Валерий Большаков - Наблюдатель

– Ты неправ, – спокойно ответил Давид, – и не знаешь меня. Одно скажу – я не в восторге от стандартной модели.

– Во! – удивился Рич. – И что в ней тебе не нравится?

– Застывшая схема, – уверенно сказал младший командор. – Любой внешний фактор, не учтенный в модели, ломает базис.

– Да ну вас с вашими базисами, – надула губки Виолетта. – Пошли, потанцуем?

Она схватила за руку Виштальского и потащила его танцевать. Тут же ожила парочка музыкантов – уперев стержни концертонов в колени, они стали водить пальцами по блестящим поверхностям инструментов, и нежная мелодия заполнила веранду. Грига мрачно уставился на Боку, порхающую с Давидом. Красивая пара. Виштальский говорил что-то девушке, та смеялась, потом притихла, прижалась к партнеру. А минуту спустя сердце Григи дало сбой – Виолетта завела руку за спину и опустила пятерню Давида куда ниже талии. Виштальский и вторую ладонь вмял в тугую попку. Зикунов резко отвернулся, воззрясь на одинокую ель у фонтана.

– А что у тебя за идея была? – вернул Григу за стол голос Ричарда.

– Да так… – неохотно проговорил Зикунов. – Хотел поменять Давиду задание.

– Во! – восхитился Сидоровс. – Здорово! То есть, как бы прилетает Дава, выходит. А за бортом не Тьет! Здорово. А куда ты его вместо Тьета?

– Да есть там одна планетешка, Маран-им называется, – проговорил Григорий, морщась, – затея уже казалась ему глупой и детской. – Я как-то скачал координаты. Хотел ему еще на практике сюрприз устроить.

– Ну, так чего ты? – сказал Рич с воодушевлением. – Давай, подкинем Даве сейчас! Пускай прогуляется куда не надо. Галактист, перепутавший планеты… Это же прикольно! Расшаркается там – извиняйте, дескать, не туды меня занесло!

Григорий пожал плечами и достал из кармана цилиндрик. Куртка Виштальского висела на стуле: вытащить одно задание и подбросить другое было делом секунды.

Кончилась музыка, и Бока с Давидом вернулись к столу. Шли они не спеша, взявшись за руки.

– Ну ладно, мальчики, – сказала девушка, – мы пошли!

Виштальский подхватил свою куртку, и они пошли. Ричард тихонько хихикнул.

Давид ступал медленно, сдерживая свой широкий шаг, и держал в руке узкую ладошку Виты. Девушка шла рядом, задумчиво склонив голову. Было похоже, что она глубоко погружена в мир собственных мыслей.

Да Виштальского и самого в эти медленно текущие мгновения переполняли думы тяжкие и неспокойные. Как тут Вита одна, без него? Глупый вопрос – девушка не бывает одна, даже если сильно того захочет. А с кем она будет? Дождется Вита его возвращения со звезд? Дождется, если в ее хорошенькую головку придет глупая мысль – угробить три года лучшей своей поры! Клятву верности она не давала, а требовать таковую гнусно. Что ж делать-то, а? Как распрощаться с девушкой так, чтобы по щекам ее не текли эти проклятые слезы, разжижающие самые твердые, самые закаленные мужские сердца? И как ему, балбесу, ответить на самый главный вопрос: любит ли он Виту? Она-то его любит, это ясно, и ей куда легче – перед ней не стоит проблемы «любит—не любит—плюнет—поцелует». А он? Влюбленность у него была, Дава помнил это щемящее чувство. И нежность была. И страсть. А любовь? Замечательно. Тогда для начала неплохо было бы определить понятия. Любовь – это что?

Его размышления перебил голос Виты:

– Ты улетаешь надолго?

– На три года.

– Это почти на всю жизнь.

– Я буду прилетать в отпуск, каждый год. Девушка только вздохнула и крепче сжала его ладонь.

– Знаешь, почему я с тобой вечно ругаюсь? – заговорила она жалобно. – Не потому, что я такая, сварливая и злая. Просто не хочу я, чтобы ты улетал! Хочу, чтобы ты был здесь, со мной! Понимаю, что так не получится, вот и злюсь. Скажи: «Чего пристала?»

Давид остановился и обнял Виту. Поцеловал в лоб, в нос, в щеку, добрался до ушка.

– На нас смотрят… – пробормотала Вита, не раскрывая глаз.

– Пусть смотрят.

Виштальский прервал свое увлекательное занятие и оглянулся. Незаметно они вышли на Спиральный проспект, одну из центральных магистралей, где всегда толпился народ. Проспект был очень широкий, обсаженный краснокорыми соснами, окаймленный блестящими стенами домов.

Виштальский повел Вику напрямик, к центральному скверу, делящему проспект на две улицы-площади, улицы-аллеи, улицы—зоны отдыха.

– Давид! – послышался оклик, и из зарослей кустарника выбрался полный жизнерадостный человек со шкиперской бородкой. Плотные телеса его были туго затянуты в серый комбез.

– Карл?! – радостно удивился Виштальский. – Ты уже вернулся?

– За инструкциями! – захохотал бородатый. – Представляешь, на Ксоре приключилась революция, совершенно не предусмотренная Экспериментом. Сирги погнали волну!

– Сирги?..

– Это вы не проходили! Сирги – сословие на Третьем материке.

– Ага… – перебил его Давид. – Знаю. Переходная фаза, да? Уже не сельхозработники, но еще не дворяне.

– Нет, – спокойно ответил Карл. – Сирги – морально-этические фундаменталисты, фанатики нравственности. Ну ладно, не буду вам мешать! Пока!

– Пока.

Вита весело помахала ручкой удаляющемуся Карлу и тут же набросилась на Давида.

– Что у тебя за привычка такая – людей перебивать? – принялась она выговаривать ему. – Зачем обязательно надо показывать свои глубочайшие познания и бездну интеллекта? Дай человеку сказать!

– Вот, не можешь ты, – притворно вздохнул Давид, – чтобы не сделать хоть одно замечание.

– А от кого ты еще узнаешь правду о себе? – трезво рассудила девушка. – Мне все видно со стороны, и я желаю тебе добра. А в разговоре с Карлом ты выглядел очень несолидно. Как тот подросток, что нахватался по верхам, – его распирает и пучит информация, вот-вот лопнет от избытка!

– Ладно, – сказал Виштальский, ощутив досаду – неужто он и впрямь так себя ведет? Срамота!

– Что – ладно?

– Буду солидно молчать, – кротко пообещал Давид. – И слушать. Тоже солидно.

– Пошли ко мне, – решила Вита внезапно.

– Пошли, – согласился Давид.

Проснулся младший командор поздно, часов в девять утра. Открыл глаза – и увидел над собой незнакомый потолок, тот был расчерчен вдоль и поперек на разноцветные квадраты, излучающие мягкий свет.

Давид расплылся в нежной улыбке. Он был у Виты. Вчерашний день сразу всплыл в памяти, и вечер, и половина ночи.

Виштальский уловил тихое посапывание и осторожно повернул голову. Вита лежала рядом, по-детски сложив ладошки под щекой, подтянув к себе одну ногу и вытянув другую. Крутой изгиб бедра так и влек к себе, но Давид сдержался – пусть поспит, они заснули поздно.

Медленно, как истинный мастер скрадывания, Виштальский опустил ноги на черный матовый пол и вышел из спальни на цыпочках.

Его голубые шорты обнаружились на полу в гостиной, а голубая куртка, скомканная и перекрученная, лежала в окне линии доставки.

Одна из сандалий валялась под столом, а вторая. А вторая нашлась за дверьми квартиры, возле самого эскалатора. Давид подцепил сандалию пальцами и ступил на лестницу-чудесницу. Эскалатор мягко повлек его вверх, через проем в полупрозрачной кровле, и вынес к посадочной площадке. Старый отцовский «Кондорито» занимал почти половину крыши и мок в гордом одиночестве – с пяти до полшестого над Медведково проливали дождь. Было свежо, но не холодно.

Виштальский похлопал глайдер по холодному боку, словно извиняясь, – он оставил машину еще на той неделе, – поднял гладкий прозрачный фонарь. Колпак вышел из пазов с поцелуйным звуком, и тут же донесся тихий и грустный голос:

– Ты уже улетаешь?

Давид обернулся. Виолетта стояла, закутанная в одеяло, и смотрела на него – с печалью, с нежностью, с тревогой и жалостью. Век бы рассматривал, что там такое мелькает – в спектре излучения милых глаз.

Виштальский быстро подошел к девушке и обнял ее, теплую после сна, уютную и домашнюю.

– Там всё будет такое чужое, – зашептала она, доверчиво прижимаясь, – такое не наше.

– Тьет похож на Землю.

– Никакая планета не может быть на нее похожа. А если и похожа, так что? Знаешь, сколько на Земле домов? Ну вот. А родной дом – один всего…

– Я же не навсегда.

– Ты возвращайся.

– Обязательно!

Давид поцеловал Виту в самый последний раз и запрыгнул на место водителя. Двигатель едва слышно запел, «Кондорито» плавно поднялся в воздух и заскользил, делая круг. Вита внизу отпустила одеяло и замахала обеими руками. Такой ее и запечатлела память Давида.

Радиобраслет вежливо напомнил Виштальскому, что он опаздывает.

– Ах ты…

Мотор тихонько завыл, хапая лишнюю энергию, и за глайдером потянулись клубы искристой изморози. Стройные здания московских окраин, прорастающих из зелени бескрайних садов, проплывали совсем рядом, бликуя стеклянными этажами.

Ни с того ни с сего на Давида накатило ощущение счастья. Как в детстве, когда ты готов скакать и орать просто от того, что сегодня с утра – воскресенье, и не надо идти в школу, а за окном солнце, и соседский Мишка уже верещит со двора, нетерпеливо вопрошая: «Дав, ты скоро?!»