Осколки легенд. Том 2 - Андрей Александрович Васильев
– Нет. Сам удивился, увидев в вашем деле протокол о пересмотре сначала приговора, а потом и статьи, но докапываться до истины не стал. И неинтересно, и ни к чему, и времени на это нет. Война идет, Павла Никитична, вот какая штука. И этот факт требует от нас напряжения всех сил и подключения всех резервов. Даже тех, которые вроде бы окончательно списаны со счетов.
В этот миг в ушах Павлы прозвучал мелкий дребезжащий смешок старого саама Лухты, в котором послышались ей смешанные в одно целое насмешка и злорадство. «Старый ты хрен, – подумала она. – Как ты сказал, так всё и вышло! Признаю!»
Глава 3
Если в центре Москвы близость фронта и тревога за столицу ощущались невероятно сильно, то здесь, в переулках Сухаревки, на первый взгляд казалось, что никакой войны и нет. Вроде совсем рядом, около бывшей «шереметьевской» больницы, которой в конце двадцатых присвоили имя доктора Склифосовского, стоят зенитки, по Садовому кольцу то и дело проезжают машины, в кузовах которых сидят солдаты, а тут – тишина и покой. Далеко не во всех домах стекла окон заклеены крест-накрест бумагой, на стенах не так часто встречаются листовки и плакаты, сообщающие горожанам о том, что враг на подходе, и призывающие к бдительности, да и патрулей поменьше курсирует.
Впрочем, встреча с патрулем Павлу теперь не слишком беспокоила. Впервые за четыре года она снова являлась человеком с документами. Документы, разумеется, не полномочия, это всего лишь бумажка, но все же.
Да и выглядела она теперь совсем не так, как пару часов назад, в самолете, который доставил ее в столицу. По приказу Абакумова Веретенниковой выдали штатскую одежду, которая хоть была ей немного великовата, но всяко смотрелась лучше, чем ватник, драный свитер и стеганые штаны.
Единственной ниточкой, которая ее связывала с Лиховым, остался узелок с едой, который, как и было обещано, дождался ее в черной «эмке». Водитель ее, к слову, не сразу признал в женщине, которую сопровождал порученец Абакумова, неряшливую зечку, что недавно приехала сюда с Зобниным.
Павла подошла к приземистому двухэтажному желтому зданию, находящемуся в глубине одного из дворов, поднялась по ступенькам и дернула за ручку двери. Та открылась неожиданно легко, так, будто являлась невесомой, что немало удивило Веретенникову. Раньше чуть ли не двумя руками приходилось ее на себя тянуть.
Внутри здания было так же, как и раньше, разве что за конторкой, которая находилась напротив входа, никто не сидел. В былые времена тут всегда находился сотрудник, обязанностью которого являлось определить, по делу сюда пожаловал посетитель или же его сразу нужно развернуть в обратном направлении, а то и дать сопроводительного пинка.
– Павлушенька? – раздался старческий дребезжащий голос, а после из стены наполовину высунулся благообразно выглядящий призрачный старичок. – Да неужто ты? А как же? Нам еще когда сказали, что тебя больше нет! Совсем нет!
– Да нет, Тит Титыч, – криво улыбнулась Веретенникова, – слухи это. Вот, жива, как видите.
Бывший сотрудник отдела, даже после смерти оставшийся в нем, всплеснул руками и потер ладонью глаза, как бы давая понять, что он прослезился от такой нежданной, но приятной встречи, причем был абсолютно искренен в проявлении чувств. Он на самом деле прикипал душой к каждому из тех молодых людей и девушек, которые переступали порог дома, спрятавшегося в московском дворе для того, чтобы стать оперативниками отдела 15-К. И скорбел всей душой тогда, когда приходила весть о том, что кто-то из них погиб при выполнении служебного долга, что, увы, было неизбежно. Такая работа, такая судьба, никто из сотрудников отдела не умер своей смертью, разве что только непосредственно Тит Титыч являл собой исключение из правил, да и то достаточно относительное. Он скончался не от клыка вурдалака и не от пули, а от сердечного приступа, причем прямо здесь, в здании на Сухаревке, потому, скорее всего, он на Земле и задержался. Ощущал, наверное, этот добрый и трогательный старичок некую вину перед своими коллегами, бывшими и нынешними, за то, что ему вот такая щедрая доля от судьбы выпала – умереть легко и просто, не от ран и не бою, потому искупал ее так, как счел возможным. Вот уже скоро как век он у входа в здание встречал и провожал сотрудников, поддерживал и наставлял новичков и очень трепетно относился к истории отдела, при каждом удобном случае вспоминая имена тех, кто сложил голову за други своя.
– Радость-то какая! – охнул старичок. – Аникушка, ты глянь только!
Но отдельского домового звать нужды не было, он уже находился тут. Маленький и привычно неразговорчивый, он облапил ногу Веретенниковой и прижался к ней.
Павла, которую жизнь еще до отсидки полностью отучила от сентиментальности и прочих подобных ненужных сотруднику внутренних органов чувств, вдруг ощутила, как у нее перехватило горло.
– Ну-ну, – она потрепала мохнатую голову Аникушки, – угомонись.
– Вы кто? – раздался девичий голос с лестницы, находящейся слева от входа и ведущей на второй этаж, туда, где находились кабинеты оперативников, эксперта и начальника отдела, а также несколько хранилищ. – И что здесь делаете?
Павла с интересом глянула на молоденькую стройную девицу, которая стояла на лестнице, строго сдвинув тоненькие черные брови и уперев кулаки в бока.
– Новенькая? – спросила она у Тита Титыча. – Я ее не помню.
– Да уж не то чтобы совсем, – с готовностью ответил призрак. – Розой Мейер ее зовут, она пришла через год после того, как тебя… Как ты…
– Ясно, – оборвала смутившегося старичка собеседница. – Добрый день, Роза. Житомирский у себя? Или в отлучке?
– Для начала представьтесь и предъявите документы, – и не подумала отвечать на поставленный вопрос девушка, – а потом видно будет.
– Да как же так! – всплеснув руками, воскликнул Тит Титыч. – Роза, ты что? Это же своя!
За спиной Павлы скрипнула дверь, и в помещение ввалились сразу двое крепких мужчин, шумно о чем-то спорящих.
– А я тебе говорю, что это так не работает! – горячо произнес один из них, помоложе, и хлопнул кулаком по ладони. – Серебро. Только серебро!
– Все-то ты, Петруша, знаешь, – иронично заметил его спутник, – все ведаешь.
– Ну, хоть кто-то знакомый кроме Титыча и Аникушки обнаружился, – произнесла Веретенникова и повернулась к новоприбывшим. – Здравствуй, Ликман.
Тот, к кому она обратилась, на секунду застыл на месте, его глаза удивленно расширились.
– Павла Никитична? – спустя несколько секунд удивленно произнес он. – Вы? Как? Вас же тогда вместе с остальными…
– Да нет, как видишь, – усмехнулась женщина. – Задержалась я на этом свете.
Ликман сделал несколько шагов
