Дмитрий Силлов - Путь якудзы

Второй слышал лишь голос голода.

«Они достали катану со дна озера. Получается, либо атака убийц-смертников клана Ямагути-гуми удалась и сихан погиб, либо… все это было просто умелой инсценировкой и клан Сумиёси-кай также работает на Новую Швабию. Но тогда зачем было столько времени тратить на моё обучение? Разве только…»

Додумывать мысль было некогда. Потому что на жуткой маске, которая была на месте лица Граберта, появилось страшное подобие улыбки. Пульсирующий мыслеобраз протянулся от его головы к тому месту, где стоял оядзи.

– Я хочу уравнять шансы, учитель, – сказал Граберт, протягивая катану. – И поскольку вы еще не оправились от звукового удара нашего биотанка, ваш меч будет длиннее моего.

Оядзи молча принял оружие и степенно опустился на колени. Катана, спрятанная в ножны, легла рядом по левую руку от него.

– Миямото Мусаси сказал, что человек не должен зависеть от длины своего клинка.

Мыслеобразы оядзи были спокойными и плавными, словно течение горного ручья в утренний день.

– Я помню слова святого меча, учитель, – сказал Граберт, также опускаясь на колени и кладя черный меч рядом с собой. – Неужели братья должны биться друг с другом?

Виктор не сразу понял, что последние слова исходят не от Граберта. Мыслеобраз, подобный блеску обнаженного оружия, шел от черного меча, лежащего рядом с фюрером.

Ответ катаны пришел немедленно:

– Учитель и ученик – это больше чем братья. Однако сейчас один мечтает уничтожить другого. К тому же ты знаешь, что мне всегда было приятно убить красноволосого![40] При всех их недостатках у них очень сладкая кровь.

Виктор видел беседу мечей, видел разговор оядзи и его ученика. А еще он видел намерение обоих.

Граберт действительно собирался убить своего учителя.

А учитель не собирался защищаться.

Он сидел, закрыв глаза, и по его ауре было ясно видно – хозяин тела Виктора все глубже погружался в состояние медитативного транса. Его глаза были закрыты, кисти рук расслабленно лежали на коленях. И если бы сейчас Граберт решил нанести удар, никто и ничто не помешало бы ему это сделать.

Виктору стало жаль своего тела – все-таки как-никак свое, родное, привычное, пусть сейчас ему уже не принадлежащее. Вот сейчас достанет фашистский фюрер из ножен черный вакидзаси, рубанет разок – и все. И одна дорога Виктору Алексеевичу – за ворота призрачной и страшной страны Токоё. Потому как в царствие небесное, наверно, якудз не берут, даже изначально православных.

Но Граберт почему-то медлил.

Наверно, потому, что за его спиной родился еле слышный звук, от которого замерли все, находящиеся на арене.

При этом Виктор ясно видел, что звук этот исходит из низа груди оядзи. Не изо рта, а именно из груди. Именно там был эпицентр тугой спирали, похожей на копье, острие которого медленно разрезало пространство. Так нож ночного убийцы-синоби осторожно вспарывает цветной полог, отделяющий его от намеченной жертвы. В черном разрезе, возникшем прямо в воздухе, шевелились полупрозрачные, еще плохо различимые сущности, ужасные своей непохожестью на что-либо привычное для человеческого глаза.

С каждой секундой разрез расширялся. Вот уже изнутри него показались чьи-то неестественно длинные суставчатые пальцы и, ухватившись за края мироздания, стали помогать работе энергетического копья.

Виктор уже однажды видел подобное. В своем видении. Когда тот, кто сейчас управлял его телом, также приоткрыл сёдзи[41], разделяющую миры, и вызвал из страны мертвых моно-но кэ – мертвецов, заставивших три тысячи китайских воинов покончить жизнь самоубийством в декабре тысяча девятьсот тридцать седьмого года. А еще Виктор помнил, каких усилий стоило оядзи вернуть привидения обратно и захлопнуть дверь между мирами.

Но сейчас оядзи вызывал далеко не моно-но кэ. В стране Токоё имелись гораздо более ужасные чудовища. А личной силы для того, чтобы задвинуть сёдзи обратно, у оядзи уже не было.

«Невероятно… Он решил уничтожить Новую Швабию и населить ледовый материк чудовищами! Но кто даст гарантию, что выходцы из преисподней уничтожат только базу фашистов и после не распространятся по всему миру?!»

Сознание Виктора заметалось в поисках выхода. Но какой может быть выход, когда тебя выперли из собственного тела, оставив лишь осознание самого себя и способность мыслить?

«А может, это не так уж и мало?.. Помнится, как-то сихан говорил, что в древности синоби стихии Пустоты могли входить в контакт с самым страшным божеством ниндзюцу. И хотя до стихии Пустоты мне сейчас как до Токио…»

Слова магической формулы вспомнились сами собой, словно кто-то или что-то насильно впечатало их в матрицу его сущности.

«Намаку саманда бадзаранан… сэндан макаросяна… соватая унтарата камман…»

Складывать пальцы в положение печати «хэй» было нечем. Мандары, схематичного изображения вселенной, необходимого для медитации подобного рода, также не имелось. В общем, не было практически ничего, кроме слов. Которых и произнести-то было нечем.

Но иногда и беззвучно произнесенных слов бывает достаточно…

Воздух за спиной оядзи внезапно подернулся рябью, словно в прозрачную воду озера кто-то бросил увесистый камень. А потом в нем родился огненный шар, из которого на песок арены шагнуло подобие человека, гораздо более ужасное, чем даже лишенный кожи фюрер Новой Швабии.

Не нужно было гадать, кто это. Виктор не раз видел изображение этого бога в додзё[42] сихана.

Фудо Мёо…

Защитник мира людей от демонов, обладающий непоколебимым умом и несокрушимым телом.

Бог был ужасен. Его лицо искажала жуткая гримаса ярости. Из оскаленного рта выглядывали звериные клыки. Когтистая лапа сжимала обоюдоострый меч. В другой лапе бога была зажата веревка с петлей на конце, сплетенная из языков холодного белого пламени.

– Ты снова решил сломать границу между миром живых и миром мертвых, Дух провинции Оми? – прорычал Фудо Мёо.

– А ты снова разгадал мое намерение и пришел помешать мне? – невозмутимо спросил оядзи.

– Неужели ты думаешь, что в этом мире настолько нарушено Равновесие?

Виктору показалось, что голос бога прозвучал несколько неуверенно. А еще он заметил, что Граберт, поднявший с песка меч и уже начавший вынимать его из ножен, остановился на середине движения. Похоже, время остановилось, и беседу Фудо Мёо с оядзи слышал только он.

– Я думаю, что еще немного – и эта база разрастется по планете как раковая опухоль, – произнес оядзи. – Людям земли сейчас нечего противопоставить немецким технологиям. В случае победы Четвертого Рейха Закон Будды перестанет существовать для этого мира. И тогда будет поздно что-то менять.