Владимир Марышев - Избранные
— Потрясающе! — Валентина вложила в это слово бездну сарказма. — Твоим выводам мог бы позавидовать сам Шерлок Холмс. Тот дяденька скорее всего поджидал подругу, а в «дипломате» у него были бутылка шампанского и коробка конфет. Если он и посмотрел пару раз в твою сторону, то только потому, что ты невольно привлек его внимание своим затравленным видом. И вообще…
— Подожди, — перебил ее Ворохов. — Я уже говорил тебе, что тогда все только началось. Сегодня я увидел его вновь. Он стоял возле газетного киоска и разглядывал обложки журналов. Или делал вид, что разглядывал.
— Он самый? Тот тип? А «дипломат» был?
— Представь себе, был. Мне захотелось расставить точки над i, но как это сделать? Подойти к нему и сказать: «Извините, господин хороший, у меня к вам есть пара вопросов?» Да он меня просто пошлет, и правильно сделает. Тогда я решил медленно, очень медленно пройти мимо него и проследить — будет ли какая-нибудь реакция?
— Ух ты! Прямо шпионский детектив! И что же?
— Дергаться он, разумеется, не стал и на этот раз. Даже не пошевелился. И все же моя догадка полностью подтвердилась. Едва я с ним поравнялся, как в мой мозг снова проникло нечто. Но уже не «паучье». Как бы тебе это объяснить… Представь, что твоего лица коснулась тончайшая кисть. Легко, почти неощутимо. Представила? Ну вот, а мне эту кисть просунули вот сюда, — Ворохов похлопал себя по макушке, — и чуть-чуть поводили ею… кругообразно. Вероятно, это и была реакция человека в сером плаще на мое присутствие. Он и не хотел, а выдал себя. Как при испытании на «детекторе лжи». Вот в общем-то и все.
— Значит, из-за этого мужика с «дипломатом» ты и был до вечера такой… заторможенный? Подумать только!
— Тебе кажется, этого недостаточно, чтобы призадуматься? Что же ты тогда считаешь серьезным происшествием? Мой труп, найденный в подворотне с дыркой в голове?
— Ну хорошо, хорошо. Как же ты объясняешь эту чертовщину?
— Вопрос не из легких… Ни в какую мистику, как ты знаешь, я не верю. На ум приходит только одно: испытания психотропного оружия. Слыхала о таком? У нас в свое время разработки велись, это точно. А вот свернули их потом или нет, неизвестно. Вдруг в «дипломате» у этого типа находилась какая-нибудь засекреченная штучка? Допустим, устройство, отслеживающее биотоки моего мозга. Они ведь у каждого человека различаются. Настроил прибор на определенную волну — и «веди» своего «клиента». Как тебе такая версия?
Валентина фыркнула.
— Гениально! Спецслужбы бросают все дела и организуют слежку за выдающимся представителем человечества. Военные в восторге: лучшей мишени для своей мозголомной пушки — можно так назвать? — им, конечно, было не найти. Наконец, ликуют ученые: теперь-то они узнают, какой кладезь мысли скрыт вот здесь. — Она легонько постучала Ворохова по лбу. — Ведь может быть, что эта штука предназначена для чтения мыслей? Молчишь? Значит, может. Слушай, дорогой, а ты не слишком много о себе думаешь? Меня в последнее время это стало просто раздражать. Вот скажи: зачем ты ушел из редакции?
— Надоело. Не мог больше, не мое это.
— А чье же? Пишешь ты прекрасно, числился на хорошем счету, деньги получал… Со столицей, конечно, не сравнить, но по здешним меркам устроился ты неплохо. Какого рожна тебе еще понадобилось? Давно безработным не был? Как теперь жить собираешься?
Ворохов сел, опустив ноги с кровати, и подпер кулаком подбородок.
— По правде говоря, не знаю. Впрочем, есть вариант. Присмотрел я одну фирму.
— Что она выпускает?
— Ну, скажем так, полиграфическую продукцию.
— Книги?
— Нет.
— Значит, буклетики-календарики. Будешь редактировать надписи из трех слов на поздравительных открытках. Слушай, Андреи, балда ты! Чего в газете не сиделось?
— Да пойми ты! — горячо заговорил Ворохов. — Выпуск буклетиков в сто раз честнее того, чем я сейчас занимаюсь. Делаешь свою работу и ничем не терзаешься, параллельно обдумываешь сюжет новой повести. А в газете… наблюдаешь по долгу службы местных политических бонз, слушаешь их словоблудие на пресс-конференциях, заседаниях и сессиях и начинаешь тихо ненавидеть почти всех «слуг народа». Поначалу ты, так сказать, только-только допущен лицезреть и ни черта ни о ком не знаешь. Но чем дальше варишься в этом котле, тем больше тебя посвящают в разные пикантные подробности. У каждого «слуги» есть недоброжелатели. Постепенно узнаешь, кто на чем сделал бабки, кто кого предал и даже кто с кем спит. Когда выясняется, что вся чиновная рать безбожно ворует, ты все еще продолжаешь уповать на честность губернатора. Как-никак всенародно избранный! Потом некоторые лица с удовольствием расписывают тебе все его финансовые аферы. Ты узнаешь, что он-то и есть главный «пахан», а остальные только кормятся из его рук, и теряешь последние иллюзии. Но написать ни о чем не можешь: газета финансируется из областного бюджета, а собаку, посмевшую тявкать на хозяина, всегда пребольно бьют палкой. Вот тебе и «четвертая власть»…
— Нашел из-за чего убиваться! Если ты такой борец за справедливость, шел бы в оппозиционную газету.
— Да никакой я не борец! Просто противно писать неправду. А оппозиционные газеты ничем не лучше. У каждой из них есть хозяин, вынашивающий собственные политические планы. Как правило, его цель проста: свалить губернатора, сесть на его место и хапать, хапать, хапать, чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило. Бывает, что хозяин газеты предпочитает сам оставаться в тени, но проталкивает наверх своего приятеля. Разумеется, не безвозмездно. Тот ему или отвалит денег прямо из бюджета, якобы под какой-то интересный проект, или предоставит сумасшедшие налоговые льготы, предварительно побеседовав по душам с депутатами областной Думы. Осточертело мне все это, не хочу ничего знать!
— Зачем шел в газету?
— Так получилось. Остался без работы, а в газете были знакомые. Писать я уже умел. Ну и пошло-поехало…
— Тысячи других журналистов преспокойно работают и не мучаются твоими проблемами.
— А я не журналист. Вернее, журналист по необходимости, временный писака. Видишь ли, настоящий газетчик всегда испытывает кайф от любой своей профессионально написанной статьи. Я пишу профессионально, но кайфа не испытываю. Не мое это.
— А работа в фирме — это твое?
— Нет, конечно. Но там я хотя бы не буду видеть откормленные физиономии наших «благодетелей».
— Ладно, сколько там платят?
— Меньше, чем в газете. Должностишка невелика, да у нас и нет богатых полиграфических фирм.
Валентина села на кровати и обхватила руками колени.
— Даже не знаю, как мне быть. Посочувствовать тебе, попробовать переубедить или просто махнуть рукой: дескать, горбатого могила исправит? Знаешь, ведь мне всегда нравилось, что ты журналист. Эта работа представлялась мне такой важной, такой значительной… Я уже привыкла, что тебя постоянно показывают по телевизору во время пресс-конференций! Ладно, поговорим о том, что ты считаешь своим истинным призванием. Итак, стучать по клавишам компьютера стоит лишь в том случае, когда ты создаешь свои литературные шедевры. — Последнее слово она произнесла так, как будто во рту у нее был кружок лимона. — Никакая другая писанина тебе радости не приносит, а между тем грамотно писать — это единственное, что ты умеешь делать хорошо. Ну и каковы же твои успехи, великий мастер слова?
Ворохов насупился: он не любил, когда Валентина касалась больной темы. Но надо было что-то отвечать.
— Ты же знаешь, у меня публикации в центральных журналах.
— Не больше десятка за двадцать лет! В основном — маленькие рассказики. Это что — успех? Андрей, я просто не понимаю. Ты же можешь, можешь сделать себе имя! Я вроде бы не совсем дура, немного разбираюсь в литературе. Те твои рассказы были очень даже ничего. Если бы ты продолжал в том же духе, то мог бы написать добротный фантастический роман. Главное — попасть в струю, дальше тебя само понесет. Вот тогда бросай редакцию, твори, получай кайф, ну и деньги, конечно. Говорят, самым плодотворным авторам удается прожить на одни гонорары. Но разве ты можешь быть как все? Выделиться захотел, начал писать что-то неудобоваримое. Галактики, пульсары, квазары. Большой Взрыв… И ни одного человека! Я не знаю, может, для астрономов да еще двух-трех особо тонких ценителей русской словесности это и представляет интерес. Но книги не издают тиражом в пять экземпляров! Ты вот свою последнюю рукопись давал почитать знакомым. Скажи честно: хоть один дочитал до конца? Молчишь? То-то и оно! Они наверняка смущенно улыбались, вымучивали какие-то обтекаемые фразы вместо того, чтобы сразу отрубить: «Извини, старик, но мы не въехали!»
— Кончай, Валентина, — глухо произнес Ворохов.
— А почему это «кончай»? — взвилась она. — Если не жена — значит мне все должно быть до лампочки? Кажется, ты добился успеха. А какая женщина этого не хочет? Можешь ты побороть свое упрямство и переключиться с этой тягомотины на что-то более привычное?
