Антон Грановский - Имперский крест
Морель нахмурился:
– Послушай меня, слэв. Фридрих был моим лучшим произведением, а ты уничтожил его. Испохабил и раскурочил своими грязными руками. Я выполню приказ штандартенфюрера Клосса и сделаю из тебя арийца, но я приложу все усилия, чтобы ты познал адскую боль. Представь себе, что ты будешь чувствовать, когда я стану вытягивать из тебя нервы и заменять их нановолокнами. Ты будешь молить меня о смерти, но я буду честно делать свою работу. До самого конца.
– Не перетрудитесь, доктор. Вам, наверное, лет сто, и вы можете рассыпаться от перенапряжения.
– Смешно. – Морель повернулся к Егору, держа в руке шприц с голубым мерцающим раствором. – Должен предупредить, сам укол не будет болезненным, но то, что последует за ним… – Доктор улыбнулся, обнажив белые искусственные зубы. – …Это будет больнее всего, что ты испытывал в жизни. Тебе покажется, будто я воткнул тебе в глазные яблоки раскаленные гвозди. Боль будет длиться минут пять, но потом пойдет на спад. Надеюсь, у тебя крепкое сердце, слэв, и ты не умрешь от сердечного приступа.
Егор облизнул распухшие, сухие губы и угрюмо пообещал:
– Я убью вас, доктор Морель.
Бывший лейб-медик усмехнулся:
– Каждый, кто оказывается на этой кушетке, говорит так. Но, как видишь, я еще жив. Через пару недель ты скажешь мне спасибо, слэв.
– Спасибо за то, что превратите меня в помесь Страшилы с Железным Дровосеком?
Морель усмехнулся:
– Похоже, ты до сих пор не понял, что тебя ждет. Никакого страха смерти, никаких болезней, никаких сомнений. Никакого уродства, никаких темных волос и никаких карих глаз. Ты уподобишься ангелу, слэв!
– Бесполому существу с крыльями? Спасибо, но мне и так хорошо.
– Посмотрим, что ты скажешь через неделю. Если, конечно, выживешь.
Доктор Морель склонился над кушеткой, схватил Егора левой рукой за волосы, крепко прижал его голову к подушке и, больше не рассуждая, всадил ему в левый глаз иглу шприца.
Егор ничего не видел и ничего не чувствовал, кроме оглушающей боли… Впрочем, нет. Он чувствовал что-то еще. Словно в его теле поселилось какое-то существо – паразит, истачивающий его организм, тварь, пожирающая «слабые» клетки и заменяющая их новыми – подобно тому, как пчела пожирает пыльцу и перерабатывает ее в новый строительный материал – воск.
Сквозь марево боли ему вдруг вспомнились кадры из какого-то старого фильма: мужчина выхватывает из камина горящую головню и бьет этой головней женщину – прямо по красивому, гладкому лицу. Та, взревев, как дикий зверь, резко отшатывается, обожженная щека ее оплывает капельками воска, но затем красавица аккуратно проводит по щеке пальцами – и щека снова становится гладкой и свежей.
– Господи… – прохрипел Егор в бреду. – Помоги мне справиться с этим…
2
Неизвестно, сколько это продолжалось – быть может, пять минут, а быть может, пять дней. Перед глазами у Егора стояла желтая пелена, но адская боль начала утихать, а мускулы вздулись и затвердели под комбинезоном, словно канатные узлы. Он вдруг почувствовал себя могучим, свирепым зверем.
– Морель… – прохрипел Егор.
– А, проснулся. Очень рад. Я вколол тебе слишком большую дозу, но твой организм оказался на редкость здоровым и крепким. Прими мои поздравления.
Егор пошевелил рукой и поморщился.
– Зря вы это затеяли, – процедил он сквозь зубы.
– Почему?
– Потому что теперь я по-настоящему зол.
Морель улыбнулся:
– Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение, парень. Эксперимент уже начался. Если ты не заметил, ты крепко привязан к кушетке.
Зверь в душе Егора бушевал и рвался наружу, и Егор решил его больше не сдерживать. Он напряг руки.
Пластиковые ремни, стягивающие его запястья, лопнули.
– Дьявол! – услышал Егор испуганный крик доктора.
Еще одно усилие – и ноги тоже освободились из пластиковых оков. Волчок спрыгнул на пол и принялся шарить в воздухе руками.
– Морель! – прорычал он.
Перед глазами Волчка все еще стоял желтый туман. Стараясь схватить доктора, он то и дело натыкался на шкафы и стулья. Но вот руки его нащупали стол с инструментами. Схватив сверкающую медицинскую пилу, Егор размахнулся и ударил противника наугад. Раздался громкий хруст, который затем сменился отчаянным криком.
Зрение, наконец, вернулось к Егору. Из глаз все еще лились слезы, но теперь он мог оглядеться. Кушетка была перевернута, стеллаж с колбами разбит, пол усыпан осколками стекол. Среди этих осколков лежал доктор Морель. Пол вокруг него был забрызган кровью, а сам он хрипло хватал воздух ртом, как задыхающаяся рыба.
Морель, продолжая раскрывать рот, медленно повернулся к Егору. Егор попятился к двери, с ужасом глядя на доктора. От головы у того осталась лишь половина. Вторая половина, вместе с частью лица, была срезана пилой и валялась в углу.
Егор отвернулся, чтобы не видеть этого жуткого зрелища, и в эту секунду доктор прохрипел половиной гортани:
– Тебе не уйти с Базы… Периметр охраняют суперсолдаты…
Волчок обернулся. Доктор Морель, у которого не хватало половины головы, не только был жив, но и пытался встать.
Егор протер пальцами глаза, пытаясь избавиться от рези, потом прошел к железному шкафу и распахнул дверцы. Интуиция не обманула его, в шкафу действительно хранилось оружие. Ружье, похожее на дробовик «SPAS». Егор осмотрел его. Ствольная коробка была сделана из легкого материала, похожего на полимер. Выброс отстрелянных гильз находился в правой части дробовика, а в подствольной коробке чернело окошко для патронов.
Коробка с патронами стояла тут же, на полке. Егор распаковал ее и принялся вставлять крупнокалиберные патроны в трубчатый магазин. Вошло десять патронов. Оставшиеся Егор сунул в карман куртки.
Он уже собрался закрыть дверцу, но обратил внимание на то, что задняя стенка шкафа слегка отходит от опор. Он подцепил стенку пальцами и потянул на себя. Стенка распахнулась, обнаружив еще одно отделение. За ней Егор увидел еще один «ствол». Это был небольшой ручной гранатомет, отдаленно похожий на «ГМ-94». В жестяной коробке, вставленной в соседний паз, Волчок нашел три фугасные гранаты с термобарическим снаряжением. Корпус гранат был сделан из пластика, это означало, что из гранатомета можно стрелять по врагам с минимальной дистанции, не боясь осколков.
Егор покосился на доктора Мореля, не оставляющего попыток подняться на ноги, и небрежно обронил:
– А ты знаешь толк в оружии, мерзавец.
Гранаты легко скользнули в магазин гранатомета. Теперь Егор был готов сразиться с любым, кто встанет у него на пути.
Уже у двери, перед тем как покинуть лабораторию навсегда, Егор оглянулся. Доктор Морель лежал на полу, скрючившись, как зародыш. Он больше не дышал.
3
В шезлонге, подставив лицо теплому осеннему солнцу, дремал штандартенфюрер Клосс. Он был в своей эсэсовской форме, но без фуражки. Ветер легонько шевелил его редкие седые волосы. В правой руке нациста, лежавшей на подлокотнике шезлонга, был зажат бокал с коктейлем.
На пластиковом столике перед Клоссом стоял старинный патефон. Черная пластинка размеренно кружилась, а из золотого раструба патефона доносились звуки марша Хорста Васселя «Знамена ввысь!».
Губы штандартенфюрера слегка шевелились. Кажется, он подпевал словам марша:
Die Straße frei Den braunen Bataillonen,Die Straße frei Dem Sturmabteilungsmann!Es schau’n aufs Hakenkreuz Voll Hoffnung schon Millionen,Der Tag für Freiheit Und für Brot bricht an[6].
Егор положил руку на плечо Клоссу. Тот вздрогнул и, еще не открыв глаза, быстро потянулся за пистолетом, но Егор перехватил его запястье и сдавил в пальцах. Клосс застонал от боли, поднял голову и посмотрел на Егора ненавидящим взглядом:
– Слэв…
– Тихо, штандартенфюрер, – отчеканил Егор ледяным голосом. – Вы уже повоевали. Теперь моя очередь.
Клосс хотел что-то сказать, но вдруг пристально вгляделся в лицо Егора, и брови его удивленно приподнялись.
– О, боже… – выдохнул он. – Доктор Морель и впрямь гений!
– Мертвый гений, – поправил немца Егор и быстро оглядел широкий двор и серые коробки ангаров и лабораторных боксов.
А из раструба патефона бравурно разносилось:
Die Fahne hoch! Die Reihen fest geschlossen!SA marschiert Mit ruhig festem Schritt…[7]
Егор вдруг покачнулся. Кусок прежней реальности вновь грубо и резко вторгся в его сознание, но на этот раз галлюцинация была не визуальная, а слуховая. Пластинка на патефоне дрогнула, патефонная игла перепрыгнула через дорожку, и вместо нацистского марша брутальный бас выплюнул слова иной песни:
Du!Du hast!Du hast mich!
Егор провел по глазам рукой и изумленно уставился на патефон. А мрачный голос чеканно пропел:
