Владимир Контровский - Саракш: Кольцо ненависти
Рада смотрела по сторонам с детским любопытством — юность ее пришлась на тяжелые послевоенные времена, и девушка почти ничего не видела, кроме столицы и центральных областей страны, унылых и далеко не живописных. И немного моря с родителями в детстве. А здесь посмотреть было на что: атомное эхо докатилось до западных отрогов хребта Зартак, но не опустошило эти места, и за прошедшие годы природа залечила раны — выросли новые леса, в которых гнездились птицы и шныряла мелкая живность, а в многочисленных ручьях и речушках (чистых, не радиоактивных) плескалась рыба. До нетронутых пандейских лесов верховьям Голубой Змеи было, конечно, далеко, но даже по ним можно было понять, каким был несчастный материк до начала ядерного безумия. И река здесь была другой — отравленной она становилась ниже по течению: там, где начинались ржавые леса и где в воды Голубой Змеи попадали активные изотопы, вымывавшиеся дождями из опаленной земли. И Максим вдруг подумал, как было бы здорово просто пожить в этих краях вдвоем с Радой хотя бы месяц, забыв обо всем, что оста лось там, позади. Не получится такая идиллия, сказал он себе, нет, не получится, а жаль…
Адаптированный глайдер легко скользил над самой землей. Дорог здесь уже не было, но машина с равнодушной легкостью оставляла позади рытвины, невысокие холмы, топкие низины, огибая плотные заросли кустов и лавируя между древесными стволами там, где они не смыкались в сплошную стену. Квазиживой организм очень естественно вписывался в этот мир, близкий к первобытному, и Максиму порой даже казалось, что машина мурлычет от удовольствия, петляя между деревьями и перепрыгивая через узкие прозрачные ручьи, тихо бормотавшие что-то свое. А горы становились все ближе, их призрачная голубизна густела и наливалась синевой, в которой постепенно проступала чернота обнаженных скал.
Ближе к вечеру, когда горы уже нависли над головами, Максим почувствовал чье-то пристальное внимание. Вокруг не было видно ни души, и тем не менее ощущение чужого взгляда не проходило — за глайдером явно наблюдали. Мак остался спокоен: он был уверен, что справится с любой угрозой, да и наблюдали за ними без враждебности, а всего лишь с интересом — это чувствовалось. Нас заметили, подумал Мак, и это хорошо — было бы хуже, если бы на нас не обратили никакого внимания и нам пришлось бы наматывать круги по предгорьям в поисках горских поселений, о которых говорил Ирри Арритуаварри. Вот тебе и контакт — тот самый, которым ты грезил три года назад, попав на обитаемый остров, — надо только немного подождать.
Ждать пришлось недолго. Глайдер, вспенивая несущим полем воду, перемахнул пруд, раздвинул носом колышущуюся завесу высоких стеблей, напоминавших земные камыши, и оказался на небольшой полянке, окаймленной сочной зеленью. И на этой поляне, скрестив на груди руки в позе спокойного ожидания, стоял человек в кожаной куртке — безоружный.
Мягко спружинив, машина опустилась на траву, снова превратившись в обычный автомобиль. Максим выключил двигатель и вышел, бросив Раде негромкое «Не волнуйся, все в порядке». Уже темнело, но он ясно видел, что перед ним горец, очень похожий на Ирри и на самого Максима — ошибиться было трудно.
— Мы ждали, — сказал незнакомец, вежливо наклоняя голову, когда Максим показал ему «ладонь птицелова». — Я покажу дорогу, Святой Мак.
* * *Каменный лабиринт казался бесконечным. Час за часом узкие коридоры ущелий сменялись долинами, зажатыми со всех сторон могучими телами утесов, по которым змеились пенные нити водопадов; едва заметные тропки, петлявшие по крутым склонам, рассекали пропасти, таившие гулкое эхо. Никаких дорог здесь не было и в помине — по этим диким горам не то что проехать, пройти было совсем не просто. Выручал глайдер — если бы не эта машина, путь к сердцу Зартака продлился бы неопределенно долго. Глайдер удерживался на гранях скал, перелетал через провалы, пересекал коварные осыпи, грозившие при первом же неосторожном движении породить грохочущую каменную лавину. Максим догадывался, что путешествие по горам окажется непростым, и хорошо знал возможности земной техники (поэтому, собственно, он и отправился на глайдере), однако заметил, что их провожатый, сидевший рядом (Рада перебралась на заднее сиденье), отнюдь не выказывал безмерного удивления при виде головоломных пируэтов глайдера, которые явно не могла выполнить ни одна саракшианская машина. Можно было предположить, что горцы просто далеки от цивилизации и не слишком сведущи в технике, но Мак подозревал, что причина индифферентности их проводника совсем другая. Несмотря на свое отшельничество, горцы были неплохо осведомлены о жизни внешнего мира, знали, что там и как, и если их не удивлял глайдер, значит… Значит, или они считают, что Святому Маку подвластна магия, или же они знают, с кем имеют дело, — без всякой мистики. Второе предположение вызывало множество вопросов, но Максим надеялся, что скоро получит на них ответы.
Однако пока ответов не было — наоборот, возникали все новые вопросы. Проводник был сдержанно молчалив — он не то чтобы уклонялся от беседы, но умудрялся отвечать так, что его ответы можно было толковать как угодно. При этом горец отнюдь не скрытничал — он всего лишь очень естественно жил в каком-то своем мире, который имел слишком мало точек пересечения с больным и суетливым миром Саракша, хорошо известным и ставшим уже привычным землянину Максиму Каммереру.
Не добавила ясности и ночевка в селении у подножья гор, куда они прибыли вчера вечером. Десяток хижин, сложенных из дикого камня, огонь очагов, смуглокожие мужчины и женщины, ненавязчиво любопытные дети, простая еда и ночлег, аура доброжелательного гостеприимства, и все — спустя час после того, как утром они покинули селение, Максиму казалось, что никакого поселка и не было и что все это ему только приснилось.
Загадочное племя, думал Мак. Откуда они взялись, так не похожие ни на один народ Саракша? Они ведь не мутанты, жертвы ядерной войны, нет — в них дремлет что-то древнее, бережно хранимое тысячелетиями. Загадочный народ… Зато теперь я знаю, как им удалось сохранить в неприкосновенности свой мир — по этим горам (он поглядел на мрачные пики, со всех сторон обступавшие глайдер) не пройдет никакая армия, не говоря уже о технике, да и летать здесь сможет только очень опытный пилот: вершины затянуты туманом, и врезаться в них проще простого.
Интересно, как они сами здесь ходят? Или легенды говорят правду, и горцы в самом деле умеют левитировать? Да нет, вряд ли — скорее всего, они (он посмотрел на проводника) просто великолепно развиты физически и прекрасно тренированы; для них эти горы — дом родной. А вот незваным пришельцам — да, тем тут приходилось несладко.
— Скажи, почтенный, — спросил Мак у проводника, огибая очередной каменный клык, — часто ли люди долин тревожили покой людей гор?
— Такое случалось нередко, — степенно ответил горец. — По нашим ущельям шагала панцирная пехота имперцев, скакала баронская конница, по склонам гор карабкались южные варвары. Они приходили и уходили, не найдя того, что искали, и оставляли своих мертвых на наших камнях.
— А чего же они искали?
— Золота, — спокойно пояснил горец, — и богатства вообще. Но они его не находили, потому что мы никогда не собирали богатств — у нас нет такого понятия. И они уходили ни с чем, а хищные птиц гор так объедались мясом погибших, что не могли летать, и мы ловили их голыми руками. Отсюда и пошло имя нашего народа — Птицеловы. А танкам Империи, которые пришли позже, здесь было не пройти, они, — он посмотрел на Максима без улыбки, — не умеют того, что умеет твоя машина. До нас трудно добраться, и главное — мы сумели стать ненужными людям долин: то, чем мы владеем, не представляло для них никакой ценности — оно им непонятно. Мы сами по себе — зачем ловить ладонью дым костра, если его нельзя положить в кошелек?
Значит, это дитя дымных костров заметило необычность глайдера, подумал Максим, заметило, однако не подало виду. Он хотел было спросить напрямик «А чем же таким вы владеете?», но удержался: что-то ему подсказывало — Святой Мак не должен задавать этот вопрос.
— А последняя война, ядерная, она тоже обошла вас стороной?
— Почти. Остался Атомный Шрам, — горец махнул рукой туда, где, как знал Максим, зиял в хребте пролом, оставленный ядерным взрывом, — но горы наши велики и крепки, их трудно разрушить. Мы пересидели огненную бурю и незримую смерть в пещерах — мы жили, пока люди долин бессмысленно убивали друг друга. И мы выжили, потому что должны были выжить, чтобы свершить Предначертанное.
Опять пророчество наподобие пандейского, подумал Максим. Щедр мой обитаемый остров на древние предания — остается надеяться, что в горах Зартака не спит в хрустальном гробу прекрасная принцесса, которую Святой Мак должен разбудить страстным поцелуем, а заодно провести с разбуженной красавицей брачную ночь. Никаких принцесс, хватит с меня местных принцесс, У меня есть Рада! А если Птицеловы будут настаивать…
