Андрей Николаев - Трилогия об Игоре Корсакове

Вздохнув, она открыла глаза. Если бы еще здесь не так пахло рыбой.

Глава 12

Берег уходил вдаль. Кривокрасов выплюнул папиросу, затоптал ее и полез в карман шинели.

– Это вас Евсеич не видит, товарищ сержант, – сказал Назаров, кивнув на окурок, – он бы целую лекцию закатил о том, что сорить на палубе имеет право лишь капитан. Потому, как матросам он – царь и бог, а значит за ним они убирать обязаны.

– Виноват, – пробормотал Кривокрасов. Подобрав с палубы окурок, он бросил его за борт, – про царя и бога я уже слышал. Мне приказано передать вам пакет, товарищ лейтенант. Вот, пожалуйста.

Назаров, сломав сургучную печать, вытащил письмо. Михаил отошел в сторону, чтобы не мешать ему.

– Ну, что, – сказал Назаров, пряча письмо в конверт, а конверт в карман, – поступаете в мое распоряжение, товарищ сержант. Правда, с некоторыми оговорками. Если хотите, могу дать почитать.

– Не обязательно. Скажите своими словами.

– Вы освобождаетесь от караулов, да и, в общем, вообще от несения службы. Задача у вас одна – обеспечить безопасность Лады Алексеевны Белозерской.

– Чем я и занимался, – проворчал сержант, – а какие задачи у товарища старшего инспектора?

– Он будет в лагере моим заместителем.

– Не знаю, где вы служили раньше, товарищ лейтенант, но явно не в охране лагерей. Боюсь, вам с ним без конфликтов не обойтись. Уж очень он специфически понимает свою должность, судя по его рассказам.

– Он ее будет понимать так, как прикажу я, – сухо сказал Назаров. – Что за проблемы были у вас в дороге? Со старшим инспектором?

– С ним я управился, – усмехнулся Кривокрасов, – проблемы другого рода.

Не торопясь, вспоминая каждую подробность, он рассказал о ночном нападении в поезде. Нахмурясь, Назаров слушал, опустив голову. Между бровей пролегла складка. Когда Михаил закончил рассказ, он внимательно посмотрел на него.

– Вы ведь тоже не из Главного Управления Лагерей, так?

– Нет. Полтора года работал в третьем отделе НКГБ. Это обыски, аресты, наружка, установление, а до этого девять лет в МУРе.

– Однако! – Назаров приподнял бровь, – как же вас угораздило?

– А-а, – Кривокрасов махнул рукой, – отправили на усиление. Начальник отдела особо тяжких бился – отдавать не хотел, но пришлось. С ГБ не поспоришь.

– Н-да, – протянул Назаров, – судьба играет человеком. Закуривайте, – он открыл пачку «Казбека». – А вы угадали, я тоже по другой части работал. Слушай, Михаил, давай на «ты»? – неожиданно предложил он, протягивая руку.

– Согласен, – улыбнулся Кривокрасов, пожимая крепкую ладонь.

– Ну, и отлично. Да, а числился я за первым управлением. Впрочем, когда начинал, назывался он ИНО ГУГБ НКВД СССР. Сразу и не выговоришь.

– Постой, – Кривокрасов прищурился, вспоминая, – первое управление? Разведка за границей? А теперь в ГУЛАГЕ? Ну, вы…, ты попал, лейтенант. Это оттуда? – Михаил указал на шрам над бровью.

– Оттуда. Осколком под Гвадалахарой зацепило.

– Так ты в Испании был? Вот это да! Обязательно расскажешь.

– Расскажу.

Не торопясь двигаясь, они дошли до носа корабля. Холодный ветер, с запахом соли, рыбы и водорослей, норовил забраться под одежду. Кривокрасов поднял воротник шинели, повернулся спиной к ветру.

– А как тебе твоя подопечная? – спросил Назаров.

Михаил пожал плечами. Что он мог рассказать о Белозерской. Да, практически, ничего, хоть и производил тот злосчастный арест и конвоировал ее на всем пути от Москвы до Архангельска.

– Странная девушка, но, по-моему, неплохая, – сказал он.

– Чем же странная?

– Ну, например, говорит, что предвидела свой арест. Буквально, во сне видела. Даже знала мое имя-отчество.

Назаров хмыкнул, посмотрел вдаль, где серые волны смыкались с облаками.

– Это еще ничего, – сказал он задумчиво. – Это ты так говоришь, пока в лагере не побывал.

Корабль сменил курс, пошел вдоль низкого, поросшего соснами берега. Мимо прошел танкер, глубоко сидящий в воде, еще два крупных судна, протащился буксир, выбрасывая в воздух клубы черного дыма. Волнение усилилось, брызги летели через борт, ветер относил их в лицо, чайки жалобно кричали, кружась над головой. «Будто плачут», – подумал Кривокрасов. Смотреть, кроме волн, было не на что и они, не сговариваясь, пошли в рубку. Кривокрасов шел первым, открыл дверь и вытаращил глаза: Лада Белозерская стояла у штурвала, а парнишка в ватнике, прижав руку козырьком к глазам, командовал ей.

– Два румба вправо. Так держать. Прямо по курсу пиратская бригантина, на абордаж, орлы!

– Есть капитан, – откликнулась девушка, увидела вошедших Назарова с Кривокрасовым и, рассмеявшись, тронула ладонью рулевого, – Веня, нас самих на абордаж взяли.

Смутившись так, что покраснели уши, парень перехватил у нее штурвал, проверил по компасу курс и стал напряженно вглядываться вперед, хотя смотреть, особо, было не на что.

– Ой, вы только Никите Евсеевичу не говорите, – попросила Лада.

– Не скажем, – усмехнулся Назаров, – а где он.

– В машинное отделение пошел, – ответил рулевой.

– Ну, пойдем и мы, поищем капитана. Вы с нами, Лада Алексеевна?

– Да. Пока, Веня, не скучай.

– Нам скучать некогда, – солидно ответил паренек, – мне еще три склянки стоять до смены.

Выходя из рубки, Лада увидел судовой колокол, и протянула руку к нему.

– Смотрите, колокольчик!

– Не надо звонить, Лада Алексеевна, – Назаров перехватил ее руку, – это рында, по ней происходит смена вахты на судне, если я правильно понял объяснения Евсеича.

Он почувствовал под пальцами нежную кожу ее ладони, увидел ее распахнутые удивленные глаза, и что-то оборвалось у него в груди. Он ощутил, что краснеет и смутился, тем более, что и девушка замерла, не отводя от него широко раскрытых глаз.

Кривокрасов, уже спустившийся по трапу, обернулся, чтобы помочь ей спуститься и так и застыл с протянутой вверх рукой.

Они стояли, не в силах оторвать глаза друг от друга, словно только сейчас впервые увидели друг друга и время бежало мимо, а они не замечали ничего вокруг. Ни Кривокрасова, ни обернувшегося от штурвала Вениамина, ни Евсеича, появившегося на палубе. Они тонули друг в друге, как в штормовом море и даже не пытались спастись, избавиться от наваждения.

Старик, мигом оценивший ситуацию, подтолкнул Кривокрасова вбок, показывая на замерших Ладу и лейтенанта. Михаил пожал плечами: мол, чего делать то? Окликнуть – напугаешь только.

– Вот когда я в одна тыща седьмом годе, – гулко откашлявшись, начал Евсеич, – пришел в Киркинес муку продавать…