Вадим Панов - Куколка последней надежды

— Мне обещали, что больше обращений не будет.

— Вам не стоит беспокоиться, Джозеф, — бесстрастно произнес Тори. — Поверьте, мы ценим наши добрые взаимоотношения и относимся к ним предельно аккуратно. Мы ведь не надоедаем?

Капуцерски молчал. Темные глаза Тори были невозмутимы, но холодны.

— Мы ведь вам не надоедаем, Джозеф, так?

— Так, — обреченно кивнул головой молодой человек.

— Несколько коротких вопросов не чаще двух раз в год. Разве это утомительно?

— Не утомительно, — промямлил Джозеф.

— Тем более что вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь и благодарность.

— Я понимаю.

Тихий голос Капуцерски совершенно потерялся, но Тори уловил смысл ответа.

— Замечательно, Джозеф, замечательно. Кстати, хочу заметить, что у вас великолепные часы. Говорят о хорошем вкусе. Вы сами приобрели их?

— Это подарок, — выдавил из себя Капуцерски.

— У вас прекрасные друзья.

— Да, прекрасные. — Джозеф натянул часы на руку и едва ли не впервые поднял глаза на японца. — Что вы хотите?

— Сегодня утром разбился самолет.

— Я знаю.

— Еще бы, — усмехнулся Тори и тут же бросил вопрос: — Что вы нашли на месте катастрофы?

Капуцерски вздрогнул, съежился и вновь опустил глаза:

— Это государственная тайна.

— Допустим, — поморщился японец. — Хотя все это секрет Полишинеля. Среди обломков вы обнаружили трехпалого урода с рогами и шипастым хвостом. Весит он около четырехсот фунтов, а шкуру можно просверлить только алмазным сверлом. Так?

У Джозефа отвисла челюсть.

— Откуда вы знаете? — И тут же осекся: так посмотрел на него японец. — Извините.

— На самом деле меня интересует не мутант, а статуэтка, — после короткой паузы продолжил Тори. — Маленькая, вырезанная из камня статуэтка, изображающая спящую женщину. Вы нашли ее?

Капуцерски кивнул:

— Она была у монстра.

— Где она сейчас? В научном центре? В хранилище? Где?

Как ни старался Тори, ему не удалось полностью убрать из голоса нетерпеливые нотки.

— У статуэтки нашелся хозяин, — сообщил Джозеф.

Брови японца удивленно поползли вверх:

— Кто?

— Какой-то русский коллекционер. Сегодня днем Гинзбург встречался с представителями страховой компании Ллойда и договорился, что статуэтку отправят в Москву.

«С представителями Ллойда? — Губы Тори разошлись в легкой улыбке. — Молодцы! Хорошо придумали».

Он снова посмотрел на собеседника.

— Джозеф, сосредоточьтесь и ответьте максимально точно: в Москву полетит та самая статуэтка? Не получится так, что ваш босс подсунет русским копию?

— Нет, — покачал головой Капуцерски. — Я слышал, как Гинзбург ссорился из-за этого со своим заместителем, но в конце концов они решили, что отправят в Москву подлинник.

«Подлинник. — Тори залпом допил коктейль. — Что делать? Попробовать изъять статуэтку в аэропорту? Там наверняка будет полно охраны. В самолете? Слишком громко. Остается одно: лететь в Москву. И действовать по обстановке».

ГЛАВА 5

«Страшная катастрофа, унесшая жизни двухсот американцев, оставила неизгладимый след в наших сердцах. Нация скорбит вместе с родственниками погибших. Но до сих пор мы не знаем причин этой ужасной аварии. Что произошло в небе над Нью-Йорком? Неисправность лайнера, ошибка пилотов или террористы? В пользу последней версии говорит странное поведение ФБР, которое, по сведениям наших корреспондентов, практически с первых минут отстранило от работы местную полицию и авиационную службу, проводя расследование силами своих специалистов. Что происходит? Спасатели, первыми прибывшие на место катастрофы, хранят молчание…»

«Расследование, проведенное администрацией Турнира, показало, что гибель Бориса фон Доррета была несчастным случаем. Голем Лунатик полностью соответствовал заявленным характеристикам, а сканирование его памяти показало, что он не получал специального приказа на уничтожение рыцаря. В своем официальном заявлении Темный Двор выразил сожаление…»

Муниципальный жилой дом

Москва, улица Осенняя,

7 сентября, суббота, 07.03

Бескрайняя пустыня — необъятный океан, переполненный желтым песком, — осталась где-то внизу. Не у ног, ниже, намного ниже, далеко внизу. А гигантские черные крылья со свистом резали воздух, поднимая Олесю все выше и выше.

— К солнцу! Выше солнца!!

Изумительное чувство свободы поглотило женщину без остатка. Она вдыхала бьющий в лицо упругий воздух, она наслаждалась стремительностью полета и замирала от сладкого ужаса, падая к земле в безумном, невообразимом пике. И вновь взмывала над пустыней за секунду до кажущегося неотвратимым удара. Олеся забыла обо всем.

— К солнцу! Выше солнца!!

Сильные черные крылья легко вынесли ее к облакам, к ленивым курчавым сугробам, с куриной важностью прогуливающимся под сводом небес. К чудным облакам, в тумане которых так весело…

Остановка была неожиданной, а потому неприятной и даже страшной. Тупые белые сугробы оказались непреодолимым препятствием для могучих крыльев Олеси. Они встали между женщиной и солнцем, и мягко, но надежно, преградили ей путь к свету. Черные крылья растерянно захлопали по воздуху, и несколько секунд Олеся просто падала, испытывая не сладкий, запрограммированный ужас, а самый настоящий страх.

И дикую обиду.

К счастью, Олесе удалось избежать паники и выправить положение. Она расправила крылья и, перейдя на мягкое, уверенное планирование, с горечью посмотрела на скрытое облаками солнце.

— Я ведь была там! Была!!

Туманная прохлада облаков, горячие лучи, пронзающие тело, и маленькая, едва заметная земля, диаметром с мелкую монету.

— Я помню!!

Невозможность взлететь выше рвала на части душу.

Олеся попыталась еще раз, резко взмыла к облакам, с наслаждением подставляя лицо обжигающим лучам солнца, и, встретив давление, спикировала вниз, к земле, к желтому песку пустыни, к одинокому строению, замеченному среди дюн.

С высоты оно казалось нагромождением скал, вырвавшимся из океана песка, в крайнем случае — развалинами, но чем ближе подлетала Олеся, тем яснее ей становилось: не развалины, совсем не развалины. Она замедлила движение и сделала несколько больших кругов над землей, с любопытством изучая загадочное место.

Амфитеатр. Огромный, круглый амфитеатр, выросший среди бескрайних песчаных просторов. Он не поражал ухоженностью, но и до упадка было далеко. Камни, чуть темнее песка, аккуратно подогнаны друг к другу, поверхность щербатая — пустынные ветры вдоволь поиграли с ней, — но еще прочная. Ворота забраны ржавыми решетками, и попасть в амфитеатр можно только сверху.

Олеся плавно опустилась в самый центр арены. Плавно и очень медленно, чувствуя, как исчезают ее прекрасные черные крылья, исчезают без следа. И одновременно расслабляются напряженные, натруженные мышцы, плечи и руки вновь становятся такими, какими должны быть: сильными, но нежными, с плавными, женственными линиями.

За каменными стенами амфитеатра не было ветра, и тончайший шелк, мягко окутавший женщину, не защищал, а украшал тело. Прозрачный белый шелк, не скрывающий ни одной черточки прекрасной фигуры.

«Что я ищу здесь?»

Олеся медленно повернулась, и под ее взглядом на пустых скамьях амфитеатра стали появляться песочные часы. Тысячи песочных часов. Миллионы песочных часов. Миллиарды. Миллиарды одинаковых песочных часов окружали Олесю, и бесчисленное количество песчинок, порхающих в стеклянных колбах. Количеством песчинок часы и отличались друг от друга. В некоторые из них песок был набит, натолкан, спрессован, чтобы поместилось как можно больше, еще больше, даже удивительно, как выдержали такое давление хрупкие стеклянные колбы. В других песка оставалось мало, совсем чуть-чуть, но внушительная горка в нижней половине часов показывала, что когда-то и они были забиты под завязку. А в некоторых часах было всего по нескольку крупинок, стремительно падающих в пустоту…

— Иногда шорох песка заглушает ветер.

— И ветер обижается?

— Ветер никогда не обижается. Он вечен и знает об этом.

— И поэтому грустит.

— Ты знакома с ветром?

Анку сидел в кресле-качалке. Изогнутом и скрипучем, старом и совсем не вечном: щегольская когда-то полировка облезла, обивка протерлась, а один из подлокотников был заботливо подвязан веревочкой.

— Ты знакома с ветром?

— Я просто подумала, что это знание должно вызвать грусть.

— Ты подумала правильно, — не стал спорить Анку. — А что бы ты сказала, если бы ветер не знал о своей вечности?

— Я бы сказала, что он боится, — медленно ответила Олеся.

— В яблочко.

Старик поднес к длинному носу грязноватый платок и натужно высморкался. Тощий, словно высушенный, с резкими чертами лица и длинным носом, он был похож на цаплю, наряженную для смеха в неопрятный бурый камзол.