Последний Судья - Андрей Арсланович Мансуров
— Колян! Посвети-ка туда!
Ну и — ничего. Ещё один коридор. Грязный, пыльный, на этот раз, правда, сплошь заваленный обломками камней, кирпичей, и мебелью. Ну как мебелью: её жалкими, сгнившими и изломанными, остатками! Вон та штука, похоже, была шкафом. А вот эта — комодом. Видна была даже рама от кровати: с резными ножками, и остатками дрынов-колонн. Для балдахина, что ли?
— Ладно, боязливый ты мой, — говорю, видя, что Коляна реально от этой картины заколбасило, и даже лучик нашего фонаря дрожит, как лист на ветру, — Отойди обратно!
Ну, помахал я кувалдой ещё с десяток минут. Проём до пола, конечно, не расчистил, но дыру, чтоб пролезть, сделал. Да и то сказать: в толщину пробка оказалась в два кирпича: такую преграду так просто не развалишь!
— Ну что? Полезем? Или будем мандражировать?
Колян торопливо кивает:
— Думаю, лезть придётся.
Всё понятно. И любопытно, и страшно ему, и стыдно. Стыдно, что думает, что я посчитаю его трусом. А этого он боится ещё больше. А чего тут бояться: сам же мне только что всё и сказал! Что «призрак» там, понимаешь, может водиться!..
— Не парься, Колян. Сейчас — почти полдень. И никого там нет. Все призраки выходят по ночам! Хе-хе.
— По ночам-то, конечно, по ночам… А ты помнишь, что случилось с экспедицией Говарда Картера?
— Ну, поскольку я не знаю, кто это, то помнить ну никак не могу!
— Это тот мужик, что раскупорил гробницу Тутанхамона. Ну, фараона Египетского. Которого мумию в музее Парижа выставили потом. И кучу его золотых украшений. Погребальных.
— Ну и что?
— А то, что поперемёрли почти все, кто эту самую гробницу вскрывал, и сокровища чёртовы оттуда доставал! Проклятье, как говорят, жрецов! Наложенное на гробницу!
— Ха-ха-ха! — смеюсь уже вполне весело. Потому что мне и правда смешно, — Колян! Ну ты даёшь! У нас тут фараонов отродясь не водилось! Как и жрецов. Как и золотых сокровищ. Ну, а что у нас там, за проёмом, ты и сам видал! Одно гнильё! На такое даже смысла нет проклятье накладывать! Потому что такое — и на …уй никому не нужно! Согласен?
— Ну… Пожалуй.
Вижу, что не убедил его. Но отступать поздно. Тем более, что дыру нашу мы заложить обратно, и заштукатурить ну никак не сможем, и Интерфейс с Глюком если припрутся, сразу её найдут! И уж они-то рефлектировать не будут!
— Короче: пока нам никто не мешает, и молодёжь наша борзая сюда ещё не влезла, предлагаю снять пенки — самим! Вперёд!
Беру из дрожащих Коляновских рук фонарик, и лезу, согнувшись в три погибели, в дыру. Рюкзак, правда, зацепился, и Коляну пришлось его отцеплять и проталкивать. Но вот мы и внутри!
Ну, что сказать.
Ничуть впечатление не лучше, чем при осмотре через дырку.
Одно слово: рухлядь! И много её…
Однако кое-что меня насторожило. Рухлядь навалена всё сплошь возле дыры, которую мы — ну, вернее, я! — проделал, а дальше как будто всё куда приличней выглядит. Нету ни завалов, ни мусора на полу!
— Колян! Давай-ка мы пролезем мимо всех этих остатков былой роскоши, да двинем вон туда! — показываю лучом, — Там, похоже, расчищено!
Перелезли с трудом. С помощью мата. Кое-что, конечно, пришлось отодвигать, да отбрасывать — а то просто не пролезли бы. Пылюки, конечно, поднялось. Но фукать на неё я уже не стал: смысл, когда её буквально — облака?.. Проще пройти за преграду.
Но вот и последняя дрына осталась позади: ровный пол. Похож на бетонный. Оглядываюсь. Уж слишком всё это было похоже на баррикаду, которую кто-то специально навалил возле проёма: чтоб, стало быть, те, кто даже найдут этот закуток, сюда не сунулись, посчитав бессмысленным. Но со временем мебель-таки подгнила, и пятиметровое в толщину сооружение просело. Да и трухлявые тряпки, которыми всё было завешено, попадали вниз. Сделав проход — видимым. И возможным.
— Посмотри, — говорю, — напарничек. А ведь тут — реально расчищено. Словно кто-то специально сгрёб всю эту рухлядь — к проёму. Забаррикадировавшись.
— Ну, Череп, это уж чушь! — Колян усмехается, хоть и криво, — Для этого этот кто-то должен тут жить! Или хотя бы навещать. И входить-выходить каким-то другим путём!
А поскольку мне эта немудрёная мысль пришла ещё раньше, свечу в самый дальний конец коридора, который тут куда даже шире, чем тот, что под зданием: метров трёх. И то, что я там вижу, оптимизма не внушает.
— Смотри. Коридор сильно наклонный, ведёт вглубь земли. И кончается через метров тридцать. И дальше идёт только наклонный тоннель. Узкий. Изогнутый. И ширины в нём не больше полуметра!
Колян, который и так трясётся, словно замёрз, бормочет:
— Череп! Ну его на фиг! Ничем мы здесь не «поживимся»! Тут одна трухлявая древесина! Да и з-замёрз я уже! Сыро тут. Может — ну его к чертям собачьим, и — свалим к такой-то матери?!
— Ну уж нет! — меня реально заело, — Мы осмотрим тут всё, что сможем! А ты, если боишься, включай свой китайский — да вон он, проём!
— Да нет, я, собственно, не против… — Колян смущён, и боится отступиться. Да и стыдно ему, что откосил от махания кувалдой, — Ведь если мы чего всё-таки найдём — продадим-то — напополам?!
— Ну ясен пень. Поделим поровну. Осталось найти!
Баррикаду можно было особенно и не рассматривать: сделаны мебеля были, конечно, не из ДСП, но это не помешало им за эти годы превратиться в полусгнившие трухлявые дрыны и шелушащиеся шпоном косые-кривые поверхности. Без вариантов.
Когда отошли от баррикады, подивились: пыли здесь точно куда меньше!
А в боках длинного широкого коридора нет ни единой двери.
Тем не менее, мы двинулись вниз, придирчиво рассматривая как раз — стены: вдруг ещё чего замуровано? Но ничего так и не обнаружили.
Дошли до того места, где тоннель перешёл в коридорчик. Коридорчик, как теперь видно, идёт тоже вниз, но где-то через десяток шагов его пол становится, вроде, горизонтальным. А потом плавно так изгибается — за поворотом уже не видно, что там, дальше.
Колян вдруг говорит, и слышу я неподдельное удивление в его голосе:
— Череп! Посвети-ка сюда! — и показывает на пол.
Свечу.
Срань Господня!!!
И как это я сам этого не заметил!!!
На полу чётко отпечатались следы. Но — не мужские или женские. А — ребёнка!
Крохотные такие отпечатки. Размером не больше, чем у пятилетнего. И
