Кит Ломер - Жил-был великан

Я оглядел себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.

— Где мой скафандр? — рявкнул я.

И моя грубость была вызвана не просто слабостью. Я представил себе свое снаряжение, стоимостью в шестьдесят тысяч кредитов, и сделку стоимостью в миллион небрежно брошенными у утилизатора — или в огонь — и ожидающий меня вместо них комплект теплой одежды.

— Вот он, — мой хозяин указал на край постели.

Я схватил скафандр, проверил. Как будто все было о'кей. Но все это было не по мне. Мне не нравилось то, что человек, с которым мне позже придется иметь дело, ухаживает за мной, совершенно беспомощным.

— Ты отдохнул, — сказал великан. — Теперь поешь.

Я уселся за стол, положив под себя стопку сложенных одеял, и принялся за настоящий котел густого варева из каких-то очень вкусных зеленых и красных овощей и кусков нежного белого мяса.

Был и хлеб — твердый, но вкусный, с привкусом орехов, было вино — самодельное, красное вино, которое, однако, показалось мне гораздо более вкусным, чем любое коллекционное из погребов Арондо на Плезире-4. После трапезы великан разложил на столе карту и указал на местность, представляющую собой горный массив, изрезанный вершинами и пропастями.

— Если отсек здесь, — сказал он, — будет трудно. Но, возможно, он упал вот сюда, — он указал на сравнительно более ровную местность к юго-востоку от непроходимых гор.

Я сверился с индикатором, определяя азимут. Направление, которое я указал ему ранее, отклонилось от истинного всего градуса на три. При расстоянии в 113.8 миль — а именно такое расстояние указывали приборы — мы промахнулись бы всего миль на 10.

Великан стал прокладывать линию нашего маршрута на карте. Она пролегала вдоль края того, что он называл Башнями Нанди.

— Возможно, — произнес он. Он явно относился к людям, которые не любят сорить словами.

— Сколько еще будет длиться день? — спросил я.

— Часов пятьдесят или около того.

Это означало, что я провел в забытье почти шесть часов. Это мне тоже не понравилось. Время — деньги, да и к тому же мой график был довольно напряженным.

— Ты связался с кем-нибудь?

Я бросил взгляд на большой старомодный экран у стены. Это была стандартная модель, работающая в Y-диапазоне с радиусом охвата в полмиллиона световых лет. Значит, контакт со станцией Кольцо-8 занимает, примерно, четыре часа.

— Я сообщил мониторной станции, что ты благополучно приземлился, — ответил он.

— А что ты еще сообщил им?

— Больше сообщать было нечего.

Я поднялся.

— Тогда можешь снова связаться с ними, — заявил я. — И скажи им, что я нахожусь на пути к грузовому отсеку.

На лице я старался сохранить выражение беззаветности героя-скромняги, который не нуждается в проводах со слезами. Уголком глаза я заметил, как он кивнул, и тогда я на какое-то время даже усомнился в том, что знаменитая способность Улрика к анализу характеров подвела его, если это средоточие мужественности намерено было поберечь свою задницу и представить маленькому бедняжке одному проделать весь путь.

— Дорога будет нелегкой, — заметил он. — На перевалах сильные ветры. А на вершинах Куклэйна лежит снег.

— Ничего страшного. Надеюсь, что обогреватель скафандра вполне справится со всем этим. Вот если бы ты одолжил мне немного воды и пищи…

Он подошел к полкам и снял мешок, размерами напоминающий климатическую установку для пятикомнатного полевого купола. Теперь я наверняка знал, что жертва попала в мою западню.

Он сказал:

— Если ты ничего не имеешь против, Карл Паттон, то я пойду с тобой.

Я немного поотнекивался, как положено в таких случаях, но, в конце концов, позволил ему убедить себя.

Через полчаса мы отправлялись в путь — после того, как известили станцию Кольцо-8, что выходим к отсеку.

Джонни Гром шел впереди легкой походкой, покрывая расстояние с вполне приличной скоростью.

Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит.

Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он нашел меня. Единственным его оружием был окованный сталью посох.

Его чудовищный приятель трусил сбоку от нас, не отрывая носа от земли.

Я просто шел следом за Джонни. Моя поклажа была легка: гигант заметил, что чем меньше я буду нести за плечами, тем лучшее время мы покажем. Я ухитрялся не отставать, плетясь в то же время немного позади, чтобы все это выглядело натуральнее.

Кости мои все еще немного ныли, но в общем-то я чувствовал себя почти как жеребенок при этой гравитации.

Целый час мы шли молча, поднимаясь по длинному склону между огромными деревьями. Когда мы достигли вершины, здоровяга остановился и подождал, пока я не подойду к нему, немного запыхавшись, но, в принципе, выдержав первое испытание.

Он сказал:

— Здесь мы отдохнем.

— Черта с два, — ответил я. — Для тех бедняг, может быть, все решают как раз минуты.

— Человек должен отдыхать, — резонно заметил он и уселся, положив обнаженные руки на колени.

Сев, он оказался на одном уровне со мной стоящим. Мне это пришлось не по душе, и я тоже сел.

Чтобы продолжить разговор, ему понадобилось еще минут десять.

Вообще, как я заметил, Джонни Гром был человеком, который не любил заводиться. Он умел выбирать оптимальный темп.

Видимо, мне придется попотеть, чтобы загнать его до смерти на его собственном поле.

Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности.

Было холодно, деревья росли здесь гораздо более редко, да и размерами они были значительно меньше из-за морозов.

Стволы их были искривлены ветрами и походили на скрюченные руки, вцепившиеся в утесы.

На прогалинах кое-где лежал снег, а кое-какие признаки в небе свидетельствовали о том, что скоро может выпасть еще, и весьма скоро.

Не то, чтобы я мог ощущать резкие порывы ветра, свирепо бросающегося на нас с вершины гор, но ведь великан-то воспринимал холод и ветер обнаженными руками! В отличие от меня, имевшего такой замечательный скафандр.

Я решил при первой же предоставившейся мне возможности разговорить великана, пытаясь поподробнее узнать его слабые места и болевые точки.

— Разве у тебя нет куртки? — начал я разговор на нашем следующем привале.

Мы расположились на скальном уступе, со всех сторон обдуваемом ветром, скорость которого, по моим подсчетам, приближалась к сорокамильному галопу.

— Здесь у меня плащ, — он похлопал по мешку. — Я надену его позже.

— Ты сам шьешь себе одежду? — я смотрел на дубленую кожу, мехом внутрь, скрепленную крупными парусными стежками.

Он внезапно помрачнел и замолчал.

— Эти одеяния мне изготовила женщина, — наконец ответил он. — Это было очень давно,

— Что верно, то верно, — отозвался я.

Я попытался представить его с женщиной, представить себе его подругу, как она движется, как выглядит. Женщина, десяти футов ростом…

— У тебя есть ее изображение?

— Нет, ее образ хранится в моем сердце.

Он сказал это как само собой разумеющееся, будто это была какая-то ритуальная фраза. Интересно, подумал я, каково это — быть последним представителем своего народа. Но спрашивать его об этом не стал. Вместо этого я спросил:

— Но зачем тебе это нужно? Жить здесь в одиночестве?

Он уставился на ледяные скалы.

— Здесь мой дом, — наконец, сказал он.

Еще один машинальный ответ, за которым не скрывалась никакая мысль. До него просто никогда бы не дошло. Ему даже и в голову никогда не пришло бы, как он мог бы заставить доиться слезами и наличными несколько миллиардов голодных до сенсаций обывателей.

Самая настоящая невыдуманная мыльная опера. Конец пути. Тупик. Бедняжка Джонни Гром, такой отважный и такой одинокий…

— А тебе зачем это нужно… то, что ты делаешь? — вдруг спросил он.

Я почувствовал, что внутренности мои как будто сжала невидимая рука.

— Что ты имеешь в виду? — я выдавил это сквозь зубы, а в это время моя рука уже сжимала кратерный пистолет, мгновенно выскочивший из рукава.

— Ведь ты тоже живешь один, Карл Паттон. Ты правишь кораблями космоса. Ты постоянно в одиночестве и постоянно испытываешь трудности. Вот хотя бы сейчас — ты готов отдать жизнь за своих товарищей.

— Никакие они мне не товарищи, — огрызнулся я. — Они — просто оплаченный груз, и только. Не доставишь — ничего не получишь. И я вовсе не собираюсь отдавать жизнь. Я просто совершаю прогулку для моциона.

Некоторое время он испытующе глядел на меня.

— Мало кто решился бы подняться на Куклэйн в это время года. Тем более, не имея на то веских причин.

— У меня-то причина достаточно веская. Целых сорок тысяч причин.

Он как-то слегка улыбнулся.

— Ты многолик, Карл Паттон, так мне кажется. Но ты отнюдь не глуп.

Я сказал:

— Давай-ка трогаться. Прежде, чем я получу свои законные, нам еще ходить и ходить.