Андрей Лестер - Москва 2077. Медиум
Рядом с мальчиками стояла Жанна, у цилиндра крутился ученый с обвислой губой, а слева, ближе ко входу в подземелье, страдал от головной боли Мураховский. У полок с игрушками я заметил большой лист железа с наклеенными на него толстыми полосами черной жесткой резины, напоминающей резаные автомобильные покрышки.
– Послушайте меня внимательно, – сказал полковник. – Очень внимательно. В первую очередь я обращаюсь ко взрослым. Обычно мы такие дела решали без детей, щадили их нервы и сердца.
«Полковник заговорил о сердцах! Дело плохо, – подумал я. – Что они узнали от Сережи?»
– Но сейчас не тот случай, – продолжал он своим сиплым басом. – Долгое время мы здесь занимались научными изысканиями и экспериментами, которые должны изменить жизнь всего человечества. Кое-кто находится в инкубаторе очень давно. Гриша фактически вырос здесь, около года назад приехал Миша. Они помнят, как в лесу стояло только два дома и больше ничего.
Бур сделал попытку улыбнуться детям. Но ни Миша, ни сын полковника не ответили на его улыбку.
– Другие попали сюда, в это священное для будущего всех землян место, сравнительно недавно, месяц, два назад, когда уже появились стены, изгородь и все необходимое для нормальной жизни. И совсем недавно к нам присоединился очень интересный молодой человек, – Бур кивнул в мою сторону, – который, я уверен, уже понимает всю важность происходящего… Мы собирались построить новый мир взамен деградирующего старого. Воздействие раскололо человечество на две части – так называемых тихих и так называемых дерганых. Первые опустились в болото самоуспокоения, вторые, лишившись технологий, испугались и погрузились в пучину извращений. Мы хотели, и мы хотим объединить и тех и других под знаменем прогресса, развития и возрождения всех технических достижений, которые были утеряны во время Переворота. Для этого у нас есть всё – воля, великолепные организаторы, – Бур показал на Мураховского, – и дети, которые являются не просто, как их раньше называли, цветами жизни, а, я бы сказал, цветами будущего, и даже более того – хранителями будущего. Не всегда понимая смысл действий взрослых, они тем не менее самоотверженно помогали нам заложить фундамент, на котором мы построим новый мир, мир техники, скоростей, процветания, крепкой власти, здоровья, дисциплины и порядка. Мы работали не покладая рук, но считали, что располагаем достаточным количеством времени для завершения наших изысканий. События последних дней, и прежде всего то, что случилось сегодня, говорят о другом. Времени у нас не остается. Силы зла, прознавшие о существовании нашего городка будущего, приближаются к нам. Каждую минуту они могут оказаться под стенами инкубатора. Их задача – уничтожить нас всех. Убить военных, гражданских и детей. Сжечь лаборатории и мастерские. Стереть с лица земли саму память о нас. Но прежде чем они убьют нас, они попытаются вырвать из наших людей те священные тайны, которые были отвоеваны нами у природы в трудах и лишениях. Эти люди, которых устраивает нынешнее положение в бывшей Великой державе, которые тайно управляют и жителями Тихой Москвы, и жителями Сектора, которые вынашивают планы по превращению целых народов в животных, в скот, в быдло, – эти люди просто так не сдадутся. Они будут пытать взрослых и детей. Пытать. Я знаю, на что они способны. Нам уготовлены страшные мучения. Не буду живописать их. И прежде всего потому, что верю и знаю – мы победим.
Я вдруг подумал, что не зря полковника хочет убить чуть ли не каждый второй человек из тех, кто его близко знает. Не только за невероятную жестокость и тонны пролитой крови, но и, наверное, за такие вот речи, подменяющие понятия и сбивающие с пути.
Как говорить с Мишей после такого выступления? Кто мне поверит, когда я затяну подобную же волынку, только на свой лад?
«Лучше бы тебе мельничный жернов повесили на шею и бросили в омут, чем… – пытался вспомнить я строчки из читанного однажды Евангелия, – чем соблазнишь ты хоть одного из малых сих». Вспомнить не получалось, а то, что всплывало в памяти, хоть и передавало общий смысл, совсем не обладало той силой проникновения и убеждения, которая была в старой книге.
– Мы победим, – повторил Бур. – Я хочу, чтобы все понимали, – полковник пристально посмотрел на меня, – что среди наших бойцов есть герои. Есть люди, преданные делу до последней капли крови. Не секрет, что многие хотели и хотят расправиться со мной. Но даже если их желания осуществятся и я погибну, врагам это ничего не даст. Пока жив хотя бы один из наших самых преданных бойцов, таких как Ратмир и его команда, никакой враг не завладеет инкубатором и нашими детьми. Еще раз повторяю. Мы победим. Мы найдем способы и средства… И именно с этой целью мы собрались здесь сейчас. Сегодня мы должны сделать попытку возродить ту технологию, которая поможет нам спастись от зверской расправы и спасет в дальнейшем, я в этом уверен, весь мир и все население планеты… Мураховский! – дал знак полковник.
И Мураховский со своей страдальческой гримасой на лице сделал два шага к столу и с тяжелым стуком выложил на него пистолет Макарова. ПМ.
4
Несмотря на потрясающее красноречие, с которым Бур пытался подтолкнуть всех нас к авральной работе, оживить пистолет не получалось.
Полки с игрушками отодвинули в сторону и на их месте закрепили на стене лист железа, покрытый резаной резиной. Я вспомнил, где видел нечто подобное. В армии похожие листы были в специальных боксах, расположенных во дворе караульного помещения. Там мы разряжали автоматы Калашникова и, целясь в лист с резиной, проверяли, не остался ли случайно в патроннике патрон. Помню, как однажды в соседнем боксе прозвучал выстрел – и какой шухер подняло по этому поводу начальство!
Короче, в течение часа, не меньше, то Мураховский, то сам Бур брали в руки «макарова», подходили к цилиндру, поплотнее, по возможности, прижимаясь к нему ногами, и целились в лист с резиной.
Мальчишки работали поочередно. Их тоже ставили поближе к сияющему нержавейкой цилиндру, чтобы максимально простимулировать способности к антивоздействию. Дети хмурились и даже говорили, что боятся, но не отказывались от работы. После того, что рассказал мне Смирнов, я уже и не знал, до какой степени они хитрят, а до какой действительно не справляются с задачей.
Каменное лицо полковника с меняющими размер зрачками не раз угрожающе нависало надо мной, а Мураховский все время пытался незаметно для мальчишек ткнуть кулаком по почкам, но ни я, ни Жанна ничем помочь не могли.
В конце концов, видя, что отец теряет терпение, подал голос Гриша.
– Дайте пистолет мне! – неожиданно сказал он.
Бур медленно вложил оружие в руку сына, придерживая ее своей рукой, поднял и показал, как целиться и как нажимать курок.
– Виталий, отойди назад, – назвал Бура по имени Мураховский.
Бур не послушал его и остался стоять там, где стоял, чуть впереди и несколько левее Гриши.
Я внутренне сжался, ожидая выстрела. «А что, если мальчик и на самом деле выстрелит в отца или, например, в ученого?» – подумал я.
Но прошла минута, потом другая, – выстрела не последовало.
В этот момент раздался стук в дверь с улицы и крик: «Полковник! Полковник! Откройте!»
Бур в раздражении и злобе выхватил пистолет из руки сына и кивнул Мураховскому. В дверях стоял боец из команды Ратмира, запыхавшийся, с каплями крови на щеке.
– В чем дело? – просипел Бур.
– Полковник… – повторил боец, глядя на нас.
Бур шагнул к дверям, уперся громадными лапами в косяк и склонил голову, чтобы охранник мог дотянуться и сказать ему на ухо. Через несколько секунд он выпрямился и отдал команду:
– Мураховский, оружие убрать. Дети пусть отдохнут, погуляют. Жанна – в дом. Дядя Ваня пусть побудет с детьми, расслабится и подумает, что не так. Через час повторим.
Он вышел. Через несколько минут вышли и мы.
5
– Миша, – спросил я, как только мы с мальчишками остались одни, – с тобой говорил Смирнов?
– Дядя Саша?
– Да, дядя Саша. – Имя Смирнова как-то вылетело у меня из головы.
– Говорил. Я могу передать вам записку в любое время, пока вы находитесь в инкубаторе. И назад могу вернуть, то есть ответ получить от вас.
– Наверное, стоит носить с собой карандаш. У тебя нет, случайно, лишнего?
– Есть. – Миша вытащил из нагрудного кармана курточки несколько шариковых ручек и пару простых карандашей. – Выбирайте.
Я взял прозрачную, с фиолетовым колпачком. И один карандаш для подстраховки, вдруг закончится стержень.
– Послушай, Миша, – сказал я, поглядывая на Гришу и Петю.
– Дядя Ваня, вы не бойтесь их. Они никому ничего не расскажут. Во-первых, мы друзья. А во-вторых, они обещали.
Ну, раз обещали – значит, не расскажут. Тихие всегда держат данные ими обещания.
– Миша, как ты узнал, что меня ищут?
– Вас и Анфису, – поправил мальчик.
