Сборник - Чистое небо
На сборы ушел остаток этого дня и еще весь следующий. Наконец рюкзаки были упакованы, и мы готовились провести свою последнюю ночь в нашем скромном жилище. В углу комнаты потрескивала буржуйка. Серега, солдат-первогодок, чистил свой автомат, доктор что-то писал в блокноте.
– Что ты там пишешь, Иваныч? – спросил я, прихлебывая горячий чай из железной кружки.
– Это письмо моей семье. Если я не... если мы... короче, если что, то передай это моей жене.
– Не дрейфь, Семен Иваныч! – подмигнул ему Серый. – Дойдем, куда мы денемся!
– И все же... – Профессор протянул мне блокнот.
– Я верну его вам через три дня.
Затрещала лежащая на столе рация. Сквозь помехи пробился голос Гарика.
– Степан, слышишь меня? К тебе снова гость. Тот же, что вчера был.
Мы молча переглянулись. Что-то пошло не так. Лысый не должен был возвращаться.
– Пусть идет, – ответил я бармену.
Через несколько минут Лысый грелся у нашей буржуйки.
– Планы немного меняются, – объявил он, – я иду с вами. Ваши спецы взяли моего напарника. Вернуться не могу. Успел только передать сообщение домой и еле унес ноги.
– С нами так с нами, – пожал плечами я. – Припасов хватит, снаряга у тебя своя. Вот только с оружием неувязочка.
– Оружие у меня есть, – Лысый показал пистолет, – только патронов мало. Две обоймы всего.
– Мне Гарик недавно обрез предлагал, – вспомнил Серый. – Может, спросить у него?
– Денег почти не осталось.
– У меня и денег немного есть. – Европеец достал из кармана тонкую пачку купюр.
– Ну, тогда, Серега, дуй к Гарику. Может, и вправду найдется у него что-нибудь. И вот еще что, возьми у него пузырь. На посошок выпьем.
Серым утром мы вышли из деревни и пошли по обочине размокшей грунтовки. Я остановился и оглянулся назад. Вот и все, прощайте, ребята, Гарик, спекулянты-прапорщики. Идите вы все на..! Первое время идти было легко, даже в карту смотреть не надо было. Ближе к полудню мы решили устроить привал. Сели под большим тополем на обочине. Серый закурил, Иваныч достал из рюкзака термос с чаем. Я разложил на коленях карту.
– Скоро придется сходить с дороги, – сказал я присевшему рядом Лысому. – Дорога ведет в другую деревню, а нам надо севернее.
– Но ведь можно свернуть севернее возле самой деревни, к тому же в ней можно будет заночевать. – Лысый прикурил от зажигалки и выпустил дым в сторону. Легкий ветерок пригнал дым обратно.
– Знаешь, – повернулся к нему Серый, – я предпочел бы ночевать среди поля, чем там.
– Почему? – удивился Лысый.
– Потому что, по слухам, там обосновались малоприятные создания. Снорки или кровососы. А может, и те, и другие сразу.
– Это кто такие?
– Это, – Иваныч отхлебнул чая, – такие результаты генетических экспериментов. Получены путем...
– Иваныч, – перебил я его, – давай отложим лекции на потом. По дороге объяснишь человеку. Я скажу коротко: с этими тварями лучше не встречаться, особенно ночью.
– А так нам придется ночевать под открытым небом? – спросил Лысый.
– Не совсем. К вечеру нам нужно добраться до этого лесочка. – Я ткнул пальцем в карту. – Там и заночуем. Надо торопиться, до него еще километров пятнадцать топать.
Не успели мы сделать и ста шагов, как предупреждающе затрещали дозиметры.
– Серега, проверь по сторонам, обойти можно или нет.
– Радиация? – Лысый говорил тихо, наверное, от волнения.
– Да. Тут в Зоне знаешь, как бывает? Присыпало землей какую-нибудь железку, она и фонит. Хотя стоишь посреди поля и ничего такого рядом не наблюдается.
Вернулся Сергей.
– Можно обойти справа. Метров через тридцать.
– Так, давай, Серый, первый топай, Иваныч за тобой, ты, – я повернулся к европейцу, – за Иванычем. Только иди след в след, ни полшага в сторону! Я замыкающий.
Обошли мы радиоактивное пятно и двинули дальше по огромному, заросшему сорняком полю. Серый и я время от времени бросали вперед и по сторонам гайки с привязанными к ним лоскутками ткани, чтобы лучше было видно.
– Это зачем?
Я посмотрел на Лысого и усмехнулся.
– Эх, беда с вами, с иностранцами! Сразу видно, что Стругацких не читал! Гаечки эти нам заместо миноискателя. Только не мины, а аномалии указывают. Вот, смотри...
Я размахнулся и кинул гайку подальше вправо, туда, где над землей дрожало едва заметное марево. Как только гайка достигла границ марева, так ухнуло, будто воздушный шар лопнул.
– Степан, псы! – Зинченко одной рукой крепко ухватил меня за рукав, а другой указывал на приближающуюся к нам свору собак.
– Быстро в круг, оружие к бою! – Я присел, потянул за собой иностранца. Серега и Иваныч и без команды присели, взяли автоматы на изготовку.
– Красиво идут! – прищелкнул языком Серега. – Как в кино!
Псы и вправду шли красиво. Впереди трусил вожак. Крупный, похожий на волка. За ним так же неторопливо (а зачем спешить, если добыча ни убежать не сможет, ни спрятаться) бежали еще с десяток крупных собак.
– Значит, смотри, – говорил я Лысому, – у тебя обрез, так что подпускай поближе. Шагов на двадцать, а потом пали. Понял?
Он нервно кивнул.
– И ни в каком разе не вздумай убегать – схарчат в момент!
Собаки тем временем приблизились и бросились на нас, стремясь побыстрее преодолеть разделявшее нас расстояние.
Затарахтел короткими очередями автомат Иваныча. Мы с Серегой стреляли одиночными, почти над самым ухом жахнул обрез. Половина псов уже валялась на земле, а остальные кружили вокруг нас, не давая прицелиться. И куда-то делся вожак. Вдруг из-за спины у меня выскочила серая молния! С огромной силой вожак ударил грудью в спину Иванычу. Не успел профессор упасть, а пес с рычанием рвал на нем куртку, стремясь добраться до шеи. Как по команде кинулись остальные псы. Мы отстреливались, отбрасывали их ногами и снова стреляли. Обрез Лысого молчал, зато он сам орал так, что перекрывал шум боя. Улучив момент, я глянул в его сторону и увидел, что он бьет вожака ножом, всаживая лезвие в бока твари почти на всю длину.
Две оставшиеся собаки, наверное, самые умные (или самые трусливые), улепетывали со скоростью ветра! Обессиленный, лежал Лысый, уткнувшись носом в землю и крепко сжимая рукоять окровавленного ножа. Рядом в луже крови валялся труп вожака. Серега помог профессору подняться на ноги. Тот хоть и был весьма помятым, но, как говорится, отделался легким испугом. Спас капюшон брезентовой куртки-штормовки. Помешал псине вцепиться в шею Иванычу.
– Ты бы его еще грызть начал, – сказал я, рассматривая труп вожака.
– Оружие заклинило, наверное, – ответил Лысый.
– Такие ружья не клинит, скорее осечка. А ты молодец!
Подошел Зинченко и протянул Лысому ладонь.
– Вы спасли мне жизнь. Я этого не забуду!
Европеец пробурчал что-то себе под нос и стал рассматривать убитого пса.
– Какая странная собака... – задумчиво произнес он.
– Это гибрид с волком, – пояснил ему Серега. – Жаль, времени нет, чтобы шкуру снять, – с досадой добавил он.
– А зачем тебе шкура? – удивился Лысый.
– Куртка из шкур псевдособак – так тут называют этих тварей – дорогого стоит. Если сталкер носит такую куртку – это бывалый, крутой сталкер. И все-таки, я сейчас! – Он побежал назад и вскоре вернулся с отрезанным хвостом псевдособаки. – Держи! Твой первый трофей! – Он торжественно протянул хвост Лысому.
Тот без особого энтузиазма принял трофей и стал вертеть его в руках, не зная, куда пристроить.
– Погоди-ка... – Серый принялся шарить по своим многочисленным карманам. – Вот! – Он вытащил на свет божий маленький моточек суровых ниток и с их помощью прикрепил хвост к рюкзаку Лысого.
...Весело потрескивал костер, выбрасывая искорки вверх. Они летели, слегка кружась, и, поднявшись достаточно высоко, гасли.
– Они как звезды, только наоборот, – сказал европеец, – звезды падают вниз, а искры летят вверх.
– А конец у всех один, – буркнул ему в ответ Сергей.
– Ну, зачем так мрачно. Важно не то, что они сгорают, а то, для чего они это делают и как. Вот эти искры, например, прежде чем погаснуть, согрели нас своим теплом. Или могут отпугивать от нас разное зверье.
– Будем надеяться, что зверье отпугивать им не придется. – Сергей поднялся с земли и потянулся. – Пойду-ка я сам отпугну его.
– Против ветра не становись! – бросил ему вслед Лысый и снова уставился на огонь.
– У тебя имя есть? – спросил я Лысого.
Он поворошил в костре прутиком.
– Курт мое имя.
– Немец?
– Угу, потомственный фашист! – Курт засмеялся и посмотрел на меня.
– В смысле?
– Мой дед был танкистом во время Второй мировой.
– Ты это... – я немного замялся, подбирая слова, – там, в баре, я погорячился слегка. Меня по пьяному делу часто на защиту национально-патриотической гордости пробивает.
– Все нормально, я все понимаю. Ты офицер, а я тебя вербовать пришел. По сути, склонять к предательству. А если... – Он не успел договорить, потому что вернулся Серый. Вид у него был встревоженный.
