Антон Первушин - Резец небесный (Операция «Испаньола»)
Невыплаты заработной платы и участившиеся перебои с поставками других видов довольствия не способствовали укреплению позиций и на личном фронте. Если раньше выйти замуж за офицера было почётно, то теперь это означало – выйти замуж за нищего. Постоянные и дичайшие скандалы в семьях офицеров стали приметой времени. В одной только части 461-13"бис" за последние полгода было зарегистрировано два развода. Сам командир части, майор Громов, был вынужден на неопределённый срок отправить свою жену и сына в Питер к родителям. А старший лейтенант Лукашевич вообще оставил надежду подыскать себе когда-нибудь достойную пару: «Если денег нет, какая ж тут любовь?»
В общем, не было у столпившихся на КПП офицеров повода для веселья. И всё шло к тому, что это безрадостное сборище закончится грандиозной пьянкой «по чёрному», где под «шпагу» или «шило» – сэкономленный на «рискованных»[5] посадках и протирке контактов спирт – эти офицеры будут нецензурно ругать правительство с президентом, обещать уволиться в запас, потому что так дальше нельзя, потому что терпение уже кончилось, потому что дураков нет за «спасибо» работать, потому что потому…
– Едет! – воскликнул капитан Никита Усачёв. – Едет, мужики!..
Все сразу зашевелились. Из домика КПП выскочил рядовой второго года службы Митя Фатюхин, рысцой подбежал к воротам. На последнем – прямом, как стрела – участке узкой грунтовки, ведущей к части 461-13"бис", действительно появился грузовик марки «ЗИЛ» с кузовом, поверх которого был натянут брезентовый тент. Номеров отсюда видно пока ещё не было, но народ и так не сомневался, кто на нём едет. В часть возвращался её командир – майор Громов, отбывший ещё утром в Печенгу[6] за продовольствием и, возможно, зарплатой. От того, с какими вестями он вернётся, зависело уже не просто умонастроение отдельных офицеров самого северного из подразделений ВВС, но и существование этого подразделения в целом.
– Едет, едет!
Грузовик приблизился к контрольно-пропускному пункту и остановился, не доезжая пары метров, хотя шлагбаум был поднят. Правая дверца кабины открылась, и на асфальт спрыгнул Константин Громов, майор и бессменный командир части 461-13"бис". Одет он был в выходную форму офицера ВВС, несколько помятую после дороги. Сделав водителю отмашку рукой, после чего грузовик тронулся, заезжая на территорию, Громов направился к офицерам.
– Что за митинг? – осведомился он недружелюбно. – Вам что, товарищи офицеры, заняться больше нечем?
Он мог сказать, что угодно. Например, «Сегодня отличная погода!». Или: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…». Любая фраза, будь она хоть трижды нейтральной и ни к чему не обязывающей – сказанная тоном, подобным тому, с каким было произнесено: «Что за митинг?», расставляла последние точки над i.
У Лукашевича опустились плечи.
«Господи, – подумал старший лейтенант. – А ведь это действительно конец».
К Громову подошёл Стуколин.
– Что случилось, товарищ майор? – спросил он.
– Ничего, – ответил Громов, глядя куда-то поверх голов. – Ни-че-го! В том-то и дело.
– Да они охренели совсем! – ругнулся в сердцах Никита Усачёв.
– Телевизор надо смотреть, – словно бы невпопад обронил Громов, и Лукашевич, хорошо знавший своего командира ещё со школьных лет, когда они сидели за одной партой и ходили вместе в кино, понял, что тот воспроизводит чужие слова, цитирует. – Радио надо слушать. В стране кризис. За доллар двенадцать рублей дают. А вы со своими проблемами уже всех достали…
– Что-то я не пойму, товарищ майор, – сказал Стуколин, прищурясь и потирая кулак. – Кто это декларировал?
– Неважно, – майор всё ещё смотрел поверх голов. – Это как раз неважно.
– А что важно? – взбеленился капитан Усачёв.
Громов повернулся и внимательно посмотрел на него – глаза в глаза. Взгляд у командира части 461-13"бис" был тяжёлый. Усачёв, хоть и старше он был майора на четыре года и в чём-то умудрённее, тут же поумерил своё «священное» негодование и даже отступил на шажок.
– Никого не держу, – сказал Громов, чётко и звонко выговаривая каждое слово. – Думаю, и Свиридов никого удерживать не станет. Кому надоело – хоть сегодня рапорт подпишу.
Лукашевич, наблюдая за развитием маленького инцидента, подумал, что это, пожалуй, идея. Действительно, плюнуть на всё и написать рапорт. И пусть эти ВВС катятся к чёртовой бабушке или ещё куда подальше…
И тут – неожиданно для него самого – мысли Алексея приобрели совершенно противоположную направленность. Он вдруг подумал, что если отправится сейчас писать рапорт и собирать монатки, то никогда уже в жизни не сядет за штурвал боевого истребителя, никогда не поведёт его над облаками, в яркой и синей пустоте поднебесья – назло врагам и вопреки кризисам; с этого момента и навсегда он станет пассажиром и будет летать на престарелых и слабосильных «тушках»[7] гражданской авиации, а сверхсрочник Женя Яровенко будет рассказывать очередной анекдотец и не применёт вспомнить о старшем лейтенанте, который был когда-то о-го-го, а нынче попивает газировку в первом ряду второго салона – таких в Ейском училище называли «мешок с картошкой».
Плюнуть и поставить жирный крест на огромном куске собственной биографии вот так, сразу, оказалось для Лукашевича непросто. Как и для всех остальных офицеров части 461-13"бис". Видимо, только этим можно объяснить, что за все девять месяцев тяжелейшей ситуации на финансовом фронте ни один из них не подал рапорта на имя командира авиаполка «Заполярье» с просьбой о переводе в запас. Но теперь… Что будет теперь?
Выдержав многозначительную паузу, Громов распорядился:
– Всех незанятых на дежурстве офицеров прошу пройти в ленинскую комнату.
Ленинской (или красной) комнатой по стародавней привычке называли довольно тесное помещение в одной из «бочек-диогенов»[8] военного городка. В «ленинской» комнате находилась библиотека части, состоявшая в основном из трудов классиков марксизма-ленинизма и мемуаров военных лётчиков. Стоял там и телевизор – старенький латаный-перелатаный «Рекорд», принимавший только «первый» канал.
Через пятнадцать минут после возвращения Громова в ленинской комнате было не протолкнуться. Пришли все. Восьми стульев на эту ораву не хватило, и некоторые остались на ногах. Громов сел лицом к подчинённым и спросил:
– Ну что, ни у кого не появилось желания написать рапорт?
– Да хватит уже, Костя, – раздражённо сказал Стуколин. – Давай ближе к делу.
Громов холодно посмотрел на него, но по поводу неприкрытого нарушения субординации высказываться не стал: сообразил, видно, что все присутствующие и без того на взводе, а усугублять ситуацию не след.
– Хорошо, – согласился он. – Перейдём к делу… Как вы знаете, в нашей стране случился кризис. По этой причине денег в ближайшее время не предвидится. Но это ещё полбеды. Главное – какая-то сволочь в министерстве под шумок приказала приостановить поставки довольствия в отдалённые районы…
Стуколин присвистнул.
– Как приостановить? – не поверил Усачёв. – Совсем приостановить?
– До особого распоряжения.
Несмотря на то, что офицеры части 461-13"бис" были в массе своей людьми дисциплинированными, сдержаться никто не смог и заговорили все сразу:
– Они что, решили нас голодом уморить?!
– Нет, но это уже ни в какие ворота!
– Бляди – они бляди и есть!
– Как это они себе представляют? Голодающая армия?
– Говорил же, этих тварей раньше надо было вышибать. Довели страну, понимаешь!..
– Тихо, товарищи офицеры, тихо, – Громов встал и поднял руку. – Нам сейчас нужны конструктивные предложения. Такие у кого-нибудь имеются?
– Да что там «конструктивные»!.. – не мог остановиться импульсивный Никита Усачёв. – Давить сволочей!
– Спокойнее, товарищ капитан, – в очередной раз осадил его Громов. – Не забывайте, кто вы и где вы.
Усачёв несколько угомонился, хотя по его раскрасневшейся физиономии было видно, что своё особое (и, в общем, малооригинальное) мнение о происходящем в стране он готов отстаивать с пеной у рта в любой момент времени, представься ему, Усачёву, такая возможность.
– Итак, я повторяю свой вопрос, – сказал Громов. – Есть у кого-нибудь конструктивные предложения?
– Министр в курсе происходящего? – уточнил Стуколин.
– Этого я… кхм-м… точно не знаю. Но мне было сказано, что в курсе.
– А Свиридов?
– Он мне и сказал…
– Да-а, – протянул Усачёв со своего места. – Ситуёвина.
– Насколько у нас хватит продовольствия? – продолжал Стуколин беглый опрос командира. – Сколько суток мы можем жить на запасах?
– Это к коменданту, – Громов пошевелил пальцами в воздухе, и от стены отделилась сутуловатая фигура лейтенанта Подвицкого.
– Неделю протянем, – доложил Подвицкий без уверенности в голосе. – Должны протянуть.
