Арина Свобода - Заступник. Твари третьего круга
— Что-то случилось?
Бентам остановился.
— Хм… Ваш отец… хм… провалился под лед и не смог выбраться.
На выскобленных досках пола расплывались две темные лужи под сапогами поселкового Головы.
Ворон, сидя на голой ветке дерева, делал вид, что чистит перья.
— Кар-р-р! — птица встрепенулась, и на стылые комья потревоженной кладбищенской земли полетели белые хлопья снега. — Скор-р-ро!
От его криков Фолку стало жутко, как тогда, ночью, когда он вернулся домой. А потом утром, когда все-таки пришлось посмотреть матери в глаза. «Я ему не сторож!» — у него даже голос не дрогнул.
— Скор-р-ро! — каркнул ворон, скосив на людей круглый глаз.
Фолк тайком глянул на брата и мать — не услышали?
Никел хлюпал носом. Тайком вытирал варежкой слезы, чтобы никто не заметил. Слабак!
Мать кусала обветренные, побелевшие от холода губы, поправляя ленты на венке. Кроме них троих на кладбище никого не осталось. Приходили мужики с папашкиной техстанции, пара соседок, да Бентам — поддержать мать. Посетовали, поцокали языками и вернулись в тепло, чтобы помянуть. Было бы ради кого на морозе топтаться. И чего мать так старается? Чтобы все чинно, благопристойно. Взять бы ее за плечи, тряхнуть хорошенько. Совсем рехнулась, думает, что никто не знает, как он в открытую бегал по бабам. Неужели она считает, что все кругом идиоты? Ладно, Ники-слюнтяй жалеет папашку. А она радоваться должна, что избавилась от такого урода. Дура!
Золотом на черном надпись: «Любимому отцу и мужу». Такая же подделка, как и пластиковые цветы. От их огненно-красного цвета, от всей этой фальши только блевать охота. Да и вся их жизнь сплошное притворство. Ложью больше, ложью меньше — какая разница? И если об этом думать, то страх растворяется.
Напиться, что ли? Сегодня даже мать ничего не скажет. А папашкины дружки обязательно нальют стопарик. Как же! Помянуть усопшего, пожелать ему Светлого Леса — святое дело. Можно подумать, никто не догадывается, куда попал отец, провалившись под лед.
Сердце пропустило удар. Не вспоминать! Вычеркнуть из памяти реку, скованную льдом, полынью с острыми как ножи краями, хрипы и мольбу в темноте… Четвертые сутки без сна. Сколько он еще протянет?
Фолк сунул в карман руку, нащупал последнюю таблетку. Надо вытерпеть, пока совсем уж невмоготу будет. И тогда он сможет продержаться еще восемь часов. Или пойти к Ивке, официантке из пансионата? Уткнуться лицом в большую мягкую грудь, задохнуться от аромата ее пряных духов и забыть. Забыться…
Фолк представил, как глупо и жалко вытянется лицо Ивви, если он навсегда заснет прямо на ней, и громко засмеялся.
Мать посмотрела испуганно. Боится, что он рехнулся с горя? Как бы не так!
Он не мог остановиться, чувствуя, как его с головой накрывает волной бешеного хохота.
— Скор-р-ро! — напомнил ворон. — Скор-р-ро!
Фолк зачерпнул пятерней снег и запустил в птицу-предательницу крепким снежком.
— Кыш отсюда!
Ворон тяжело поднялся с ветки и медленно полетел в сторону леса.
— Я домой! — бросил Фолк матери и побрел к воротам, волоча ноги. На каждой словно по пудовой гире, в глаза точно горсть песка кинули. Потерпи мать, недолго осталось. Ворон не зря кричал, неужели ты не слышала? Или это только ему кажется… Недолго, максимум до завтрашнего утра. А потом все. Выбраться отсюда невозможно, из-за снегопада перевал закрыли. А таблеток больше ни у кого нет.
Мать только жалко. Совсем одна останется. Пойдет обслугой к соседям побогаче. А что еще она может? Только жратву готовить, чистить, мыть, обстирывать. Папашка же ей никогда ни учиться, ни работать не разрешал. И Ники тот еще телок, всю жизнь по ушам будет получать.
Младший брат, пыхтя, шел позади. Пытался попасть в шаг.
Дрянной поселок! Он так и не смог отсюда уехать. А тут тесно. Слишком тесно. И жизнь здесь дурацкая! А впрочем, еще чуть-чуть, и даже она закончится, и его обступят улицы Темного Города. И кто знает, может, папашка, сволочь, там поджидает. Будет смотреть немигающими глазами, хватать скрюченными пальцами и пытаться утащить за собой в стылую воду. Так они и будут стоять друг напротив друга целую вечность.
Фолк помотал головой, чтобы отогнать привидевшуюся на мгновение черную фигуру, бултыхающуюся в проруби. Не помогло. Набрал горсть снега и растер лицо.
Какого черта! Он так просто не сдастся! Соберет вещички, Шолто настропалит — и в дорогу. Вдвоем дойдут пешком через перевал до города. Уж у городских все что угодно можно достать, а Шолто не даст ему свалиться где-нибудь на полпути. Дотащит верный дружок.
Мысли цеплялись, путались, обгоняли друг друга. Голова все больше тяжелела, набрякшие веки жгло огнем. Если он сейчас не закроет глаза, они просто лопнут, а если закроет… Больше ждать невозможно.
Фолк нащупал таблетку — шоколадного цвета кружок, совсем как родимое пятно на Ивкиной левой груди. Остановился, чтобы проглотить энергетик.
Ник с размаху ткнулся в спину. Таблетка, вылетев из рук, описала дугу и закатилась под ворота одного из соседских домов. Фолк рухнул на колени. Сунул руку, пытаясь нашарить спасительный кружок. Его последний шанс!
С той стороны забора раздалось сердитое рычание.
Фолк едва успел отдернуть ладонь. Из-под забора показалась здоровенная морда волкодава. Пес морщил нос, скалился и рычал, срываясь на злобный лай. Заветная таблетка лежала у него между лапами.
Фолк оглянулся в поисках какой-нибудь палки.
— Фолли, я хотел…
От увесистой оплеухи Ник осел на землю.
— Придурок! Ты даже не представляешь, что натворил! Мне плевать на тебя и на все, что ты хотел! Все из-за тебя!
— Прости, Фолли. Я не знал… — заскулил братишка, неловко пытаясь закрыться рукой.
Фолк пнул стоящее рядом дерево. Снег обрушился лавиной, погасив гнев.
— Можно спросить?
— Ну? — Фолк сглотнул, боясь, что сейчас Ник спросит о том, о чем нельзя говорить. Он и так держался из последних сил. Заикнись брат про отца, Фолк вывалит все, что успешно давил в себе последние несколько дней. И про то, что он не хотел. И про то, что все само собой получилось…
Он сбежал из дома от истеричных криков матери. Выскочил в морозную ночь, хлопнув дверью. Папашка, как назло, увязался следом. Фолк толкнул его в сугроб и рванул на другую сторону реки, к Ивке. Лед был еще слабый, но бежать до моста слишком далеко. Папашка догнал его как раз на середине. «На отца руку поднял? Убить меня хочешь? Кишка тонка. Раздавлю, щенок!» Замахнулся. Фолк коротким ударом сбил его с ног. Бил сильно, так что рука заболела. Отец нелепо замахал руками, потерял равновесие, сделал шаг назад, второй, и вдруг провалился сквозь лед. Сразу ушел под воду, потом вынырнул и попытался выбраться наружу, ломая кромку. Он барахтался в черной дыре, уходил под воду и выныривал. Ругался, потом захрипел. А Фолк стоял рядом, ничего не слыша — в уши словно ваты натолкали, — и не мог пошевелиться…
Ник потянул его за рукав.
— Ты что, засыпаешь?!
— Не дождетесь! Чего тебе еще? — сердито ответил Фолк, еле переставляя ноги.
— Я говорю, там, в Темном… очень страшно?
Фолк вспомнил серые унылые коробки, распростершиеся под низким свинцовым небом… Зимний поселок вдруг стал зыбким, будто подернулся колеблющейся дымкой. Вечный город протянул длинные руки улиц и переулков, готовясь принять в свои объятья очередную жертву. «Ты тут никто… Ты никому не нужен… Тебя ждет расплата… Чем дольше ты бегаешь от чудовищ, тем быстрее они за тобой приходят…»
— Фолли! — откуда-то издалека крикнул Ник. — Проснись!
Фолк хотел обернуться, посмотреть на братишку, но Город уже не выпускал его из цепких лап, качая вверх и вниз, как на качелях. Так когда-то в детстве его качал отец. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Фолк смеялся, запрокидывал голову и представлял, что умеет летать. Вверх! И синее небо опрокидывается в лицо. Вниз! И он парит над целым миром, а сердце замирает от ужаса и восхищения. Это было давно. Когда они все были счастливы.
— Фолли, ничего не бойся… — крикнул ему отец голосом Ника. — Я люблю тебя!
Зимнее солнце, простреливая окно насквозь, солнечными зайчиками рисовало на стенах и потолке смешные желтые ромбы и треугольники. По комнате плыл уютный запах свежесваренного кофе. Лежать под легким мохнатым одеялом было тепло и уютно. И вставать совсем не хотелось, если бы не солнце. Фолк отвернулся от яркого света и сразу все вспомнил. Настырный ворон на кладбище. Они с Ником идут по улице. Таблетка закатывается в подворотню. Город зовет. Ник что-то кричит и…
Он дома!
Фолк уселся на диване, отбросив одеяло.
Быть такого не может! Он знал, уверен был, что ему никогда больше не проснуться.
Он победил Темный? Победил!
Фолк вышел на кухню, где мама, как всегда, лепила пироги.
