Юрий Брайдер - Особый отдел
— Я в «Набате» работаю совсем недавно, — не промедлила с ответом Людочка. — Ещё не прошла испытательный срок.
— Почему же ко мне присылают сотрудников, ничем не зарекомендовавших себя? — казалось, возмущению старушки не будет конца. — Скажите ещё, что вы не член партии!
— Я кандидат. Но дело в том, что вследствие коварных происков демократов ведущие сотрудники нашей газеты попали под арест, — скорбным голосом сообщила Людочка. — А ведь очередной номер готовить надо. Подписчики, сами понимаете, ждать не будут.
— Это вопрос принципиальный, — старушка кивнула. — Скажите, вы навещаете своих боевых товарищей?
— Конечно! Прямо от вас направляюсь в «Матросскую тишину».
— Купите им от меня гостинцев, — старушка вручила Людочке десятку, на которую, при удачном стечении обстоятельств, можно было взять разве что буханку хлеба. — Пусть держатся. Ни шагу назад. Никаких компромиссов с прислужниками мирового капитала. На вашей стороне вся прогрессивная общественность страны.
— А главное, правда, — многозначительно добавила Людочка. — Мы живём и пишем только ради таких истинных патриотов, как вы, Даздраперма Осиповна! Надеюсь, что ваше интервью украсит следующий номер нашей газеты.
— Давно пора! А то кубинская и китайская пресса пишут обо мне чаще, чем родной «Набат», — в подтверждение этих слов она продемонстрировала другую газету, сплошь набранную иероглифами.
— Тогда я, с вашего позволения, начну. — Людочка выставила на стол заранее включённый диктофон. — Как мне кажется, самым счастливым и плодотворным периодом вашей жизни были сороковые-пятидесятые годы. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Совершенно верно! Это было прекрасное, незабываемое время, — с подъёмом начала старушка. — Страна успешно восстанавливала разрушенное войной народное хозяйство, лагерь социализма укреплял свои позиции на всех континентах, был жив отец и великий учитель народов товарищ Сталин, а я сотрудничала с замечательным учёным, ведущим биологом современности Ольгой Борисовной Лепешинской. — Ни о рождении сыновей, ни о смерти мужа, пришедшихся как раз на эту пору, Даздраперма Осиповна даже не заикнулась.
— Простите за деликатный вопрос. Не омрачила ли эти годы безвременная кончина вашего мужа, известного теоретика и практика гинекологии профессора Плотникова?
— Как любящую жену и мать его детей — безусловно. Но как убеждённого и последовательного большевика — ни в коем разе! Мой муж, учёный старой дореволюционной формации, и в жизни, и в науке занимал невнятную, соглашательскую позицию. Более того, в последние годы жизни он частенько скатывался на оппортунистическую платформу, чему в немалой степени способствовало тлетворное влияние матёрого космополита и замаскировавшегося троцкиста профессора Шульмана, впоследствии обезвреженного советскими карающими органами.
— Скажите, пожалуйста, а в чём конкретно выражался оппортунизм профессора Плотникова? — поинтересовалась Людочка. — Ведь предмет, которым занимается гинекология, далёк от каких-либо классовых противоречий. Насколько я понимаю, он одинаково притягателен и для буржуазии, и для пролетариата.
— Это в корне неверная, авантюристическая установка, противоречащая всему опыту борьбы рабочего класса за свои права! Поскольку пролетариат стремится отрешить угнетателей от материальных ценностей и средств производства, проблема того, что вы назвали предметом гинекологии, выходит на первый план. Лишите буржуев возможности размножаться — и спустя всего одно поколение от них не останется даже воспоминаний.
— То есть к лозунгу «заводы — рабочим, землю — крестьянам» надо добавить ещё и «доступ к женским гениталиям — угнетённым»?
— А почему бы и нет? По крайней мере, здесь просматривается ясная и бескомпромиссная классовая позиция. К сожалению, профессор Плотников не всегда разделял её. Можете себе представить, он допускал нетактичные высказывания в адрес моего научного руководителя Ольги Борисовны Лепешинской, чьё прогрессивное учение о живом веществе было с восторгом встречено всеми учёными, придерживавшимися мичуринских воззрений, а также одобрено партией и правительством, порукой чему являлась Сталинская премия, вручённая нашему коллективу в пятидесятом году. — Старушка указала на взятую в рамку тусклую фотографию, где около дюжины молодых парней и девушек окружали толстую круглолицую старуху с лауреатским значком на груди.
— Но ведь впоследствии учение о живом веществе было, кажется, опровергнуто, — осторожно заметила Людочка. — Как и вся так называемая мичуринская биология.
— Вот это и было началом конца! — воскликнула старуха. — Сначала ревизии подверглась мичуринская биология, потом переписали историю, превратив гениального Сталина в какой-то всеобщий жупел. Дальше — больше! Кое у кого возникло сомнение в справедливости самого марксистского учения. Это до какой же степени морального уродства нужно докатиться, чтобы отрицать величие коммунистической идеи, за торжество которой сложили головы миллионы и миллионы людей! — она так взмахнула руками, что Людочка едва успела подхватить улетевший со стола диктофон.
— Но тем не менее рядовые акушеры и гинекологи сохранили самые тёплые воспоминания о вашем муже, а равно и о профессоре Шульмане, которые в конце сороковых — начале пятидесятых годов консультировали их, разъезжая по необъятным просторам нашей родины, — заранее предвидя ответную реакцию, заявила Людочка.
— О чём вы говорите! — возмутилась Даздраперма Осиповна. — Профессор Шульман был арестован в сорок восьмом году и находился под арестом вплоть до своей кончины в январе пятьдесят третьего. По этому поводу на кафедре цитологии было общее собрание, осуждающее его вредительскую деятельность. Моего мужа забрали чуть позже, кажется, в начале сорок девятого. Помню, я постоянно носила ему передачи на Лубянку. У меня имеются на сей счёт достоверные документы.
— Вот как? — Эта новость весьма озадачила Людочку, — Скажите, а вашего мужа судили вместе с Шульманом?
— До суда они не дожили. Мой муж умер в тюрьме от сердечной недостаточности, а Шульман от пневмонии. Но они действительно сидели в одной камере.
— Вы посещали его в заключении?
— Нет, свидания подследственным не полагались, но я регулярно получала от него письма.
— Нельзя ли на них взглянуть?
— Одну минуточку… Настасья! — старуха дернула за витой шёлковый шнур и где-то в районе прихожей задребезжал звонок. — Настасья, принеси из кладовой чемодан с моим архивом! Что вас, девушка, ещё интересует? — этот вопрос, естественно, относился уже к Людочке.
— До ареста ваш муж часто покидал Москву?
— Только когда выезжал в прифронтовую полосу. Он ведь был не только гинеколог, но и общий хирург. А потом, у него просто не было времени на длительные командировки. Всё отнимала кафедра, научная работа, написание учебников, постоянные консультации. Он даже на дачу по выходным не выезжал.
Явилась соседка Настасья с пыльным чемоданом в руке и недовольной гримасой на лице.
— Жаль, что нынче пионеры по домам за макулатурой не ходят, а то отдала бы им весь этот хлам, — проворчала она. — Открывать али как?
В ответ на этот выпад старушка процедила сквозь зубы: «Ликвидаторша!» — а Людочка поспешно овладела чемоданом.
— Спасибо, я потом сама открою, — сказала она. — У меня к Даздраперме Осиповне есть ещё ряд вопросов.
Вопросов, честно говоря, уже не было, но ради поддержания реноме известной оппозиционной газеты Людочка ещё долго беседовала с хозяйкой об уклонистах, космополитах, ликвидаторах, оппортунистах, соглашателях и ревизионистах разных мастей, коими в представлении желчной старушки являлись все продолжатели дела Ленина — Сталина, начиная от Булганина и Хрущёва.
Имелись, конечно, и отдельные положительные примеры, как то: освоение целины, борьба с диссидентами, гонения на сионистов, интернациональная помощь народам Чехословакии и Афганистана, но всё это уже не могло переломить общую негативную тенденцию, начавшуюся сразу после того, как перестало биться горячее сердце учителя и вождя народов.
Затем пришла очередь документов. В битком набитом бумагами чемодане о профессоре Плотникове напоминала только тоненькая пачка его писем да две официальные справки — одна о смерти, а другая о реабилитации, хотя и полной, но, увы, запоздалой…
Глава 9
ГОНЕЦ, НЕСУЩИЙ СМЕРТЬ
Ваня Коршун покинул кафе «Ротонда» сразу после того, как вызванные барменом спасатели сумели открыть дверь, заклиненную снаружи пожарным топором, а вдобавок ещё и подпёртую багром. К каким только ухищрениям не прибегают люди, дабы застраховаться от новой встречи с другими людьми, чем-то им несимпатичными! Недаром говорят, что Фернан Магеллан отправился в кругосветное путешествие не ради поисков западного пути к Молуккским островам, а исключительно для того, чтобы спастись от бесчисленных кредиторов.
