Познавший правила (СИ) - Сухов Лео
Девушка осеклась — видимо, вспомнив, кто устроил тот грандиозный пожар. Наш проводник, которого я уже считал немым, наконец подал голос:
— Попал торгаш! — он повернулся к своим и приказал. — Приберитесь тут. А вы возвращайтесь к себе.
Тёмный палец ткнул в меня, когда я уже собрался отправиться на корабль.
— Ты со мной!
Намёк был понятен. Я махнул своим и вышел вслед за проводником со склада. Мы углубились в ночные улицы Таффтона. Город не спал. Даже ночью здесь продолжалась жизнь — совсем другая и отличная от той, которая шла днём. Я бы поостерёгся ходить по улицам ночью, но, похоже, моего проводника здесь знали очень хорошо. Ни одна тень из подворотни не посмела приблизиться к нам, хотя шорохи и звуки ночного города не предвещали ничего хорошего.
В городские кварталы, где горели фонари и ходила стража, мы не углублялись. Прошли по самому краю к очередным складам. Мой проводник огляделся и нырнул в один из них. Я снова подавил зарождающийся страх и без вопросов последовал за ним. Дверь за мной закрылась, и мы оказались в полной темноте. Но так продолжалось недолго. Впереди скрипнула створка, и в коридор, в котором мы находились, плеснул мягкий жёлтый свет фонарей.
— К’ха саар ке! — сказал мой проводник на гортанном наречии, и пошёл первым на свет.
Мы оказались в большом помещении, из которого вглубь склада вели еще несколько дверей. Посреди комнаты располагался стол. С двух сторон от него стояли стулья. Один занимал Батя. Другой пустовал. Я было понадеялся, что это для меня, но без приглашения садиться не рискнул. Тем временем наш проводник встал рядом с Батей и стал что-то шептать ему на ухо.
— Шрам, подойди! — попросил Батя, подняв руку.
Сделав несколько шагов, я прошёл чуть дальше и повернулся, чтобы оказаться перед ним.
— Твой обидчик, Шрам, обидел и Семью. Обидел серьёзно. Серёжки икана — гнусная дурь… Мы не любим торговцев дурью. Может так статься, что он не сможет заплатить прямо сейчас. И тогда он умрёт. Достаточно ли тебе будет этого?
— Мне будет достаточно, — сглотнув, кивнул я.
— Хорошо. Приведите нашего гостя, — Батя повёл рукой, и я снова отступил к стене.
Не прошло и минуты, как я опять встретился с Ткацо. Но от уверенного в себе сытого торговца уже почти ничего не осталось. Я не заметил, чтобы Ткацо били или унижали, но он дрожал от страха, подслеповато щурясь. Двое моранков почти силой усадили его на свободный стул и привязали руки.
— Пожалуйста… Пожалуйста! — пролепетал Ткацо, оглядываясь. — Я просто купец… Я ничего не делал…
— Разве? — удивился Батя, разглядывая торговца. — Но я знаю другое. Ты обидел немало людей.
— Я никого не обижал! — вскинулся тот. — Я живу по законам!
— А вот наш родич, Шрам, говорит иное, — заметил Батя. — Он говорит, что ты много ааори обидел своей жадностью, Ткацо!
Ткацо, наконец, заметил меня в полумраке у стены. Он дёрнулся, но верёвки не дали ему подняться.
— Это ложь! — пискнул Ткацо. — Надо просто знать законы!
— Тут ты прав… Законы нужно знать, — Батя протянул руку в сторону, и наш проводник положил на неё одну из найденных серёжек. — Но и людей уважать надо! Обидел ты Шрама, и Шрам обиделся. И не стал покрывать твои грязные дела…
Ткацо в ужасе уставился на руку Бати, обливаясь потом.
— Меня подставили! — хрипло выдохнул он. — Это не моё!
— Твоё-твоё! — покачал головой Батя. — Шрам к твоему складу не приближался. И о содержимом он не знал — кроме того, что это контрабанда. А вот ты сразу понял, откуда это принесли. Так ведь?
Торговец замолчал, затравленно озираясь.
— Разве ты не знал, что контрабанда — это дело Семьи? И разве не слышал, что за серёжки икана мы можем убить, Ткацо?
— Я… я… виноват!.. — торговец попытался слезть со стула, но не смог. Тогда он просто бухнулся на колени вместе со стулом. — Это была минутная слабость! Алчность!
— Законы надо знать, Ткацо, — проговорил Батя. — Ты умрёшь!
— Все могут ошибиться! Прошу! Будьте терпимее к ошибкам!
— Вот тут ты прав, — Батя покивал. — Все могут ошибаться. Вот и Шрам мог ошибиться. Был ли ты терпим к его ошибкам?
— Был… Не был! — Ткацо не смог устоять на коленях, и чтобы не упасть лицом в пол, опёрся толстым подбородком о столешницу, преданно уставившись на Батю. — Буду! Теперь буду! Я готов всё ему оплатить сполна! Все сто сорок тысяч ули!
— Это хорошо, но глубина его обиды… И боль от твоей жадности! — Батя покачал головой. — Опасность оттого, что ты втёмную использовал его!.. А если бы мы обиделись на Шрама? Ведь он бы незаслуженно пострадал вместе с тобой. Пострадал дважды! Он спас твои корабли, и чем ты его отблагодарил?
— Триста! Триста тысяч! — пролепетал Ткацо.
— Семьсот сорок тысяч. Сто сорок тысяч — за работу. Двести тысяч — за жадность. Ещё двести тысяч — за использование втёмную. И ещё двести тысяч — за спасённый груз. Ты готов оплатить?
Было видно, как в Ткацо столкнулись жадность и страх смерти. А мне неожиданно стало смешно и приятно. Чуть больше дня назад этот человек с удовольствием наблюдал, как меня унижают и втаптывают в грязь на суде. А теперь на столь же неправедном судилище он сам оказался в грязи. Страх смерти у Ткацо победил жадность:
— Я готов! Очень готов!.. Уф!.. Ага! — торговец пытался кивать, но столешница мешала.
— Так где нам взять эти деньги, Ткацо? — спросил Батя.
— Я сам принесу! — прохрипел торговец, и в комнате раздались смешки. Радостней всех смеялся Батя. Ткацо погыкивал вслед за всеми, переводя испуганный взгляд с одного моранка на другого.
— Ты снова обижаешь меня, сын падальщика! — произнес Батя, отсмеявшись. Он вскинул руку, и смех его людей утих. Только Ткацо продолжал всё тише и тише гыкать ещё пару секунд. — Как я могу отпустить своего дорогого гостя ходить в ночи по улицам? Нет-нет! Ты скажешь, где взять деньги, а мои люди принесут их. А мы пока ещё поговорим с тобой.
— О чём? — прошептал Ткацо, с испугом глядя на Батю.
— О том, как ты обидел Семью, Ткацо! — ответил старый моранк.
— Я… Я прошу прощения! Прошу прощения у вас! У Семьи!.. — взвыл торговец.
— Ты просишь прощения, но делаешь это без уважения, Ткацо, — заметил Батя. — Я вижу, ты хочешь обидеть нас трижды?
— Сколько?.. Сколько?.. Берите всё! Пожалуйста!.. Берите всё! — торговец извивался в неудобной позе и даже пустил слезу. — Я прошу вас!.. Заберите всё — товар, деньги!
— Нет-нет. Зачем мы будем забирать товар, Ткацо? — удивился Батя. — Его ты продашь сам. Кроме серёжек икана. Пока нам нужны только деньги. А товар продавай, конечно! И когда у тебя будут появляться деньги — будешь всё отдавать! Да…
— Хорошо!.. Хорошо!.. Деньги в сундуке, в гостинице! Два миллиона триста тысяч! Его охраняют…
— Это неважно, — прервал его Батя. — Те, кто охраняет вещи в «Белом але», поверят моим родичам. Но ты не сказал о самой важной заначке…
— Конечно! В номере! Три кошелька! — торговец забился в путах и, наконец, с шумом рухнул на пол, что не помешало говорить через столешницу. — Уф!.. Я ещё в каюте держу, чуть-чуть! На корабле «Гордость Таффтона». Там только тоже…
— Мы разберёмся, — кивнул Батя. — Проводите нашего гостя, пожалуйста, в его покои!
Двое моранков подхватили Ткацо под руки и потащили к двери.
— Я ещё вспомню!.. Я вспомню, где!.. — надрывался тот. Крики всё удалялись и удалялись.
— Удивительно, — проговорил Батя. — Общение с хорошими людьми делает и из сына падальщика хорошего человека… Шрам?
— Да, Батя! — я снова вышел вперёд.
— Возвращайся на корабль, сынок, — проговорил он. — И готовьтесь покинуть порт, когда мои люди принесут деньги.
— Да! — кивнул я и не смог удержаться. — Как только вы его отпустите, он сбежит!
— Он попытается, — кивнул Батя. — Обязательно попытается… Но, чтобы сбежать, ему нужен транспорт, а корабли сгорят сегодня утром. Мог бы уйти сушей, но все деньги он отдаст нам. Я рад, что ты переживаешь за Семью, Шрам! Хоть в чём-то не ошибся Кнаско за последний год… Ты ещё и помогаешь этому непутёвому сыну, Шрам! Тем, что ты есть! Мы свяжемся с тобой.
