Максим Кораблев - Игра на выживание
Говорили, породил его Тамплиер, когда Робертовы ребята приволокли на Золотой полуостров полумертвого пленного, который выл и лязгал клыками.
Неандерталами их и прозвали.
Словечко, за неимением другого более точного и столь же краткого, прижилось. Так же как и название для «артиллерии» зверолюдей. Огнеметные колонны болотных спрутов прозвали «осьминожьим огнем» со слов Вовки-Негоцианта.
Обойдя воронку, они увидели тент санитарной службы; одновременно ветер вместе с запахом гари принес до боли знакомый и изрядно подзабывшийся запах йода, спирта, какой-то химии.
Колонна обошла богадельню, однако все невольно задержали шаг, вглядываясь в раненых. Тут были те, кто пострадал от ночной атаки со стороны болота, когда вдруг из тумана к частоколу двинулись, кружась в нелепом танце, громоздкие тени, вспыхнули адскими огнями и ударили молнией в основание деревянной башни, ближней к саванне.
Конечно, тех, кого зацепил первый или последующие удары «осьминогов», уже было не отскрести от пылающих и ломающихся спичками бревен. Под тентом лежали или обожженные, или ушибленные случайными обломками. Больше всего же было пострадавших от стрел и дубин неандерталов, ринувшихся в еще не остывший пролом вслед за «артподготовкой».
Несмотря на ответственность момента, Робинзон улыбнулся, глядя на довольно дикую картину. Раненые лежали прямо на земле, у самого края тента, сквозь ткань которого проглядывал земной Красный Крест, нашитый сверху, для вражеской, надо полагать, авиации; была развернута бизонья шкура, куда санитары швыряли извлеченные из ран стрелы и дротики. На них тупо глядел один из отвоевавшихся, смутно знакомый Робинзону по совместным рыболовецким выходам на лиман. Нога его, видимо, перебитая в бедре, была в лубке, перехваченном жгутом из брезентовых ножен мачете. А над крайним раненым нависала, словно вампир из бредового алкогольного сновидения, целительница. Некогда белый, ее халат сейчас весь был забрызган кровью, а из-под него тускло блестели кольца вороненой кольчуги. Отстегнутый меч висел на сучке одной из опорных балок палатки, а вот деревянная кобура от архаичного маузера революционных матросов была привешена к широкому поясу здешней уже, грубой выделки. Громоздкая кобура все время мешалась, и целительница раздраженно сдвигала ее к бедру, ковыряясь в развороченной грудной клетке лежащего без сознания человека какими-то железячками. Резервный отряд она оглядела быстрым взглядом ничего не видящих глаз и вновь погрузилась в свою кровавую процедуру.
Робинзон подумал, что такой смеси реалий, пожалуй, на Земле не встретишь и в дурном фильме о катастрофах.
Сюда, на северную границу форта, уже не доносились столь отчетливо звуки боя, кипевшего у пролома. Их заменили удручающие стоны раненых. Наконец запах йода пропал, и Отставник остановился в виду частокола, за которым начиналась песчаная коса.
– Передохнем, однако.
Робинзон подошел и сел рядом с проводником, положив свою старую винтовку на колени.
– А что, у нас есть время ждать? – спросил он, нервно шаря в кармане куртки в поисках патрона. Их должно было оставаться еще пять или шесть, плюс тот, что в стволе. Однако прощупывались всего три.
– Ну, во-первых, должен подойти «Ктулху» по заливу. Да еще Сергей обещал, если у пролома управятся, прислать по лиману несколько лодок. Так что пойдем по косе, как на параде, прикрытые с флангов силами вэмээф.
– А если не придут? – Робинзон наконец нащупал недостающий боезапас за подкладкой и теперь с завистью следил за Отставником, который доставал из-за пазухи розовое, идеально круглое яйцо игуаны. Его генеральша, баба удивительно хозяйственная, завела что-то вроде фермы или своеобразного курятника, снабжая население форта этими сытными и питательными деликатесами. Сейчас ферма была захвачена неандерталами, подступившими с юга к самой опорной стене, о чем, правда, Робинзон расспрашивать не решился.
– Как так – не придут? Придут, Флинт уже радировал, дескать, берет на борт боезапас, выгружает раненых и выходит. Так что дредноут наш точно будет. Вот насчет лодок – верно, это-то как раз сомнительно. Нет у Сергея больше людей, раз даже в атаку по косе он только вас прислал. А ну-ка, подержи яичко.
Робинзон взял большое, с теннисный мяч, яйцо, поставил его на камень, а Отставник пилкой своего охотничьего ножа стал аккуратно срезать макушку.
– Боезапас у штаба еще остался, надо полагать, – пробормотал Робинзон, гулко сглатывая слюну, когда показалась дрожащая оранжевая мякоть. Отставник осторожно принял яйцо, сорвал травинку пожестче и принялся взбалтывать лакомство.
– Полагать не надо. На это надеяться надо. Уж сколько патронов и прочего сегодня к полудню пожгли – как под Сталинградом. Тут уж, пока с перепугу-то оправились да про экономию вспомнили, почитай, почти все и улетело.
Вряд ли дела обстояли так страшно, как говорил сварливый и, как выяснилось, прижимистый дед-ветеран. Пока содержимое бледно-розовой скорлупы исчезало в его пасти, Робинзон вспоминал все происшедшее с ним, стараясь сопоставить увиденное с тем, что он слышал от других.
Со дня Робертовой эпопеи прошел месяц. Штабные то и дело радировали в городки-«спутники» или же заезжали самолично, требуя прекратить охотничьи и рыбачьи экспедиции. Генерал вместе с «удельными князьками» просиживал ночи и дни в главном военном гроте Золотого полуострова, где, по слухам, имелся роскошный макет окружающей местности, рельефный, сделанный из глины, торфа, камней и фигурных деревяшек, на котором, говорят, была обозначена едва ли не каждая палатка или землянка. Имеющийся в распоряжении штаба дружины авиаконструктор, за неимением более достойного объекта приложения сил, изготовил небольшого «Ктулху», который плавал в самой натуральной соленой воде игрушечного залива, причем Флинт, изваянный из крашеной глины, стоял на носу и указывал куда-то вдаль ленинским монументальным жестом. На этом макете отрабатывались возможные варианты защиты поселения от атаки.
В том, что атака, более серьезная, чем полуразбойничий наскок на хуторки, вскоре воспоследует, не сомневался никто. Штабисты отмалчивались, балансируя на грани открытого бунта «удельных князьков», однако все, а в особенности Робинзон, были уверены, что правители колонии имеют о происходящем вполне достоверную информацию из рук самих Древних.
Готовился и Богдан Савельевич. Его люди вернули назад в поселок почти всех «раскольников». Правда, перед лицом реальной и нешуточной внешней угрозы они стали гораздо податливее, чем полгода назад; кроме того, неожиданно суровая зима тоже поубавила у них спеси. Так что ударные силы штаба – отряд Роберта, «морские волки» и люди «охранки» были теперь вооружены и экипированы гораздо обильнее, за счет реквизированного добра. Кроме того, «китайцам» было вежливо приказано разбиться на десятки – разумеется, только мужчинам – и «приписаться» к личным дружинам «удельных князьков». Со скрипом и неохотой, однако без ожидаемой бучи колония была отмобилизована.
Накануне нападения у всех на душе было удивительно тяжко. Пройдет месяц, и соответствующие аналитические подразделения штаба констатируют совпадение одного и того же сна у нескольких сотен колонистов. Сюжет его, со множеством расхождений по мелким и второстепенным деталям, был таков. Клубящийся хаос, живой вакуум, зеленое мельтешение Пустоты, в которую падает огненный болид… Все сновидцы чувствовали себя этим сверкающим метеором, рухнувшим в волны первозданного Ничто. Новый мир, первобытный, кишащий, но вместе с тем и какой-то незавершенный, получает наполнение. Далее следовал целый калейдоскоп видений и воспоминаний, связанных с первыми месяцами созидания колонии. И далее ощущение, переполнившее всех, видевших этот сон, и вытолкнувшее измученных людей в объятия реальности, – огромный гигант, ассоциирующийся с окружающим растревоженным миром, зашевелился и стал подниматься, отряхиваясь и распрямляясь…
– И теперь эта гигантская пружина разжимается… – голос Отставника долетел до сознания Робинзона словно бы из далекого космоса.
– Что-что? О чем это вы… – заполошно пробормотал он, вырываясь из сонной дремы и растерянно глядя на растерянное лицо старика, на губах которого серебрилась еще пленочка игуаньего белка.
– Ну ты даешь, право слово. – Отставник вытер губы и причмокнул. – Это с голодухи. С голодухи – оно бывает. Поди, не жрал с самого утра?
– Нет вообще-то, – пробормотал Робинзон, непроизвольно сглатывая слюну. Чтобы прийти в себя от нахлынувшей дурноты, он стал зубами отвинчивать пробку фляги, жадно припал к воде. Отставник хитровато и очень по-стариковски ухмыльнулся:
– Так ты бы сказал, я тебе яичка-то оставил бы хлебнуть.
– М-м… – промычал Робинзон, зачем-то отрицательно тряся головой и думая про себя: «Дедок-то – классический вампир, чтоб ему пусто было».
