Владимир Перемолотов - Урал атакует
Да и наплевать. Хорошо ведь. Чтобы спасти Ганю, жив он или умирает, нужно же полное самообладание.
Костя быстро снарядился в дорогу. Бутылки с гремучей заправкой подвязал к ремню на поясе. Одну слева, а другую справа. Да плотнее притянул горлышки к поясу, чтобы стеклянные емкости не болтались в пути, не долбили по бедрам. В пистолете проверил магазин — патроны наполняли его до отказа — поставил на предохранитель. «Убрал» оружие в карман. Нож спрятал за пазуху.
В горле пересохло. «Не мешало бы пополнить запасы воды», — подумалось ему. Костя выпил остатки из пластиковой канистры. Решил, что при случае наберет в деревне колодезной воды. Но канистру брать с собой не стал — никакого лишнего груза!
— Что ж, пора выдвигаться, — пробубнил он под нос.
«Только смотри, сразу держи ухо в остро», — тут же предупредил внутренний голос.
Костя пошел вдоль колеи, оставленной мотоциклом. «Неужели старый добрый Урал с коляской?» — подумал он на ходу.
Две ленты колес уверенно удалялись в сторону деревни. В дороге никаких эксцессов не случилось. Муконина сопровождала зловещая тишина, прерываемая лишь редкими возбужденными криками черных ворон, как будто призывавших его остановиться и повернуть назад. Примерно через полчаса Костя подошел к большой поляне, открывшейся слева, за которой, впереди, начинались первые серо–черные домики. След трехколесного «Урала» уходил туда, к избам. Еще дальше единственная улица, насколько помнил Костя, должна была раздвоиться, а потом и пересечь две параллельные улочки.
Прикрытая коростами серого талого снега поляна граничила с лесом, все с тем же сосняком. У Кости созрел план: в деревню следовало пробираться сбоку, с задних дворов, дабы остаться незамеченным и вероломно вторгнуться с тыла. А для этого требовалось пройти по кромке леса и обогнуть поляну.
Крадучись по насту, петляя в частоколе сосенок, точно таких, что и у каймы чащобы, в которой Костя пилил полешки, не спеша он пробрался к окраине поляны. Здесь устроила засаду речушка, тянущаяся поперечным рвом. Тонкая, в два шага шириной, с крутым бережком, крытая подтаивающим местами льдом, она чуть петляла в мерзлых зарослях камыша. Редкие осинки с ивами застыли в хороводе вдоль берега.
Костя спрыгнул к подножию склона и стал пробираться вдоль речушки, хватаясь руками за деревья. Ноги то и дело соскальзывали на белую гладь, но ступать на тонкий лед он не решался.
С горем пополам доковылял до конца. Речушка сужалась и превращалась в ручей, подернутый потрескавшимся льдом, а ручей терялся в густых зарослях ивы. Муконин осторожно поднялся наверх.
Прямо перед носом очутился кривой забор первой усадьбы. На огороде высокие смородиновые кусты унылыми, покосившимися рядами торчали из серого наста. Справа к забору мостился черный полусгнивший нужник. Слева примыкала серо–черная стена длинного сарая.
Костя подкрался к сараю, прислушался. Молчок. Перелез через забор, едва не зацепившись штаниной за ржавый гвоздь. Интересно, есть кто‑нибудь в доме или нет? На участке, судя по всему, полный вакуум.
Костя достал пистолет, снял с предохранителя. Прижимаясь к боковине сарая, подкрался и высунул голову, чтобы посмотреть на дом.
Окна заглушены ставнями. Ну и что? Это еще ничего не значит. На двери нет ни навесного замка, ни замочной скважины. Зато задвинута щеколда. Ага, стало быть, во всяком случае, хозяева куда‑то свалили на время.
Костя спокойно зашел в сарай и осмотрелся. Глаза быстро привыкли к полумраку. Так, поживиться тут нечем. Ну конечно, никто же не бросит просто так автомат Калашникова или связку гранат. Костя прикурил сигарету. Впору перевести дух.
В сарае стояла гробовая тишина, Костя слышал лишь размеренные, сильные удары своего сердца. Спокойней, спокойней! Здесь больше делать нечего. Пойдем рекогносцировать дальше.
Вскоре Костя тем же макаром перебрался в следующий огород, но в соседском сарае тоже ничего не нашлось, а в доме зияли огромные дыры вместо окон, что говорило не только об отсутствии человеческой жизни, но и о невозможности оной на данном участке. Он уж начал было беспокоиться, что вся левая сторона улицы окажется необитаемой, и придется каким‑то образом перебираться на зады другой стороны улицы. А та сторона, по памяти, — когда неслись на «семерке» мимо поселка, — обрывалась ельником задолго до тупика этой стороны.
Однако странная находка, на которую он напоролся при подступе к третьей ограде, заставила его насторожиться. Прямо под забором, из гущи грязного талого снега выступали на свет две удивительно гладкие кости жемчужного оттенка. Кости имели внушительный размер и почти трубчатую, с некоторой овальностью профиля, структуру.
«Интересно, чьи же это останки, неужели человека? — почувствовав легкий озноб, задал себе вопрос Муконин. — Да, кошка или собака явно отпадают, отметаются даже без рассмотрения. Слишком великоват габарит. Хотя, какая часть тела, совершенно непонятно. Да, господи, лошадь, наверно! — Ну, конечно же, лошадь, — успокоил себя Костя. В деревнях всегда где‑нибудь да встречаются подобные находки», — вспомнил он из детства.
Можно было, пожалуй, заняться раскопками, углубиться в ледяную толщу, дабы обнаружить еще что‑нибудь из элементов неведомого скелета или хотя бы изучить основания этих костей. Но искать инструмент для долбления обледеневшего в тени снега, а потом шуметь, тратить драгоценное время — все это казалось невозможным в данных обстоятельствах. И Костя плюнул и двинулся пробираться дальше.
Наконец, он перелез через третью ограду. И сразу понял, что на этом дворе, без сомнения, теплилась жизнь.
Глава шестнадцатая
Жизнь здесь не то чтобы теплилась, она здесь била ключом.
Продираясь сквозь непролазные кусты, карябая себе щеки подлыми ветками ивы, Костя добрался до следующего ограждения. Это был такой же забор, но лучше сохранившийся, правда, несколько колышек давно отодрали, и Костя спокойно пролез вовнутрь.
Сортир отсутствовал, — лишь одна продолговатая бревенчатая постройка, в которой, наверно, умещались и хлев, и баня, и туалет. К ее задней стене, выложенной из потрескавшихся, но еще добрых бревнышек, примыкала поленница с аккуратно уложенными до половины высоты дровами, и поленница эта тянулась вдоль почти на всю стену. Но между нею и забором имелся достаточный для одного человека промежуток. Костя затаился там и прислушался, чтобы разобрать чей‑то смешанный говор. Однако различить удалось лишь короткие отрывки матерной брани.
Тогда Муконин извлек из кармана спрятанный было пистолет и с замиранием сердца переступил несколько раз и выглянул из‑за сарая.
> Во дворике, неподалеку от ухоженного крыльца большого дома, жгли костер. Вокруг костра на чем попало сидели люди, все в тусклых или серых одеждах. Они сидели расслабленно, явно потеряв бдительность, передавали по кругу фляжку, очевидно, с чем‑то горячительным, о чем‑то болтали, поругиваясь, а порой глумливо и противно гоготали. Некоторых Костя узрел в профиль, остальные оказались спиной, а один даже сидел как бы лицом, и в груди у Кости пробегали волны тока, когда этот тип вскидывал глаза. Лицо его, явно немолодое, в тени дома чудилось каменным изваянием — пухлые щеки, чуть приплюснутый нос. Молча кивающая голова, опирающаяся на крепко стянутый от простуды ворот дубленки, напоминала часть статуи буддийского божка. По левую его руку разместились двое помоложе, один совсем юный, в полупальтишке, с танкистским шлемом на голове, другой постарше, насколько Костя мог из своей позиции определить возраст, в потрепанной тускло–красной куртке, бритый наголо. Спиной к Косте оказался еще один тип — в накинутом на плечи бушлате. И двое замыкали круг: какие‑то похожие друг на друга молодчики в выцветших армейских телогрейках, оба светловолосые, без головных уборов — Костя разглядел их хуже всех. Итого получалось шесть человек.
Муконин улавливал лишь отдельные фразы.
— Малек, да ты, в натуре, лох! Ты что, не мог эту прошмандовку… — последние слова Костя не разобрал.
Этот сиповатый голос принадлежал одному из молодцев, что сидели по правую руку божка.
— Не, он просто брезгует после всех, бга–га–га–га–га–га! — высоким мнительным голосом сказал лохматый затылок, и спина в накинутом бушлате затряслась в захлебывающемся смехе.
— Да он ее помацал децал, а потом ночью втихушку дрочил, бля буду, я сам видел, бха–ха- ха! — Чей‑то басовитый голос потонул в общем ржании.
— Да иди ты, че ты гонишь, — злобно отозвался юношеский голос парнишки в танкистском шлеме.
Дальше стало неразборчиво, потому что все непроизвольно сбавили на полтона.
— В расход сначала этого чмушника пустим, волосатого, — голова на воротнике дубленки, хлебнув из фляжки, вдруг громко заговорила хриплым резким голосом.
Костя похолодел. Он уверился, что встретил едкие волчьи глаза головы божка, и резко спрятался за угол, сел на холодную землю и сделал глубокий вздох. Но хозяин неприятного голоса продолжил как ни в чем не бывало:
