Василий Головачев - Смерш-2

Матвей потянулся к бутылке пепси, открыл – напиток был теплым и жажду не утолил. Вспомнился старый анекдот, как официант в кафе жалуется бармену:

– Вот посетитель кричит, что вино слишком теплое.

– Врет! – убежденно отвечает бармен. – Я только что долил в бутылку холодной воды…

Матвей улыбнулся, расслабился до состояния дхъяны, когда организму уже не требуется охлаждения, ибо он не чувствует перегрева, и через секунду уснул, оставив «включенной» третью сигнальную систему – сторожевую.

Село Старое на самом деле оказалось не таким уж и старым. Во всяком случае, новых домов, добротных, кирпичных, в большинстве своем двухэтажных и красивых, в нем набиралось, по подсчетам Матвея, около двух десятков. Почти все они принадлежали приезжим фермерам, и Матвей понял, почему местное население озлобилось против новых жильцов: колхоз никогда не построил бы им такие дома.

Коттедж Нестеровых замыкал улицу. Он не был двухэтажным, как другие, зато имел пять комнат и добротную русскую печь с лежанкой. Во дворе – ферма для коров, два сарая, погреб, колодец, небольшой загон для кур и свиней. В саду – вишни, сливы и яблони, шпалера малины отгораживали участок Нестеровых от соседнего. Огород в тридцать соток был засажен картофелем, капустой, луком и морковью, а два гектара пахотной фермерской земли зеленели хлебом и кукурузой. На остальных землях, примыкающих к реке, росла люцерна и травы. Был и луг, где паслись три коровы и конь.

Прибыл Матвей в село в двенадцатом часу дня и застать Лиду дома не надеялся, но сестра оказалась во дворе, готовила для скота корм. Брата она, конечно, не ждала и поверила в его приезд, лишь когда он обнял ее за плечи.

Были слезы, радостные возгласы, улыбки, смех и рассказ о делах. И был обед, на котором присутствовал также Леонид Ильич, муж Лиды, отнюдь не обрадованный приездом шурина. Дети Нестеровых, Настя и Андрей, ученики пятого и шестого классов, еще не вернулись из школы. Леонид, злой и чем-то расстроенный, на вопросы отвечал односложно и невпопад, зато поносил всех и вся, от правительства до соседей.

– Надо уезжать, – подвел он наконец итоги своего недовольства, – житья не стало. Хочу спокойно пожить где-нибудь, никого не видеть и не слышать. – С этими словами он ушел в горницу.

Матвей и Лида – статная, высокая блондинка с тяжелой золотой косой, уложенной в корону, – переглянулись.

– Спать пошел, – тихо сказала Лидия. – У него режим: с двух до четырех дрыхнет, с девяти вечера тырится в ящик.

– А ты? – так же тихо спросил Матвей, отвалившись от стола.

Обед был королевским даже по городским масштабам: копченый окорок, корзиночки с творогом, борщ по-огородничьи, салат из квашеной капусты, с грибами («Шампиньоны в погребе растим круглый год»), расстегаи, творожная запеканка, кисель из земляники. Вина и водки на столе не было. Леонид и Лида алкоголя и сами не признавали, и знали отношение к нему Матвея: «Алкоголь хорошо укрепляет нервную систему, если его не употреблять».

– А что я? – вздохнула Лида, по-бабьи подперев голову кулаком. – Работаю с утра до вечера. А Леша только мешает, ведь за что ни возьмется – скандал за скандалом. Хорошо хоть не пьет, а то было бы совсем худо. В прошлом году вздумали мы на всей площади капусту выращивать. Ну и вырастили – убирать не успевали. Так деревенские повадились воровать. Леша одного-то и подстрелил из ружья. Судить не стали, но разговоры пошли: мол, жадюги, за кочан чуть человека не кончили! А о том, что пол-урожая растащили, никто и не вспомнил. Участковый пригрозил, в следующий раз посадит.

Лидия шмыгнула носом, смахнула слезу, криво улыбнулась:

– Картошку тащат, лук тащат… Леша на все рукой махнул: что мне теперь, в тюрьму идти? А главное, ничего сделать нельзя. Сдали мы зерно, картошку, молоко, получили колхозные чеки, так мало что гроши – и те до сих пор не заплатили! Думали «Ниву» приобрести за них – какое там! А тут еще мотоцикл увели со двора. Сначала бочку солярки, теперь мотоцикл, видно, мало показалось. И ведь участковый знает кто, а попробуй докажи.

– Уф! – сказал Матвей, погладив себя по животу. – Готовишь ты сказочно! Мне б такую жену.

Лида округлила глаза, взмахнула полной красивой рукой, засмеялась:

– Не выдумывай. А вообще жаловаться-то особо нечего. Все у нас есть, дети обуты, одеты, присмотрены, учатся хорошо, помогают по хозяйству. А то, что творится, – так это жизнь. Деревенских тоже можно понять: вкалывают не меньше нашего, а получают фигу. Крутятся, кто как может, некоторые приворовывают… – Хозяйка снова взмахнула рукой: – Ничего, выдюжим. Спасибо, что приехал. Я письмо от отчаяния написала: нахлынула вдруг тоска, тошно стало, хоть плачь, ну я и… Ты уж не обижайся, а?

Матвей встал, обнял Лиду, чмокнул в щеку.

– Все нормально, сеструха, все образуется. Ты молодец, ей-богу, твоей энергии и мужик позавидует. Я тут поживу у вас два-три дня, попробую разобраться да и помогу чем.

Лида спохватилась:

– Ах я курица беспамятная, расслабилась вовсе, а коровы недоеные стоят. Да и я хороша – все о себе да о себе, вечером поговорим о твоих делах, Матвейша, а я побежала. Располагайся в гостевой комнате.

До вечера Матвей искупался в реке, помлел на местном пляже, обошел все хозяйство Нестеровых и встретил из школы детей, которых больше года не видел; занятия давно закончились, но все ребята теперь работали на пришкольном участке.

Прошелся по селу, приглядываясь к усадьбам и к людям, понаблюдал за сонным царством колхозного машинного двора, но в правление заходить не стал, только выяснил, где находятся «апартаменты» председателя и участкового инспектора.

Лида освободилась лишь к десяти часам вечера, и Матвей снова поразился запасам ее физических и душевных сил. На отдых ей оставались буквально минуты, а она еще пыталась что-то читать на сон грядущий и заниматься детьми. Поговорить не удалось. День выдался трудный, и Лида уснула, сидя на кухне за чашкой чая. Матвею самому пришлось укладывать племяшек, читать им на ночь стихи и рассказывать страшные истории, что он сделал не без удовольствия.

Прежде чем уснуть в чистой и свежей постели, Матвей поразмышлял над поразительной откровенностью Горшина, выдавшего ему, по сути, главную тайну «Чистилища». Неужели он настолько уверен в новом сотруднике, пусть и проявившем себя в деле однажды? Или расчет строится на другом – проверка? И структура «Стопкрима» на самом деле иная? Как и названные лидеры – комиссары? В таком случае за кого он принимает профессионала-контрразведчика? Настоящий ганфайтер никогда не клюнет на информацию, добытую без труда, и ничего не предпримет, не проверив ее. Но если сведения верны, Горшин рискует не зря, ведь он рассчитывает каждый свой шаг. Что он задумал? Или все идет по плану, как и должно быть?