Невидимая сторона - Григорий Константинович Шаргородский
— Сколько у нас времени? — спросил я фор Симеона.
— Не более двадцати минут.
— Трухтух, — использовал я более культурное ругательство из оркского языка и угрюмо посмотрел на Иваныча: — Вводные?
А вот на эту жабу злиться почему-то не получалось. Больше раздражала собственная наивность. Ведь и дураку было понятно, что специальный инспектор не станет прикрывать кого-то с моим даром только ради связей на черном рынке. Более чем уверен, что такие вот ситуации изначально закладывались в расчеты на мое будущее. И есть очень серьезные подозрения, что, если я поломаю эти планы, неустойка будет жесткая, так что увильнуть вряд ли получится. Ладно, все это лирика. Лучше уж мотивировать себя мыслями о благородстве и сочувствии к бедным маленьким орчатам.
— Симеон говорит, что подойти ты сможешь без проблем, но на всякий случай мы подсветили силовые линии. Старайся их не зацепить. А дальше тебе виднее.
Очень хотелось сказать обоим гоблинам какую-нибудь гадость, но я просто вдохнул, понимая, что легче мне от этого точно не станет, и пошел вперед. Обгоняя меня, по полу проплыл полупрозрачный туман. Касаясь невидимых силовых линий, он подсвечивал их красным. Это выглядело эффектно. В воздухе, словно рисуемая невидимым художником, вычерчивалась сеть из линий и зигзагов. В первый момент мне показалось, что придется изображать из себя акробата как в шпионских фильмах, но все оказалось намного проще: всего-то пару раз свернул в сторону и один раз пригнулся.
Дверь, на которой висела бомба, была, скорее, густой решеткой. Мне так не хотелось смотреть на само взрывное устройство, что я невольно начал изучать материал, из которого была сделана ажурная преграда. На первый взгляд все выглядело неряшливо, словно собрано на скорую руку из разномастных костей, но стыки были настолько гладкими и одна кость переходила в другую так органично, что я невольно засмотрелся. Затем встряхнулся и все же перевел взгляд на опасное, словно уснувший тарантул, устройство. Еще на подходе, подпитав свой дар Живой силой, я ощутил, как от двери фонит энергией разрушения. Причем было ощущение какой-то сжатой пружины, в любой момент грозящей развернуться и разбрызгать вокруг себя концентрированную смерть. Сама бомба выглядела как творение какого-нибудь скульптора абстракциониста. Казалось, что бомбист вообще не заморачивался над эстетической стороной своего детища. Он просто сгреб в кучу какие-то непонятного назначения артефакты и электронные устройства, а затем все это обильно обвязал разноцветный проводкой.
Смысла всматриваться в это безобразие не было никакого, потому что сапером я не был и, даст бог, никогда не стану. Так что уповать приходилось только на мой дар. Прикасаться к кошмарной вязанке было не только страшно, но еще и жути противно. Впрочем, что уж тут кокетничать, все равно придется. Как бы я ни крепился и ни собирался с силами, к устройству прикоснулся лишь кончиком указательного пальца, словно институтка, которой на спор пришлось трогать жабу. Не уверен, что без общения с проклятым триптихом голландцев мне удалось бы хоть что-то разобрать в этом хаосе энергии разрушения, которой была буквально пропитана бомба. Информация все же поступала, но мне приходилось прилагать усилия, чтобы вычленить из этого вороха хоть что-то полезное. Это словно копаться в отходах любимого мопса жены в поисках кольца, которое сожрала уродливая тварюшка. Мерзко, противно, хочется убить всех, кто виноват в сложившейся ситуации, но искать надо. За кольцо ведь деньги уплачены, а этой курице, видите ли, противно!
Вот откуда такие ассоциации? Ни жены, ни тем более мопса у меня отродясь не было.
Лишь после того, как я сумел хоть как-то свыкнуться с мраком энергии разрушения, липшей ко мне словно деготь, удалось различить нити энергии творения, скрытые под черной коростой. А вот с этим работалось намного легче, и я сразу же многое узнал о конструкции, ну и чуть-чуть о том, кто ее создал. Задумка была достаточно хитрой. Все это проволочное безобразие для специалиста должно было иметь определенный смысл. Так что грамотный сапер стал бы с уверенностью резать вот этот вот зелененький и эти два синеньких проводочка. Ну и улетел бы в страну вечной охоты вместе с кучей жандармов и почти сотней мелких орчат. Очень подлая штука.
В бомбе было много созданных автоматически, практически без участия людей деталей, не имевших ни капли энергии творения. Отдельные артефакты несли сугубо утилитарную роль и об общем устройстве давали слишком мало информации, но дело в том, что, соединяя все вместе, без сомнения талантливый артефактор и инженер создал некую общность, являющуюся новым целым, несущим немалый заряд энергии творения. На самом деле устройство не имело никакого механизма обезвреживания, но слабое место я все же ощутил. Причем оставил его не создатель бомбы, а тот, кто сделал детонатор.
Если выдернуть вот эту вот штуку, то энергия, необходимая для запуска свернутого в тугой комок мощного заклинания, начнет уходить в пространство, и через десять минут бомбой можно будет хоть в футбол играть. Для инициации мини-армагеддона нужна прорва энергии, и сейчас мы ее просто стравим в окружающее пространство. Как и говорил фор Симеон, таймер сработает через двадцать минут, но ничего запустить уже не сможет — конечно, если никто из пришлых за это время не потревожит силовые линии. Только осознав, что сегодня здесь никто не умрет, я заметил, как затекли плечи. Так что практически с хрустом распрямился и даже застонал, а затем еще и оглушительно чихнул. Когда повернулся к ожидавшим конца моих действий зрителям, то насладился ошарашенным видом гоблинов, сделавшегося салатовым Бисквита и мелькнувшего в другом конце зала хвоста сбежавшего Тик-туна. Тут ничего удивительно нет: мышоуры геройскими задатками никогда не обладали. Абсолютно невозмутимым оставался только Бенедиктус.
Кто бы сомневался.
Чихнув еще два раза, я бодрым шагом направился обратно под сверлящими меня взглядами представителей разных рас.
— Ты когда-нибудь меня угробишь, — недовольно квакнул Иваныч, а фор Симеон осуждающе качнул головой.
— Увы, дражайший шеф, — печально ответил я, — не с моим счастьем.
— Прекрати паясничать! — абсолютно неоригинально заявил гоблин, но было видно, что он не сердится. — Рассказывай, кто сделал бомбу?
— Человек, — посерьезнев, ответил я.
— Это плохо. Это очень плохо, — приуныл мой куратор, и я внезапно подумал, что стоит
