Тимофей Калашников - Изнанка мира
— А разве не надо сказать, кто я, и записаться на прием к товарищу Москвину?..
— Нет, не надо! — резко ответил старший. — Сиди спокойно, не привлекай лишнего внимания. Всему свое время.
Сама станция — сердце коммунистической ветки с резиденцией товарища Москвина — промелькнула серо-бордовым пятном, подразнив тусклым отсветом на патине бронзовых фигур: они, как живые, застыли в вечном карауле возле девяти арок, через которые проглядывал центральный неф.
«Ничего, — подумалось Кириллу, — еще успею все внимательно посмотреть, ведь завтра целый день тут буду».
Поразительно огромное число патрульных на платформе с подозрением косились на проезжающую дрезину, но попыток остановить ее не предпринималось.
До Библиотеки, на которой обосновался старший — теперь уже старший! — Зорин, братья добрались без приключений. Широкая платформа без пилонов и колонн поражала чистотой и теплом, блики света отражались в желтых плитках облицовки. У Кирилла захватило дух от простора, открывшегося в обе стороны, когда он вышел из перехода. Палаток здесь не было вовсе, а в середине тянулись два ровных ряда маленьких домиков разной высоты с настоящими дверями, в которых были даже замки!
Не заходя к себе, Павел отвел брата в технический туннель, где находилась баня.
— Теперь иди, оттирай грязь, а то ходишь, как мутант этот черный. Я покамест тебе чистые штаны и белье поищу. Здесь и встретимся. Полчаса тебе, думаю, хватит?
Баня ничем не отличалась от той, что была на Красносельской, (как видно, на всем протяжении Красной ветки многое строилось по типовому проекту), поэтому Кирилл почувствовал себя почти что дома.
Людей было немного, пар заволакивал углы влажным туманом, теплые струи, упруго бьющие из рассекателя, расслабляли, и мысли о будущей жизни с любимой заполнили сознание Зорина.
«Иришка, я дам тебе все… любовь, заботу… А потом… Потом… что потом? Быт… отец говорил, что это палач самых искренних и нежных отношений. Смогу я одолеть ТАКОГО врага? Я один, конечно, нет, но мы! Да, да, Иришенька, ты не ослышалась, именно МЫ! Мы же любим друг друга, а это значит только одно — рано или поздно я выполню все поручения и вернусь, и тогда мы будем вместе. Навсегда! Да! У многих, конечно, не получается совладать со всеми трудностями семейной жизни, и они живут без счастья, но мы, мы — СИЛА! Мы должны… нет, просто ОБЯЗАНЫ пройти сквозь все испытания: не допустить раздражения, срывов по мелочам, скандалов из-за материальных трудностей, задержек на службе. И еще знаешь, я очень хочу детей… Детей? — удивишься ты. Да, детей! Они нужны… какими бы они не были. Хотя в нашем мире все чаще рождаются уроды… недочеловеки… Да ведь ты не меньше меня об этом знаешь. Поэтому, наверное, детей я бы оставил на потом. Но наши маленькие, они откроют нам нечто новое. Как же это необыкновенно, будут дети! Я буду отцом… Уже сейчас ощущаю непередаваемое чувство тревоги… В общем, мы испытаем все, чем богата жизнь! ВСЕ, Иринка!.. Потом, ясное дело, придет смерть… Она всегда приходит, от нее не убежишь… А я скажу… ну, когда та пожалует: „Здорово, Смерть! Как дела?“. Она мне: „А я к вам“. А я ей: „Да пожалуйста! Мы с женой прожили счастливую жизнь. Душа в душу, можно сказать. Замечательные дети у нас и вообще, жалеть нам не о чем!“. Вот так ей скажу! Согласна, Иринка? Ну и молодец. Другого от тебя я просто не ожидал… Вот только вернусь с доклада и тогда… тогда, Иришка, мы с тобой заживем…»
— Да ты брешешь! — раздался рядом чей-то возглас, вырвавший юношу из мечтаний. — Ракет на земле ни одной не осталось!
— Вот все простаки, чтоб не сказать, дураки, так и думают. Ан, смотри, осталось, — ехидно возражал крепко сбитый мужичок, похлопывая себя по намыленным бокам. — Хочешь, поспорим?
— Давай! На рожок!
— Эй, друг, — обратился один из спорщиков к Кириллу. — Разбей-ка…
— Погодь! А чем докажешь, что твои россказни — правда? — спохватился второй, на лице которого выделялся огромный нос.
— Да вот, у Пашки-сталкера из девятнадцатой спроси, он там был, да не просто был, а чуть не лично их запускал!
Кирилл окатил себя напоследок холодной водой (этот непременный ритуал закаливания отец вдолбил в сыновей с раннего детства), потом завернулся в выданный банщиком кусок ткани, которая, возможно, когда-то была простыней, и, шлепая босыми ногами по мокрой плитке, направился в предбанник, где с одеждой и чистой сменой белья ждал Павел.
* * *Молодой коммунист с любопытством оглядывался, стараясь не упустить ни малейшей детали — когда еще доведется побывать на Полисе? Опять же, приятели станут расспрашивать, как да что там… Он с удивлением уставился на табличку с цифрой 19, прибитую к двери, которую открыл брат, и бестолковый разговор в бане увиделся в ином свете.
— Послушай, а тебя, случайно, не Пашка-сталкер называют? — издалека начал Кирилл.
— Иногда и так.
— Тогда ты мне должен рассказать про ракеты…
— Помолчи! — воскликнул Павел, вталкивая брата в свое жилье и запирая дверь. — Откуда ты об этом узнал?
— В бане болтали, — обескураженно протянул юноша.
— Кто?
— Так… я их не очень запомнил… Один вроде невысокий, в мыле… А второй, такой, с носом… — Кирилл обрисовал пальцем выразительную кривулину.
— Все ясно. Слухи не удержишь, а болтливые языки — тем более… Ты нарвался на двух самых отъявленных врунов станции, так что говорить особо нечего. Да и не важно это… — Павел поморщился, как от зубной боли. — А вот что на самом деле я бы хотел тебе рассказать: недели две назад тут один паренек появился, твой ровесник, можно сказать, или чуть постарше. Эх, Кирюха! Если б ты знал, какой он молодец! Не побоялся один, без помощи, через все метро до нас добраться… Вы там с Ганзой не поймешь чего делите, под пули людей ни за что подставляете, а другие в это же время жизнью из-за настоящего дела рискуют… Как бы мне хотелось, чтоб ты с Артемом познакомился! Может, вы бы подружились, может, у тебя бы мозги от трескучей пропаганды прочистились, и ты понял бы наконец, ради чего действительно стоит жить!.. Ладно, не обижайся за свои революционные ценности, но с Артемом я и сам очень хочу увидеться. Может, возьму тебя с собой, если случай выпадет в его сторону, на ВДНХ прокатиться…
— Погоди-погоди, я тебя про ракеты спрашивал, при чем тут какой-то парень? И почему я у него должен учиться? — юноше стало обидно, что брат совершенно не брал во внимание его заслуги. Все-таки в списке личных достижений у него значились уже несколько, без малого, подвигов. Что бы там ни говорили про освобождение Комсомольской, но увенчавшийся успехом план этого освобождения предложил именно он, Кирилл Зорин… И Сомова — в одиночку, практически без оружия, — освободил тоже он, Зорин Кирилл… И в настоящей боевой операции, когда пули по всему туннелю хлестали… И на поверхности…
— Ну, что ты насупился? — Павел потрепал младшего брата по плечу. — Еще раз тебе повторяю: нечего рассказывать. И потом, я не ракетами занимался, а мы с Артемом и Ульманом… отличный мужик, тоже надо будет тебя с ним познакомить… так вот, мы совсем другое делали…
Сталкер замолчал, еще раз пытаясь восстановить тот день, когда был нанесен удар по черным.
Останкинскую вышку он вспомнил, как только их переоборудованная пожарная машина повернула от станции ВДНХ на широкий проспект. И чем ближе подъезжали, тем яснее становился летний день из детства: вот, держа отца за руку, он стоит возле невообразимой громадины и, запрокинув голову, смотрит в вышину. Казалось, что облака, плывущие возле самого шпиля, сейчас зацепятся за верхушку башни и ветер унесет трехцветный флажок! Потом, в ресторане, который за час делал полный оборот вокруг своей оси, они ели мороженое и любовались крошечными домиками и машинками, что словно муравьи ползли по ниточкам дорог… Это был подарок на седьмой день рождения: посмотреть на Москву с высоты. И вот та давнишняя, запавшая в память сценка, которая по всем правилам должна была стереться без следа, словно изображение на старой открытке, вспоминалась гораздо яснее, чем то, что случилось меньше чем две недели назад. Как всегда, только лишь он начал перебирать последовательность событий — бац! — виски сдавило болью, и все провалилось, как в туман…
Вернувшись в Полис, Павел раздобыл книгу о достопримечательностях Москвы и ужаснулся: оказывается, высота обзорной площадки, с которой они вместе с Ульманом и Артемом проводили координирование удара, составляла, ни много ни мало, триста тридцать семь метров! Это равнялось двум платформам Библиотеки, поставленным одна на другую… Но как можно было без лифта подняться на такую высоту? На Арбатской Павел попробовал без отдыха проделать подъем на поверхность, но с подкосившимися ногами упал, не преодолев последних ступенек, и думал, что сердце выскочит изо рта. А ведь там длина эскалатора была всего сорок один метр… Сталкеры, ругая на чем свет стоит дурацкие эксперименты напарника, хотели даже отправлять его назад, но через полчаса черные круги перед глазами исчезли, дыхание восстановилось и ноги перестали дрожать…
