Павел Стретович - Вернуться в осень
— Ну что, вперед? Мы сможем это?
Она была очень бледна, щеки не порозовели даже от быстрой ходьбы, но все равно улыбнулась.
— Ведите.
«Понятно, что мне в ней нравится. Не воля и не выдержка, хотя это тоже похвально. Отсутствие чванливости и зазнайства красавицы, вот что. Она привлекательна, но ведет себя абсолютно без апломба и высокомерия, как будто совсем не придает значения своей внешности. Очень редкое явление…»
Они двинулись наверх. Она тяжело дышала сзади, стараясь не отставать, ей было трудно, озноб сменился жаром — на лбу выступили крупные капли пота. Сергей забрал свой сюртук обратно, он теперь только мешал — своей сырой тяжестью на хрупких плечах.
Кустарник не мешал, он даже помогал — за него можно было уцепиться рукой и удержаться, и не скатиться назад, когда совсем не оставалось сил. Час. Целый час борьбы с крутым уклоном, с природой, со слабостью и с собой. Сергей совсем по-другому представлял себе аристократок…
— Может, передохнете?
Она устало дышала рядом, вздымалась и опускалась грудь, но в глазах светилась решимость.
— Лучше уже наверху. — Потом виновато добавила: — Я не сильная… Боюсь, если сяду, то вряд ли встану.
«Откуда, ну скажи — откуда у тебя эта виноватость? Кто научил? „Чистота души, — мелькнула в голове как частичка воспоминания мысль, — начинается от осознания своих слабостей…“ Ты сильная, незнакомая девушка, еще какая сильная. Духом, а не телом».
Через час они поднялись наверх, разом преодолев двойной уступ. Сергей тяжело вздохнул — перед ними опять расстилался хвойный лес, дымки были далеко, солнце почти спряталось за горизонт и вокруг уже начинало темнеть. Девушка обессиленно опустилась рядом на траву, ветер шевелил ее длинные темные волосы.
Он обернулся назад — внизу широкой лентой изгибалась река, прячась кое-где за густым лесом, вспучивались бугры холмов и, завершая панораму траурной каймой, на горизонте темнел раздражающий Рох.
«Достаточно высоковато. Когда-то я уже летел с похожего уступа. Только покруче, и Рох был ближе…»
Он наклонился к девушке — она ответила уставшим доверчивым взглядом, присел и поднял ее на руки. Она не сопротивлялась.
— Здесь ветер. И мы очень видны. Зайдем немного вглубь, и я попробую развести огонь.
Она молча кивнула и прислонила горячую голову к его плечу. У нее просто не было сил говорить.
Сергей шел очень осторожно, и что-то происходило в его душе. Он ощущал ее, эту волну заботы и тревоги за нее, за ее доверчивость, за болезненность, усталость и виноватость. Беспокойство, тревога и забота, граничащие — он еще не отдавал себе в этом отчета — с нежностью.
Мягко опустил на мох, прислонив к раскидистой ели, и опять накрыл своим сюртуком.
— Я только соберу дрова.
Лес был старый, и дров вокруг оказалось предостаточно, подсохший кремень выдал замечательные искры, и вскоре под елью запылал хороший костер — очень вовремя, потому что стало совсем темно.
Он молча ломал ветки и складывал их в небольшую поленницу, про запас. Девушка думала о чем-то своем, задумчиво глядя в огонь — по ее платью иногда пробегали быстро исчезающие струйки пара.
— Спасибо вам. Спасибо вам за все…
— Можете мне не верить. Но я не сделал ровным счетом ничего особенного. Я очень хорошо плаваю.
Она помолчала, глядя в огонь, потом тихо сказала:
— Меня постоянно спасают в последнее время. От смерти. И всегда — очень хорошие люди… Наверное, у неба есть на это закон — кому такое поручать.
Сергей присел рядом на корточки и положил руку на ее лоб. Она не отстранилась, только молча смотрела на него. Лоб почти горел.
— Нам придется потерпеть до утра. Вы уж продержитесь… Было бы глупо — спастись из реки и сдаться болезни.
Она улыбнулась.
— Не беспокойтесь. Мне очень хорошо здесь.
— Вас будут искать? Я имею в виду — муж, семья.
— Обязательно. Но, боюсь, не скоро. И не муж.
Он опустился на землю и протянул руки к огню. Костер весело трепетал, потрескивая и подбрасывая длинные языки пламени и разгоняя сгустившуюся темень до ближайших деревьев.
— В семье бывает так, что у каждого из двоих в голове своя дорога, — сказал Сергей. — Свое видение мира, и семьи, и жизни. И каждый идет по своей сам. Вздыхает, мучается и считает себя правым… А нужно ведь совсем немного. И очень много. Для того чтобы соединить эти дороги в одну и пойти по ней вместе, взявшись за руки, каждый должен отказаться от своей. И никогда не считать себя правым.
Ее глаза блестели заинтересованной синевой из-за поднятого к самому лицу темного воротника его сюртука.
— Ваша семья скучает без вас?
— У меня нет семьи.
— Вот как?
Она некоторое время смотрела на него, потом перевела взгляд на огонь.
— У меня такое чувство, как будто я знаю вас очень давно… И могу говорить вам абсолютно все. Но я боюсь… Простите меня. Вы меня неправильно поняли. Я его ищу, своего мужа. Как ищут свою мечту… Только вот теперь сомневаюсь — существовал ли он на самом деле?
— Может, напрасно ищете? Может, не стоит гоняться за мечтой? Иногда лучше оглянуться вокруг и посмотреть — может, есть и всегда был кто-то рядом, но просто незаметен в тени?
Она задумчиво улыбнулась.
— Может и так…
Сергей промолчал. У каждого свои мечты, и трудно понять иносказания непосвященному. Он чувствовал: она была очень непроста. И ездила в карете, и умела повелевать. И тем не менее слушалась его, простого странствующего искателя сюжетов для театра своего отца… Хотя конечно — ведь он ее спас, она чуть не утонула, и перед этим ее чуть не убили, и теперь была больна и остро нуждалась в его помощи…
Он поднял голову — прямо в глаза искрилась луна, просвечиваясь сквозь макушки высоких сосен. Сергей поднялся и, подбросив дров в огонь, поправил на ней просохший сюртук.
— Постарайтесь заснуть.
Ее глаза были совсем близко, расширенные, блестевшие в отсветах костра непередаваемой синевой.
— Не беспокойтесь за меня. Мне уже лучше…
Она смотрела на него, не отводя взгляда, на щеке чувствовалось горячее дыхание, и внезапно он понял — она вглядывалась ему в глаза, словно что-то ища. И совсем она не боялась, что не получит помощи, и совсем не принижала ее участь спасенной, и не было даже тени намека на заискивание — она просто не умела этого делать. Тут было что-то совсем другое, недоступное его пониманию, как будто она обнаружила что-то. Вернее, не обнаружила, а краешком прикоснулась к чему-то, что боялась упустить, неосторожным словом или вздохом, и это что-то исчезнет или растает без следа…
Сергей медленно выпрямился, не отводя немного растерянного взгляда. Казалось, что она поняла его, что она знала его давно как облупленного, все его мысли, чувства, слова — которые только думает сказать и которые скажет потом. И от этого не становилось страшно, от этого не хотелось никуда уходить, просто остаться и сидеть вместе, глядя друг другу в глаза, и слушать, как перекликаются ночные птицы, шумит ветер, потрескивает огонь и бьются рядом сердца. И можно совсем ничего не говорить… Он мотнул головой, отгоняя наваждение. Кто она такая?
— Вы не оставите меня?
— Что вы, как я могу. Я обязательно доставлю вас к людям. А там… Вы ведь, наверное, знатны и богаты.
— Почему вы так решили?
Он резко взял ее ладонь и развернул к свету — немного раздраженно, потому что злился на самого себя. Конечно, трудовых мозолей от стирки белья и пятен от чистки картошки не было, но тем не менее она совсем не выглядела изнеженной и ухоженной. Очень изящная рука, но рука женщины, не понаслышке знакомой с трудом. Сергей сконфузился.
На него смотрели насмешливые глаза.
— Вы что, посчитали меня белоручкой?
Он отвернулся в сторону и стал укладываться у костра. Елки-палки. Еще этого не хватало — он повел себя почти развязно. С совсем незнакомой девушкой. К тому же — сбежавшей с глянцевой обложки модного журнала. К тому же — дворянки, несмотря ни на какие руки… Как будто с ним что-то произошло. Что-то, совсем как…
Сергей закрыл глаза, но не мог успокоиться, чувствуя спиной ее взгляд. Сердце стучало в груди, в нем никак не проходило ощущение, такое простое, такое легкое, близкое и знакомое — как будто он только что побывал рядом с Ленкой…
…Негромко потрескивал костер, на деревьях колыхались подрагивающие отсветы, лес поскрипывал и шуршал — то от легкого ветерка, несогласного с молчаливыми разлапистыми ветками или недовольным скрипучим сухостоем, то от каких-то ночных зверей, небольших, но тоже занятых извечными своими делами… «Вы не оставите меня?» Этот вопрос, как и ночной лес, вмещал в себя гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. Она знала, как и любой человек знает, — вряд ли кто бы бросил красивую незнакомку, да и вообще любого человека в подобных условиях. Все мы люди. Но — до тех пор, пока не поможем. Каждый — как может и как в состоянии. А потом… Тут уж люди бывают разные.
