себя, типа, маскировка. Посуетившись, залегли и стали ждать.
– А тебя как зовут? – спохватилась Ирка.
– Вера. А тебя?
– Ирина.
– Очень приятно, – церемонно сказала новая знакомая.
– Ага. Стрелять доводилось? – вернулась к важным материям Ирка.
– Да, было такое, – как-то не очень уверенно выговорила Вера.
– Тогда ладно, – успокоилась Ириха, не сообразив толком уточнить, из чего, как и когда стреляла ее напарница.
Замолчали. Верка все ерзала, видно, мерзла. И еще шумел-шуршал бурьян. И это было неприятно, словно кто-то тихо подкрадывается сзади. Решили, что Верка с ружьем будет посматривать назад, а Ирка – вперед. Как ни старалась себя держать в руках Ирка, но мелкая дрожь пробирала, какая-то внутренняя, словно тело меленько вибрировало всеми клеточками. Напарница тоже была не в своей тарелке, но сидела тихо. Ружье вроде держала цепко, но черт ее знает.
По словам рекомендованной Виктором бабки, девчонка была из новеньких, строптивая, обломать ее не успели, а вот разозлить – разозлили…
И Ирку, к слову, тоже.
Верка шмыгала все время носом, и это раздражало Ирку, как зубная боль. Пулемет тоже никак не позволял к нему приноровиться, был тяжел, громоздок и неудобен, да еще и темнело быстро. Черта лысого тут прицелишься толком. Ирка злилась, хотя и старалась сдерживаться, но не выходило.
– Сколько там фирмачей-то получается? – спросила шмыгающую носом напарницу Ирина.
– Всего было восемь парней и три бабы. Осталось, значит, пять мужиков и две бабы. Ехать будут на двух машинах, вчера напоролись, по рассказам покойничков, на очередную группу – сегодня остатки добирают.
– А «сотрудников корпорации», значит, сколько было?
– Четырнадцать рабов да местных шесть человек.
– Ты, что ли, бухгалтер?
– Да. А ты как догадалась? – удивилась Верка.
– Ты все цифрами сыплешь, догадаться просто.
Помолчали.
Сквозь шуршание бурьяна донеслось далекое пока урчание моторов.
Едут.
Верка задышала, зашмыгала чаще.
Ирка с трудом удержалась от того, чтобы не рявкнуть на напарницу. Вместо этого велела взять из футляра маленький китайский биноклик и смотреть, кто куда кинется из машин.
Дышать стало как-то тяжело, сердце колотилось как очумелое, и непонятно было, что за ком подступил к горлу.
А потом яркий свет мазанул по дороге, по кустам, и из леса выкатились две пары фар, на которые Ирка зря посмотрела – подслепило ее галогенками, да к тому же ездуны перли явно с дальним светом, по-хозяйски, никого не опасаясь.
Хорошо, что ехали они не быстро, и пулеметчица успела опомниться, отвести глаза от фар, проморгаться и уже по-деловому ухватиться за свое оружие.
Освещенный снег дал Ирке отличную возможность увидеть и мушку, и прицел, совместить одно с другим и, примерно взяв чуток за фарами передней машины – вроде как джипа, она даванула на спуск. И ничего не произошло. Шибануло холодком вдоль по позвоночнику, сейчас проскочат – и все!
Джип уже подставил бочину, в свете фар шедшего за ним фургона был отлично виден, просто загляденье, а не цель.
Тут же пальцы нащупали еще какую-то выпуклую пимпу – и Ирка вспомнила, что кроме спуска надо давить одновременно еще и на чертов предохранитель. И надавила.
Пулемет саданул ее довольно чувствительно в плечо и заколотил так, что у нее мелькнуло в голове совершенно неуместное: «Боже, как у меня щеки трясутся!»
Немного оглохшая и чуть ослепшая от грохота и всполохов пламени, Ирка отдернула палец – «дегтярь» послушно замолчал.
«Черт, это я ж полдиска выпулила!» – ужаснулась про себя.
Джип светил фарами, стоял совершенно неподвижно посреди дороги, а вот фургон шустро пытался развернуться, резко сдав задом и прикрыв от огня кабину кузовом. Спохватившись, Ирина долбанула несколькими короткими очередями по грузовику, надеясь, что пули достанут через кузов до водителя.
– Из джипа с нашей стороны кто-то вывалился! – звонко крикнула Верка.
Ирка только чертыхнулась в ответ, продолжая стрелять по кубическому черному силуэту.
Грузовик как-то перекосило.
– За джипом кто-то мелькнул! Из грузовика водитель выскочил! Они как тараканы разбегаются! Да стреляй же ты, стреляй!
Диск щелкнул и пулемет замолк.
