Максим Хорсун - Ушелец
Стрелочник заговорщически поднял вверх указательный палец, вышел из-за стола, попросил Веронику подняться с дивана. Отодвинул мебель, раскрыв местонахождение вмонтированного в переборку сейфа. За бронированной дверцей оказались не драгоценности и не ценные бумаги. Через минуту на столе стояла маленькая пузатая бутылка бренди. Пока Томас свинчивал пробку, Вероника вылила из пиал в «заварочник» остатки чая и вновь расставила их — почти чистые — перед мужчинами. Томас наливал очень экономно, граммов по двадцать пять на каждого. Вероника от бренди отказалась.
— Ну, — Раскин поднял пиалу, — как говорится, чтоб земля…
Томас и Стрелочник поморщились.
— Эй! Не переигрывай! — прервал тост Стрелочник.
— Давай лучше так: за Федора Раскина — последнего «человеческого» героя Федерации! — предложил Томас.
Настала очередь морщиться Раскину. Однако вслух он возражать не стал.
— О Шнайдере можно говорить много, — рассказывала немного позднее Вероника. — Всем, кто попадает к нему в руки, пишут некрологи… — она осеклась. — Нет, я сказала неверно. Шнайдер имеет возможность подключаться к потокам гиперперемещений «Галаспейса». Время от времени он перехватывает сигнал и изымает из потока часть массы.
В итоге статистика пропавших без вести растет, «Галаспейс» хлопает глазами, а на Земле пишут некрологи вроде того, что читал сейчас Федор. Затем Шнайдер фильтрует ушельцев. Да, — она улыбнулась, — фильтрует. Отселяет в одни клетки зараженных Грибницей, в другие — здоровых. И на данный момент понятия не имеет, что делать ни с первыми, ни со вторыми.
— Поэтому ты перешла к «сине-черным»? — спросил Раскин. Стрелочник и Томас переглянулись. Раскин поспешно поправился: —…к Лендлордам?
— Я перешла к Лендлордам, потому что, только находясь в их рядах, можно противостоять Треугольнику и Грибнице. Честно, открыто, до последней капли крови… За Землю, за Солнце, за Сириус и Бегу — все равно за что. Мотивы у всех, кто носит сине-черную униформу, разные, но цель-то одна. — Она зарделась. — Меня не привлекает феодальный строй, который пытается укоренить Томас на новой планете людей. Когда эта война закончится, вполне вероятно, что я вернусь на Землю. В Портленд, штат Орегон.
Томас налил в пиалы еще по капле и передал бутылку Стрелочнику. Тот поспешно убрал бренди в сейф. До следующего случая. Если он представится.
— Шнайдер живет иллюзией борьбы, — высказался Томас. — Возможно ли противоборствовать Грибнице и жить на бюджет Колониального командования? А ведь оно кормится со скользкой руки Фонда Обигура. Нет? И я думаю так же… Давайте за победу!
— За нашу победу! — добавил хитрый Стрелочник.
Пиалы столкнулись с фарфоровым звоном.
— Мы рассчитывали на Элдриджа: ведь он не просто — А0, как и ты; Вероника поручилась за него, — сказал Томас, вытирая губы. — А я ей верю. Она сказала, что Гордон — нормальный мужик.
— Я с ним не так уж и много общалась, — поспешно заявила Вероника.
— Сам понимаешь, Раскин, — продолжил Томас. — Сейчас, когда мы потеряли связь со Службой Безопасности Федерации, нам не так уж легко вербовать людей. А тут такая возможность: дочка, отец, работающие в тесной связке. Показали бы ему наш новый мир. Подарили кусок земли размером с тот самый штат Орегон…
— Сколько человек живет на вашей планете? — спросил Раскин.
— Около девяти тысяч. Но все вместе они там никогда не бывают: война. Поэтому и сельское хозяйство, и промышленность — в зачаточном состоянии. Городов нет. — Томас потер руки. — Но я верю, что, когда война закончится, все изменится, Раскин. Наши расцвет и богатство — неизбежны. А пока можно жить на лоне природы, как в заповеднике.
— На ней тепло?
— Как и на Земле: где-то жарко, а где-то льды.
Раскин задумчиво повертел пальцем пиалу.
— И мы сейчас на пути к этой… Земле Обетованной?
Стрелочник захихикал:
— Мы движемся из созвездия Голубя к созвездию Геркулеса.
Раскин кивнул. Это была старая поговорка или, вернее, отговорка астрогаторов. Все равно, что на вопрос «когда?» получить ответ: «После дождичка в четверг».
— Теперь твоя очередь рассказывать, — Томас пожевал губами. — Ты узнал об окружающем тебя космосе много нового, изменил ли представление о своем месте в трехмерном мире? — спросил он полушутливо.
— Забвение, Хамелеон, Александрия, Бастион, Хамунаптра, — принялся загибать пальцы Раскин. — Я прошел их все! Почти сорок лет работы в Большом Космосе. Миллионы квадратных километров или, если угодно, — миль; они открыты, исследованы, укрощены — все для того, чтобы потомки Адама и Евы имели пространство для размножения. Ну, за исключением пустынь Забвения, конечно. Командир, теперь подумай сам и скажи: какое мое место в мире? Свободно ли оно или кем-то занято? Имею ли право выбора или я — такой же инструмент, как дозиметр или, черт возьми, саперная лопатка? Человек ли я? Или же нелюдь, органический робот? И в меня, словно в комбайн, заливают топливо и выводят из ангара, как только на полях появляются сорняки? — Раскин поскреб лысину. — Мне хочется верить, что всю свою жизнь я посвятил созиданию. Превращал или, скорее, перерабатывал дикие, враждебные миры в территории, готовые принять цивилизацию людей… Да простят меня разумные формы жизни, которые на этих планетах теперь наверняка не зародятся! Я использовал свои модификации только по назначению, я не интриговал, не отступал, не жаловался. Не сомневался. Я купился на слова Шнайдера, потому что мне показалось — он говорит дело, и что? Под одним слоем луковичной шелухи скрывается другой. Еще более едкий. Я ничего не могу поделать: война вызывает у меня физиологическое отвращение, я ненавижу оружие. Извините ребята, я… — он запнулся.
Имел ли он право говорить, что существо, которое ловит себе подобного на «мушку», а затем спускает курок, закусывая губу от азарта, — в его понимании, — не заслуживает ничего, кроме как, в лучшем случае, — жалости. А может — и презрения. Имел ли он право говорить это глядящим на него людям? Кто он такой, чтобы судить? Все это уже было. И «зомбаки» были, только назывались они по-разному: то «коммунисты», то «фашисты», то «империалисты», то «демократы». И всегда лилась кровь.
Всех не пересудишь. В головах людей всегда присутствовали гифы грибниц. Страшных человеческих, кровавых грибниц. И, быть может, жить под властью инопланетного создания — сегодня наиболее гуманный вариант для рожденных под Солнцем и Луной? Панацея от внутренних распрей: идеологических, религиозных, расовых…
Стрелочник разочарованно вздохнул:
— Абзац! Этому человеку больше не наливать.
— Так ты ведь убрал уже, — вяло парировал Раскин.
Томас насупил брови.
— Значит, так, Раскин. «Небиро» идет к нашей планете. Останешься — поздравляю: ты — Лендлорд. Если пожелаешь сойти — сходи. На векторе находится, поправь, Пауль, если ошибаюсь, — Звезда Каптейна. Высадим тебя в ее системе.
Раскин возмутился:
— Вот это выбор! В системе Каптейна нет человеческих колоний!
— Есть одна, — возразил Стрелочник, — на астероиде под куполом обитают трое… То есть обитали… какое-то время назад. А сейчас — не знаю.
— Высадим тебя на этой планете, — продолжил Томас, — историю, как там очутился, выдумаешь сам.
Раскин сгреб щетинистый подбородок в ладонь. С чего, собственно, все начиналось? Программа добровольной миграции гарантировала ему счет с симпатичной суммой и иглу в тундре на границе с ледником, то есть — почти у экватора. Планета Бастион, система Эпсилон Индейца… Деньги в тундре он сможет тратить лишь на еду, выпивку и лекарства. Со временем ему могло понадобиться много лекарств: предрекали, что когда-нибудь организм начнет отторгать все приобретенное и имплантированное; все, что казалось уже привычным и едва ли не природным. Ведь никто не ожидал, что штурмовой колонизатор с коэффициентом изменений «восемь с половиной» переживет «срок эксплуатации».
— Вы еще не сказали, зачем я вам понадобился мутант с форсированным метаболизмом.
Томас сморщил щеточку усов. Он улыбался и молчал.
— И как, кстати, называется эта Земля Обетованная? — вновь задал вопрос Раскин. И вновь не получил ответа.
В тот же день им пришлось пережить несколько тревожных часов. Стрелочник повел «Небиро» на «дозарядку» к какой-то известной лишь Лендлордам блуждающей планете. На ней «сине-черные» держали законсервированную базу со всем необходимым для космической «войнушки». Готовили этот схрон, как заподозрил Раскин, на тот случай, если активные боевые действия переметнутся из пресловутого Сектора Веги в пространство Солнечной Федерации.
Корабль, который выглядел как малотоннажный транспорт, а на самом деле в бою мог дать фору торпедному эсминцу, гнался на головокружительной скорости вслед за проворно убегающим «из созвездия Голубя к созвездию Геркулеса» царством вечной ночи. В кильватере блуждающей планеты тянулся плотный «хвост», состоящий из пыли и астероидом всевозможных форм и «калибров». «Небиро» ежеминутно, и даже чаще, совершал маневры, огибая бесформенные глыбы. В отсеках раздавались вздохи и приглушенная ругань — экипаж корабля и лихая «сине-черная» команда Томаса не покидали ложементов и противоперегрузочных капсул. Сквозь гравитронику «Небиро» на людей то и дело обрушивались удары весом от двух до трех «же». Даже сквозь смотровую «щель» можно было увидеть, как что-то черное, не знакомое с солнечным светом, проносится мимо борта, на долю секунды перекрывая собой звезды.
